Грубо обработанные изумруды поблескивали чешуйками. Одно ожерелье из драгоценных камней размером с ноготь мужского большого пальца — изумрудов, рубинов, аметистов и топазов — было фута два длиной, а другое состояло из ограненных рубинов в золотой оправе, в центре свисал необработанный рубин размером с куриное яйцо. А вот головной убор, похожий на те, что я видела на картинах Боттичелли, — тонкие золотые ленты удерживают звездчатый сапфир со стилизованными лепестками вокруг. Брошь в форме звезды, украшенная жемчугом, рубинами, изумрудами и вставленная в золотую проволоку. Кольца...
Я пыталась взирать на драгоценности отстраненным взглядом, но это оказалось нелегко, так как коварный Пьетро настоял, чтобы я их примерила. Кольца на пальцы, колокольчики на лодыжки... Радушный хозяин тем временем постепенно переходил в любовную стадию опьянения, поскольку то и дело прикладывался к бутылке. Я уже вся гремела драгоценностями, напоминая рождественскую елку, когда дверь распахнулась и в гостиную фурией ворвалась Хелена.
Увы, судя по всему, нашей дружбе пришел конец. Толстуха свирепо глянула на меня и разразилась страстными выкриками:
— Вот ты где! Ты даришь все этой... этой... А мне... а мне не разрешил надеть даже жалкого колечка, зато осыпаешь эту...
Далее последовали замечательные образчики жаргона римских трущоб. Никогда не ведала, что существует так много синонимов, обозначающих даму легкого поведения. Несколько минут Пьетро безмолвно внимал воплям любовницы, потом яростно взревел:
— Молчать! Как ты смела ворваться сюда и называть мою дорогую гостью такими вульгарными и мерзкими словами?! Ученую даму, пришедшую осмотреть мою коллекцию! Мисс Блисс... она пишет книгу, которая сделает меня знаменитым, не так ли, Вики?
— О да! — отозвалась я живо. — Конечно! Безусловно, вы станете знаменитым, Пьетро.
Хелена вновь принялась орать, но Пьетро двинулся на нее, угрожающе размахивая аметистовым ожерельем.
— Убирайся! Научись хорошим манерам. А из моей коллекции ты ни колечка не получишь! Эти драгоценности принадлежат нашему роду уже несколько веков. Их будет носить графиня Караваджо, а не... — Он виновато покосился на меня.
— Правильно, Пьетро. Я вас поняла. Вам лучше убрать эти вещи.
Стыдно признаться, но пальцы мои отказались подчиняться. Кольца не снимались, брошь не отстегивалась, а диадема словно приклеилась к голове. Именно в то мгновение я впервые осознала, сколь велика сила драгоценностей, сколь притягательны эти сверкающие камешки. Ничего удивительного, что ради них проливали кровь и затевали ожесточенные войны.
Лишь вернувшись к себе в комнату, чтобы переодеться к коктейлю, я вспомнила о Хелене. Бедная красавица!
Если уж эти чертовы кусочки кристаллического углерода так повлияли на меня, что говорить о Хелене? Хотя надо воздать справедливость, меня влекла не столько ценность камней, сколько искусность работы. Ювелиры эпохи Возрождения были не просто мастерами, а настоящими художниками. Челлини был не только скульптором, но и золотых дел мастером. Гирландайо, Верроккьо и Микелоццо не брезговали работой ювелиров.
Словом, неизвестный мастер, сделавший копию с Талисмана Карла Великого, находился в хорошей компании. Интересно, а среди сокровищ Пьетро, которыми я только что любовалась, нет подделок?
Проблема изготовления фальшивок куда сложнее и интереснее, чем может показаться на первый взгляд. Подделывать ювелирные изделия — это не совсем то же самое, что подделывать картины или посуду. Но у всех фальшивок есть общее — если они сделаны настоящим мастером, отличить их от оригинала можно лишь в лаборатории.
