Я улыбнулась в ответ:
— А моя бабушка не разрешала мне во время грозы играть на пианино.
— Ваша бабушка была разумной дамой, — твердо сказала графиня. — Электричество — очень сомнительная вещь. Разве кто-нибудь понимает, что это такое? Нет. То-то и оно. Луиджи, мальчик мой, обещай, что не пойдешь в мастерскую. Лучше почитай мне, ты же знаешь, как я люблю тебя слушать.
Юноша кивнул:
— Хорошо, бабушка, только сначала мне надо сделать несколько звонков, а потом я поднимусь к тебе.
— Ох уж эти звонки, — пробормотал Пьетро. — Мальчишка болтает по телефону днями напролет. Луиджи, не вздумай звонить своему приятелю в Швейцарию, последний счет был просто чудовищным.
Улыбка спала с красивого лица Луиджи, но он промолчал. Что за извращенное свойство натуры заставляет людей грубить своим близким? Замечания Пьетро были совершенно излишни, и все же он явно не мог без них обойтись.
После обеда мы с княгиней Кончини и Пьетро отправились осматривать коллекцию редкого фарфора. Бьянка готовила к изданию альбом, посвященный фарфоровым изделиям, хранящимся в частных европейских коллекциях, и хотела выбрать, какие из экспонатов Пьетро включить в книгу. Надо сказать, что в фарфоре я практически ничего не смыслю, да и не имею такого желания. На блюда изумительной красоты, которые показывал нам Пьетро, и впрямь стоило взглянуть, но разговор хозяина и Бьянки был мне совершенно непонятен. Так что, налюбовавшись вдоволь, я извинилась и направилась к себе в комнату.
Дождь за окном хлестал нешуточный, его монотонный шелест навевал дрему. Я прилегла на кровать и не заметила, как вскоре уснула.
В то, что сны — это посланцы из мира сверхъестественного, я не верю, но думаю, что сновидения могут помочь проанализировать неосознанные тревоги. В тот день мне приснился весьма необычный сон. Он был посвящен искусству: эротические рисунки Рафаэля, «Пиета» Микеланджело, греческие статуи в зале Пьетро — и все вымазано красной и лазурной краской, словно взятой с жутковатых полотен Луиджи...
Когда я проснулась, дождь все еще нудно моросил, с балкона доносился перестук капель. Какое-то время я лежала, вглядываясь в серые сумерки и пытаясь понять, что же меня так гнетет.
Очевидно, тревога как-то связана с Луиджи и его студией. Эти кипы рисунков, набросков, акварелей... Мальчик экспериментировал с различной художественной техникой. Но почему он не попробовал себя в скульптуре?
Имелось несколько разумных объяснений. Возможно, Луиджи просто не умеет работать с объемными вещами. И все же в некоторых набросках, которые я видела днем сквозь пелену пота, было нечто такое...
Нет, никакой гипотезы у меня не возникло, пока лишь бесформенное, неправдоподобное подозрение. Но я знала, что его нужно проверить, причем немедленно. Соскочив с кровати, я прихватила плащ и уже находилась у двери, когда взгляд упал на часы, стоящие на туалетном столике. Половина пятого. Пора звонить в Мюнхен.
Трубку взяла Герда, секретарша Шмидта. Пришлось несколько минут посплетничать с ней, прежде чем она соединила меня с шефом. Герда — самая ужасная болтунья на свете, но она славная девушка, и обижать ее не хотелось. И все же я с трудом сохраняла невозмутимость, тревога снедала меня все сильней. Я напоминала себе собаку, на которую напали полчища блох. Меня, правда, терзали не насекомые, а подозрения, заставляя в нетерпении приплясывать на месте. На какую-то долю секунды даже захотелось придушить ни в чем не повинную Герду, но наконец трубка перекочевала к Шмидту.
— По-моему, я кое на что набрела! — выпалила я, не дав ему и рот раскрыть. — Нет, пока не могу ничего сказать, всего лишь подозрения. Но если моя догадка подтвердится, я вам перезвоню! Если сегодня от меня сообщений не будет, значит, я обманулась, но завтра позвоню как обычно.
Старину Шмидта, разумеется, переполняли вопросы, однако я быстро пресекла его восторженный лепет. У меня не было времени. Если к коктейлю не объявлюсь в гостиной, меня могут начать искать, а мне не терпелось проверить свою безумную догадку, и сейчас — самый удобный момент! Дождь загнал всех в дом, и другого такого случая может не представиться...
Дверь студии Луиджи была закрыта, но не заперта. Я нажала на ручку, и дверь легко подалась. Оказавшись внутри, я смахнула с лица капли и осмотрелась в поисках выключателя.
В синеватом сиянии флюоресцентных ламп студия выглядела холодной и неуютной, напоминая мансарду голодающего студента-художника. Возвышение для натурщика покрывал потертый, пыльный бархат, стулья имели такой вид, будто их жевала гигантская собака. Дождь барабанил по стеклянной крыше, словно ведя в бой незримых воинов.
