И если даже живой остался, то все равно никакая им теперь не помеха. Они расслабились. А мы — наоборот. Выходит, преимущество уже на нашей стороне. А было на их. А теперь на нашей. И хорошо. А на вокзале мы их сделаем. Это и к бабке не ходи».Гурский скользнул глазами по странице раскрытой книжки:«Раздевайся, сучка… Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него покруглевших от страха глаз. Уразумев очередной жест, быстро опрокинулась навзничь на постель, замерла. Вадим, не озаботившись снять сапоги и что бы то ни было еще, приспустил штаны, неторопливо навалился, медленно вошел и принялся охаживать ее…»Приподнял брови и раскрыл книжку ближе к началу:«Тут как раз начал ощущаться запашок — воняло, признаться, немилосердно. Все еще не справившись с растерянностью, они нелепо, неуклюже топтались возле нар, а понос никак не унимался, штаны, казалось, промокли насквозь, на пол уж вовсю текло и капало».Раскрыл наугад еще в одном месте:«…побежишь в милицию и станешь доказывать, что ты — видный шантарский бизнесмен, волею рока оказавшийся в роли бомжа…» Закрыл книжку, и отложил в сторонку. «Ба-атюшки светы… — подумал про себя. — Сколько иронии, сколько поэзии растворено в современной русской беллетристике». Глава 29 — Комсомольск, подъезжаем, Комсомольск, — прошел через вагон проводник.Окружающие, взяв в руки поклажу, потянулись к выходу в тамбур. Гурский, стараясь держаться в самой середине, присоединился к ним.Вместе с зеленопятнистой, одетой в такой же камуфляж гурьбой военных он вышел из вагона и вошел в здание вокзала, на дверях которого болталась наполовину оторванная афиша выставки восковых фигур.В самом низу афиши Гурский заметил написанный от руки жирным темно-синим фламастером адрес, но, стараясь не задерживаться, разглядел только: «ДК кораблестроителей». Название улицы было написано мельче, и, вынужденный идти внутри плотной группы, он его не разобрал.Его спутники, очевидно, в большинстве своем знакомы между собой не были и поэтому, не обращая на него никакого внимания, молча шли вслед за старшим. Только один раз, еще при выходе из вагона, кто-то спросил, покосившись на его пустые погоны:— А нам не сказали, чтобы без знаков различия… А чего ты без бушлата-то?— Да здесь все, — ответил Гурский, кивнув на сумку.— Не холодно?— Свитер теплый.— Ну, тогда-то что…Выйдя вместе с воинской командой на привокзальную площадь, Александр незаметно отошел в сторонку и, взмахнув рукой, подозвал машину.— Куда? — спросил водитель.— ДК кораблестроителей.— Садись.Гурский сел на заднее сиденье и захлопнул дверь. Машина тронулась с места. И снова Александру неожиданно резануло глаз то обстоятельство, что водительское место пустое.«Как же они так ездят? — подумал он. — А на обгон? Ведь справа же ни фига не видно. Это ведь жирафом каким-то надо быть…»— Слушай, — спросил он водителя, — а там, возле этого Дома культуры, гостиница какая-нибудь есть?— Прям рядом.— Вот. Вот туда и давай.Подъехав к гостинице и расплатившись с шофером, Гурский вошел в вестибюль и подошел к стойке администратора.— Добрый вечер. — Он поставил сумку на пол.— Здравствуйте.— Поселиться у вас можно?— А чего ж нельзя. Только вот, — женщина оценивающе посмотрела на него, — свободный у нас только люкс. А иначе — в двухместном. Там мужчина живет один.— А женщина одна нигде не живет?— Интересуетесь по женской части? — в глазах у нее появилась заинтересованность.— Я?! — Гурский округлил глаза и жеманно потупился. — Что-о вы… Давайте, селите меня к мужчинке.