Некоторые лицемерные глупцы-критики или так называемые «знатоки» любят разглагольствовать о том, что могут отличить подделку от оригинала на основе стилистических погрешностей. Мол, руку мастера невозможно не узнать. Глупости! Не было бы тогда подделок Рембрандта и Ван Гога. Ан нет — в запасниках всех знаменитых музеев пылятся полотна и скульптуры, о которых музейщики хотели бы забыть. Выложили за них непомерные деньги, а «шедевр» в результате оказался липой, и никто этого не заметил. Хорошие фальшивки выявляются либо после признаний автора, либо в химической лаборатории. А по поводу стиля и манеры художника — все это глупости. На удочку попадаются даже самые лучшие эксперты.
Возьмем случай Ван Меегерена, который был, возможно, самым знаменитым и самым удачливым мастером подделок. Если бы он не признался, его фальшивые Вермееры до сих пор выставлялись бы в музеях всего мира. Во время немецкой оккупации Голландии искусный Ван Меегерен продал одну из своих картин болвану Герингу, который мнил себя знатоком. Разумеется, Геринг не сомневался, что покупает подлинного Вермеера. К сожалению, голландское правительство тоже. После войны беднягу Ван Меегерена арестовали по обвинению в сотрудничестве с нацистами — точнее, за то, что он торговал национальным достоянием. Самое забавное, что, когда Ван Меегерен признался, никто ему не поверил. Как, великая «Вечеря в Эммаусе» — подделка?! Быть того не может! Чушь! Бред! Самый настоящий Вермеер, более того, самый лучший Вермеер! И лишь когда Ван Меегерен написал нового «Вермеера», прямо в камере городской тюрьмы, скептики убедились в его правоте. И тогда, такова уж человеческая природа, все вдруг дружно стали находить неточности в картинах, которые еще недавно почитали настоящими сокровищами.
Чем больше я размышляла, тем сильнее убеждалась, что банда занимается мошенничеством, которое невозможно обнаружить. Единственно надежный способ выявить подделку — научные анализы, но если вы пользуетесь старинными материалами, то и химические тесты ничего не докажут. Золото, оно и есть золото. Конечно, оно отличается по чистоте, однако умелый изготовитель подделок раздобудет какие-нибудь старинные, но не слишком ценные вещицы и переплавит их. Ох... Я даже похолодела от внезапной мысли. А что, если... почему герр Шмидт решил, что в нашем музее хранится настоящий Талисман Карла Великого?! Надо внимательно изучить оба экземпляра, наш и найденный на трупе...
С такими мыслями я облачилась в длинное облегающее платье из черного шелка и достала свою собственную коллекцию драгоценностей. Должна сказать, выглядели мои побрякушки довольно жалко.

Глава шестая
I
Мужчины вышли к обеду в смокингах. Если бы я не испытывала, мягко говоря, неприязни к «сэру Джону Смиту», то пришлось бы признать, что вечерний костюм удивительно идет его стройной фигуре и волосам цвета светлого золота. Из чистой любознательности я пригляделась к его талии. Ни грамма жира! А вот бедный Пьетро напоминал дыню, обвязанную пурпурной лентой.
Вдовствующая графиня сидела у окна в высоком резном кресле, больше похожем на трон. Присутствие матери явно стесняло сына. Свои любовные наклонности Пьетро был вынужден ограничить Хеленой, поскольку меня престарелая графиня подозвала к себе и затеяла светскую беседу.
Старушка была само очарование. Она напомнила мне мою бабушку. Не хочу сказать, что они похожи. Нет, моя бабушка Андерсен была типичной шведкой — ширококостной блондинкой, сохранившей пшеничный цвет волос даже в семьдесят лет, а глаза ее напоминали резцы из голубой стали. Но эти две женщины обладали удивительной внутренней силой.
Старая графиня питала слабость к светским скандалам. Она хотела знать все последние сплетни о новом муже Элизабет Тейлор, а также чем занимаются Жаклин Кеннеди и принцесса Диана. Увы, свежей информацией об этих дамочках я не располагала, но зато у меня имелось другое достоинство — умение слушать. Мы с сожалением констатировали, что жены последних американских президентов хотя и очень милые особы, но до Жаклин им по части скандалов ох как далеко.
Вскоре в гостиную забрел и юный Луиджи. Он рассеянно оглядел комнату, словно забыл, зачем сюда пришел, потом перехватил взгляд бабушки и расслабленной походкой направился к ней. Старушка протянула тонкую, испещренную венами руку и усадила юношу рядом с собой на низенькую скамеечку.