Я вытащила несколько холстов, стоявших на стеллажах вдоль стены. Луиджи прошел в своем творчестве несколько «периодов». Как и у Пикассо, у него был голубой период. Как его знаменитый тезка Караваджо, он экспериментировал со светотенью. Юноша испробовал пуантилизм и кубизм, подражал Ван Гогу, смешивая мастихином множество красок. Эта странная подборка доказывала, что мальчик способен рисовать в любом стиле, но она также доказывала, что он настоящий одержимый. Так почему же Луиджи не попробовал силы в скульптуре?
На длинном столе у окна лежала всякая всячина: тюбики с краской, склянка со скипидаром, банки с льняным маслом, заляпанные краской тряпки... и папка с этюдами. Стеклянную крышу прорезала вспышка молнии, но я отмахнулась от стихии, как от назойливой мухи.
Этюды...
Наброски были плохи, в этом не оставалось никаких сомнений. И все же в них сквозило что-то неуловимое...
Я долго вглядывалась в рисунки, перебирала этюды, рассматривала любительские изображения людских голов, животных, частей тела и лишь спустя какое-то время поняла, в чем дело... Луиджи имел плохое представление об анатомии, он не владел ни композицией, ни формой — это бросалось в глаза. И тем не менее... И тем не менее один рисунок был восхитителен! Женская головка, нарисованная карандашом... Прекрасный, точный рисунок, сделанный твердой рукой мастера.
Где-то я уже видела что-то подобное. Определенно видела! Где же?.. Так и есть! Я с трудом сдержала ликующий вопль. Вспомнила... Галерея Барджелло во Флоренции. Скульптура работы Мино да Фьезоле.
Вот оно что... Луиджи был плохим художником, но первоклассным копиистом!
Я аккуратно сложила рисунки обратно в папку и принялась обыскивать мастерскую.
Люк обнаружился под насестом для натурщика. Массивный деревянный помост оказался на колесиках. Должно быть, эта штука как-то фиксировалась, иначе натурщики катались бы по комнате туда-сюда. Странно, но помост был не закреплен... Почему же Луиджи не позаботился о столь важной детали? Вероятно, потому, что люком пользуются гораздо чаще, чем самим помостом.
Внизу находилась небольшая, но полностью оснащенная мастерская. Кое-какие инструменты я видела впервые в жизни, но многие остались неизменными со времен Средневековья, а все, что касается того времени, — моя стихия. Резцы, штампы, молоточки, паяльник...
Меня захлестнуло возбуждение. Я носилась по каморке, хватая то одну вещицу, то другую, роняла их, выдвигала и задвигала ящички, копошилась в бумагах. Душа моя ликовала — гипотеза стремительно превращалась в твердое знание. В инструментах, может, и не было ничего любопытного, а вот материалы... Тончайшая золотая проволока, золотая фольга, слитки серебра... В небольшой коробке с ячейками лежали фальшивые изумруды и рубины, жемчуг и опалы; вперемешку валялись изрядные куски лазурита, бирюзы и оранжево-красного сердолика — явно для древнеегипетской короны. Камни всех цветов радуги, от бледно-желтого цитрина до гранатов, похожих на капли крови. Листы слоновой кости, малахита, порфира и жадеита. Все, несомненно, подделки, но тем не менее впечатление просто ошеломляющее.
На одном из столов лежала папка с подробными набросками, и далеко не все они относились к ювелирным изделиям. Там были также блюда, раки и кубки. Предмет, над которым работал Луиджи сейчас, был прикрыт тряпицей. Я осторожно приподняла ее.
Только несколько сохранившихся до наших дней работ можно с уверенностью приписать знаменитому Бенвенуто Челлини. Одну из них я видела в Метрополитен-музее: чаша, сделанная в виде раковины, удивительно изящной формы. Она стоит на основании, которое изображает свернувшегося змея, а покрытый эмалью змей, в свою очередь, покоится на черепахе, вырезанной из бирюзы.
Луиджи не осмелился копировать столь известный экспонат. Даже банда самых наглых мошенников в мире не посмела бы утверждать, будто они ограбили неприступный Метрополитен-музей.
Но эта вещица вполне могла сойти за одну из работ Челлини — каждый из ее элементов повторял деталь какого-нибудь творения мастера. Передо мной лежала золотая чаша, столь же изящная, как и кубок из Метрополитена. Ручки были выполнены в виде змеев, украшенных драгоценными камнями, а вся конструкция покоилась на чувственной нимфе. Фигурка нимфы повторяла женскую фигурку, что украшает солонку работы Челлини из Венского музея. Все-таки Луиджи — истинный художник. Он импровизировал, не довольствуясь копированием известных шедевров. Интересно, сколько можно выручить на черном рынке за неизвестную работу Челлини? Наверняка игра стоит свеч.