— Заполняйте, — администратор, растерянно отведя глаза, протянула ему бланк.«Береженого Бог бережет, — думал Александр, поднимаясь по лестнице в двухместный номер. — Гостиница рядом с выставкой, может, и их сюда занесет. Не будут же они при свидетеле подушкой меня душить». Глава 30 Разбудило Адашева-Гурского чувство голода.В силу позднего, с точки зрения местного часового пояса, времени поужинать вчера ему так и не удалось. Но с завтраком придется повременить. Прежде необходимо было заглянуть на выставку и осмотреться.Не скажешь же, дескать, ребята — вот у меня ваш муляж, а эта трубка — моего дедушки. Давайте меняться. Хоть, в общем-то, можно и так сказать. Но лучше все-таки подменить. И никаких разговоров лишних. Даже если застукают, всяко можно сказать, мол, любопытствую, хотел поближе рассмотреть, со своей сравнить. И забирайте свою дурилку, моя-то — настоящая. И все. И домой.«Теперь дальше — надевать куртку или нет? — размышлял он, лежа в постели. — Могли в поезде на меня просто так напасть, случайно? Все-таки вряд ли. Просто так из поезда выкинуть? Из озорства, что ли? Я ведь ни с кем не ссорился, да и не общался даже, кроме Василича. Из купе вообще не выходил, и к нам никто не заходил, заглянул только кто-то однажды, и все. Ограбить меня не пытались. Нет, это за мной хвост из Питера тянется. Значит, ни через какую Москву они не полетели. А летели вместе со мной, тем же рейсом. А срисовали меня, конкурента, в аэропорту, когда я с Петром прощался. На меня лично кто указать мог? Только Ирина или брат ее, Виктор. Больше в лицо меня никто не знает, ну из тех, кому известно о моей причастности ко всей этой заморочке. А Петра? А Петра кто угодно.Но, в любом случае, как на меня могли указать? А так: «Видишь вон того длинного, с усами, в оранжевой куртке?» И все. А что еще? И выходит, что бритый и без куртки этой я — это как бы и не я вовсе. Так, похож вроде. Тем более что меня с поезда скинули. Значит, не будем пока куртку надевать, от греха подальше».Соседа в номере уже не было. Гурский выбрался из постели, достал из сумки белые трикотажные кальсоны и толстую шерстяную тельняшку.«Выставка под боком, не замерзну», — решил он.Умывшись и натянув поверх тельника теплый черный свитер, надел камуфляжную куртку, вынул оставшиеся русские деньги, пересчитал и решил, что стоху баксов, на всякий случай, поменять нужно.Вышел из номера, запер его за собой и подошел к столику дежурной по этажу.— Доброе утро. А где у вас доллары поменять можно?— А сколько? — заинтересовалась она.— Сто.— Так давайте я куплю. Чего ходить-то…— Спасибо. А вот у вас здесь выставка восковая, — сказал Александр, засовывая рубли в карман. — Неподалеку. Во сколько она открывается, не знаете случайно?— Так они вроде уехали.— Как уехали? Я же на вокзале афишу видел.— Так это старая. Недавно вроде. С неделю как закрылись.— А куда?.. Ну да.— Откуда ж знать.— Можно я сумку у вас здесь пока оставлю?— Оставляйте.— Спасибо. — Гурский отдал ключи от номера, вышел на улицу, натянул шапку на уши и быстро зашагал по хрустящему под ногами снегу.Улицы Комсомольска-на-Амуре в это' воскресное утро были пустынны: редкие машины, одинокие прохожие, автобус с заиндевевшими окнами.Подойдя к стеклянным дверям Дома культуры, Александр взглянул на часы — без пяти десять. Двери были заперты. Никаких афиш, щитов с рекламой выставки не было.В глубине вестибюля был виден стол с горящей настольной лампой и сидящая за ним вахтерша, одетая в теплую безрукавку.Гурский достал из кармана монетку и постучал ею в толстое стекло. Женщина подняла голову, отложила книжку, встала со стула и не спеша пошла к дверям.— Вам кого? — спросила она, впустив его в вестибюль и вновь запирая дверь.— Здравствуйте. Тут вот какая история… Я — журналист из Хабаровска, мы большой материал готовим, я вот специально приехал, а тут — такая накладка… Куда выставка-то уехала?— Далась вам всем эта выставка… Два месяца стояла, а тут ну как с цепи сорвались. Раньше надо было. А то ведь среди ночи будят.— Так утро уже.— Я не про вас. Другой тут… ночью стучит, колотит, выставку ему подавай. Будто раньше у них времени не было. А надо — езжайте в Николаевск. И нечего среди ночи барабанить.— Так они в Николаевск уехали? Давно?— Так с неделю уже. Туда и езжайте, если вам так уж надо. А по ночам шастать нечего.— Спасибо, извините… — Гурский повернулся к выходу и вдруг, спохватившись, обернулся: — А, извините еще раз Бога ради, это вас сегодняшней ночью будили?— А то когда же…— Так это ж не ночь, это же вечер еще был.— Кому как. Иные и до утра не угомонятся, для них все день. А мне — хоть десять вечера считается, а уже ночь.— Ну надо же… Это я со своим фотографом потерялся, вы уж его простите, он — маленький, лысенький такой был, да? А с ним еще девушка. Они прямо с поезда.— Какой там «маленький, лысенький»… Такой лоб здоровенный, чуть дверь мне не сломал. Выставку ему подавай, приспичило ему… И никого он не спрашивал, и девушки не было. Один он был.— Нет, не он. Но все равно спасибо.«Ладно; — рассуждал Гурский по дороге в гостиницу, — по крайней мере, мы теперь знаем, что он один и что „лоб здоровенный“. Уже что-то. Интересно, он сразу в Николаевск рванул или заночевать решил? Я бы сразу поехал. Но ему, с другой стороны, спешить некуда, он же меня с поезда скинул. Может, спит еще. По Москве-то три часа ночи. Хорошо бы — спал. А то ведь перехватит трубку из-под самого носа. Поспешать, однако, нужно…» Он вернулся в гостиницу и, позавтракав в ресторане, поднялся на свой этаж.— Спасибо, что за сумкой присмотрели, — подошел он к дежурной.— Да не за что. Уезжаете?— А во сколько у вас поезд на Николаевск?— Николаевск-на-Амуре? — улыбнулась она.— А что, другой есть?— Да нет, другого у нас тут вроде нет. Только и поездов туда тоже не бывает. Вы сами-то откуда?— С Запада, из Европы. А как же туда люди попадают?— Кто как. Раньше самолетом, но теперь вроде и самолеты не летают. Или летают, но изредка.— А поезда даже изредка не ходят?— Да как же им ходить, если туда и рельсов-то не проложено? Он же на той стороне Амура, ну, если отсюда смотреть, а там и моста нет. Летом — паром, зимой — по льду. Ну, в навигацию-то проще…— И чего делать? — растерялся Гурский. — А он далеко?— Ну… если на машине, смотря как ехать. Верст семьсот где-то. А вам что, очень надо?— Очень.— Ладно. Вот я вам сейчас адресочек напишу, здесь рядом, недалеко. Это знакомый мой, Константин, ему вроде нужно было туда по делу. Я почему помню, он как раз думал — открыли там переправу или нет. Воскресенье сегодня? Вот. Вроде сегодня он и собирался. Только вы поспешите, не уехал ли. Скажите, что от Ани.— Послушайте, — Гурский задумчиво смотрел на бумажку с адресом, — а где это?— Так вы совсем города не знаете?— Вообще.— Давайте я вам нарисую. Здесь на самом деле рядом.Минут через пятнадцать Александр нашел указанный на клочке бумажки адрес. Во дворе стоял «зилок»-130 с кунгом, под его капотом возился молодой мужик в надетой поверх свитера безрукавке мехом вовнутрь и мохнатой шапке с завязанными на затылке ушами.— Здравствуйте, — сказал Гурский. — Вы Константин?