С улицы донесся оглушительный раскат грома. Сама гроза меня нисколько не беспокоила, но я боялась, что за грохотом не услышу чего-нибудь посущественнее. Например, шаги...
Ладно, пора убираться отсюда подобру-поздорову. Вернусь попозже во всеоружии: с фотоаппаратом.
Я начала осторожно подниматься по лестнице. Мои нервы так и трепетали в предвкушении какого-нибудь ужаса. Но все было спокойно. Я медленно высунула голову из люка и огляделась. Никого! Студия была пуста.
Я закрыла люк и старательно задвинула на прежнее место помост. Ф-фу... Здесь, наверху, я чувствовала себя куда спокойнее, чем в подземной мастерской, и все же на душе было тревожно. И зачем я только зажгла свет?! Через этот стеклянный купол свет можно заметить издалека. Кто поверит, будто меня снедало столь страстное желание полюбоваться на творения Луиджи, что я, презрев темноту и непогоду, устремилась на встречу с прекрасным?.. Ха-ха-ха... Непременно расхохоталась бы, не трясись так от страха.
Эта студия — чертовски опасное место, но мне придется наведаться сюда еще раз. По крайней мере раз... Надо все сфотографировать: люк, мастерскую, инструменты, материалы, этюды, незаконченную чашу... Разумеется, фотографии ничего не докажут. Никто не запретит человеку создавать прекрасные вещи в стиле того или иного легендарного мастера. Авторское право не распространяется в глубины веков. Но фотоснимки могут пригодиться для другого. Если мне удастся отыскать проданные драгоценности, снимки станут доказательством подделки...
О, герр Шмидт умрет от восторга. Я так и лучилась самодовольством. Великая сыщица Вики Блисс! Шерлок Холмс и мисс Марпл могут смело отправляться на покой, эти дилетанты мне и в подметки не годятся. Окончательно позабыв про осторожность, я распахнула дверь, вышла под дождь, и на мою бедную глупую голову обрушился удар. Если уж быть совсем точной, я снова получила удар в челюсть. Вот они, издержки высокого роста: никто не может ударить тебя по макушке, и все тумаки достаются многострадальному подбородку... С этой глубокой мыслью я и погрузилась в беспамятство...
Глава восьмая
Очнулась я в подвале виллы. В этом не было никаких сомнений. Я уже видела прежде эти стены из грубо обработанного известняка, хотя вспомнить, в каком именно подвальном помещении нахожусь, не смогла. Вообще-то помещений было три, как мне удалось установить, когда я сумела-таки с душераздирающим кряхтеньем оторвать от пола свое бренное и изнывающее от боли тело. Арочные проходы без дверей вели из одной комнаты в другую. Я проковыляла по всем и убедилась, что могла бы преспокойно выяснить все прямо со своего ложа: единственный выход из этих апартаментов люкс находился в той комнате, где я очнулась. Дверь была из старого, окаменевшего от времени дерева. Я попробовала побарабанить в нее, но лишь отбила костяшки пальцев.
Окон в помещениях, разумеется, не было, зато моя «спальня» освещалась тусклой голой лампочкой, уныло свисавшей с потолка. Чтобы немного подбодрить себя, я порадовалась наличию света, хотя смотреть было, собственно, не на что: в углу груда одеял и каких-то малопривлекательных тряпок, на которых я лежала, да низкий деревянный стол посреди комнаты. Воздух был прохладен и влажен. Самое дальнее помещение, с грязным полом, стало плантацией грибов, это же могло похвастаться примитивными санитарными удобствами. Должна признаться, я искренне обрадовалась, обнаружив сие изобретение человеческого гения. Меня всегда удивляло, как это узники умудряются упустить такую важную подробность, описывая свои страдания в застенках. В моих любимых детективах и приключенческих романах вопросы санитарии и гигиены ханжески игнорировались, но давайте смотреть правде в глаза: для любого узника наличие унитаза — вопрос первостепенной важности.
Исследование узилища не отняло много времени. Сунув нос во все углы, я рухнула на груду одеял и принялась поглаживать ноющую челюсть. Уже второй раз за неделю меня били в одно и то же место. Если так будет продолжаться, то есть шанс встретить тридцатилетие беззубой каргой. Удивительно, но в прошлый раз у меня даже синяка не осталось, так что будем надеяться, что и сейчас моей умопомрачительной красе не нанесли непоправимого ущерба. А болит-то как... Может, стоит в ближайшие дни перейти на жидкую диету? Ну да, здесь это не составит ни малейшего труда. Вдруг мои тюремщики решат вообще меня не кормить и придется довольствоваться ржавой водичкой из-под древнего крана да студенистыми грибками из дальней каморки...
Как правило, я не ношу часов, так что понятия не имела не только который час, но и какое время суток на дворе. Ладно, будем считать, что в беспамятстве я провалялась недолго и сейчас вечер того же дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31