— Костя… —повернулся мужик.-А что?— Да мне вот в Николаевск надо, меня Аня к вам послала, она в гостинице работает. Сказала, вы сегодня туда собираетесь. Я заплачу.— Поехали, — пожал плечами Константин.— А когда?— Да вот сейчас я тут… И поедем.— А в магазин я успею? Надо же взять что-то с собой в дорогу. Сколько нам ехать?— Доедем.— Так я схожу?— Ага.Гурский сходил в магазин, уложил в пластиковый пакет купленное курево, нарезанную ветчину, большую бутылку минеральной воды, буханку хлеба и два небольших поллитровых пакета из прозрачного полиэтилена, в которых булькала китайская водка. Пить ее, конечно, было боязно, но он видел такую диковину впервые, и любопытство пересилило разумные опасения.Потом он вернулся к машине, забросив в кузов сумку, забрался в кабину, и грузовик, мягко качнувшись, двинулся к выезду из города. Глава 31 За два выходных дня Петру Волкову удалось сделать не так много.В субботу, ближе к вечеру, Ирина все-таки собралась съездить к жене Виктора, Елене, и он, естественно, ее сопровождал.Лифт в парадной не работал, и, поднявшись по лестнице на четвертый этаж, они увидели, что рабочие все еще возятся с контуженной взрывом входной железной дверью квартиры погибшего Гольдберга. Петр осмотрелся на площадке. Заочно решив почему-то (вероятно, из-за слов Ирины о том, что брата разорвало), что сработала граната Ф-1, он ожидал куда больших разрушений. Но это явно была «эргэдэшка». Просто закрепленная над дверью сверху. Относительно небольшой ее мощности с избытком хватило как раз на то, чтобы снести клиенту башку. Двери соседних квартир, стены и автоматические дверцы лифта были посечены осколками, местами чуть покорежены, но и только. Киллер квалифицированно использовал принцип достаточности.Волков вошел вслед за Ириной в квартиру. Представившись и произнеся слова соболезнования, он попытался было тактично задать несколько вопросов, но подавленная случившимся и вымотанная последующим общением с представителями следственных органов, жилищных служб и соседями Елена, ухоженная молоденькая красотка, была не расположена к пространным ответам.С ее слов выходило, что приехал Виктор утром в пятницу на такси и завалился спать. Потом проснулся, целый день сидел у телевизора и пил пиво. Сделал несколько телефонных звонков, но с кем он беседовал и о чем — Елена сказать не могла, ибо, обиженная на мужа, в непосредственное общение с ним не вступала, и разговоры его телефонные были ей до лампочки.Дальнейшее было известно: около четырех утра раздался телефонный звонок, Виктор надел спортивный костюм и, сказав, что, мол, на минутку спустится на улицу, открыл входную дверь, за которой его и поджидало самое радикальное средство от похмелья, перхоти, зубной боли, глупых мыслей и потливости ног.Единственная помощь, на которую оказалась способна новоявленная перспективная вдова, заключалась в том, что она выдала Волкову, по его просьбе, органайзер Гольдберга, из которого он выписал несколько телефонных номеров.— Нет, — покачала она белокурой головкой в ответ на вопрос о том, не было ли в последние дни каких-нибудь телефонных звонков с угрозами.О долгах мужа она тоже ничего сказать не могла.Вообще, по всему было видно, что, привыкшая кормиться с ладошки, в дела мужа Елена никогда не вникала и ничего о них не знает. А быть может, она, чисто подсознательно стараясь отгородиться от того кошмара, который довелось пережить утром, всячески демонстрировала свою полную непричастность ко всем этим его заморочкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33