— Мой дорогой мальчик, поздоровайся с доктором Блисс, — нежно сказала вдова.
Луиджи поднял на меня взгляд. Я испытала легкое потрясение. Вместо мечтательной скуки в темных глазах юноши полыхал огонь.
— Buona sera, Dottoressa, — послушно сказал он.
Я поздоровалась, и наступило молчание. Луиджи продолжал поглаживать руку бабушки, ласково касаясь ее костлявых пальцев, совсем как влюбленный.
— Ты выглядишь усталым, сокровище мое, — сказала она. — Чем ты занимался? Тебе нужно поберечь силы, ты же растешь.
— Со мной все в порядке, бабушка. — Луиджи улыбнулся. — Ты ведь знаешь, что работа доставляет мне самое большое удовольствие.
Старушка обеспокоенно покачала головой:
— Слишком уж ты много работаешь, мой ангел.
На мой взгляд, Луиджи вовсе не производил впечатления перетрудившегося человека. С такой внешностью он запросто может сделать карьеру поп-звезды, по которой будут сохнуть сопливые девчонки.
— А чем вы сейчас заняты, Луиджи? — На мой вопрос он выразительно протянул покрытые цветными пятнами руки. — Ох, прошу прощения, я забыла. Какой вид живописи вам больше по душе?
Надо же такое ляпнуть. Конечно, молодые художники подражают тому или иному стилю, но никто не любит, когда им об этом напоминают. Все ведь считают себя новаторами. Не успела я исправить свой промах, как Пьетро разразился презрительным смехом:
— Вы имеете в виду стиль? О, наш Луиджи принадлежит к одной из самых современных школ. Полное отсутствие формы и смысла. Цветные пятна, размазанные по холсту.
Глаза мальчика сверкнули.
— Я экспериментирую. — Он обращался ко мне, игнорируя отца. — Искусство для меня — очень личное переживание. Подсознательное должно сразу переноситься на холст, вы не согласны, синьора?
— Согласна?! — выкрикнул Пьетро. — Да как Вики может согласиться?! Она ученый, искусствовед. Разве Рафаэль изливал на холст свое подсознание?
— Ну... — я очень кстати вспомнила о гравюрах Возрождения, — возможно, это не столь далеко от истины, как...
— Нет! Форма, техника, изучение анатомии... Вики, уж вы-то не будете этого отрицать!
Я уже собиралась отшутиться, но вдруг почувствовала напряжение, витавшее в комнате. Семейство Караваджо пожирало меня свирепыми и... голодными глазами — мальчик, родитель и бабушка. До меня дошло, что мы говорим вовсе не об искусстве. Это была старая вражда, вечная борьба отцов и детей. И еще я поняла, что буду полной идиоткой, если приму чью-нибудь сторону. И тут я поймала один иронично-издевательский взгляд. Разумеется, это был взгляд подлого Смита. Ну давай, выпутывайся, казалось, говорил он.
— Из меня плохой критик, — скромно начала я, опуская очи долу. — Будучи специалистом по Средневековью, я, естественно, ценю форму, но мне думается, что неверно придерживаться в искусстве только одного подхода. Мне трудно оценить ваши работы, Луиджи, пока их не увижу.
Неплохой ответ, правда? Каждый из слушателей мог интерпретировать его в соответствии со своими предпочтениями. Лицо Луиджи просияло. Боже, как юноша все же красив!
Он порывисто вскочил:
— Я вам покажу! Пойдемте...
— Луиджи! — Графиня усадила его обратно на скамеечку. — Ты забываешься, дитя мое. Скоро ужин.
— Тогда завтра! — Мальчик не сводил с меня требовательного взгляда.
— С большим удовольствием.
Пьетро презрительно фыркнул:
— Скорее уж с большим отвращением!
II
Наверное, я единственный в мире человек, которому еще не исполнилось тридцати и который знает все слова оперетты «Вернись ко мне, любимый». Я тут ни при чем, всему виной моя дурацкая память, как губка впитывающая бесполезные сведения. Моя шведская бабуля Андерсен любила распевать под собственный аккомпанемент песенки из старых оперетт Ромберга и Виктора Херберта. Вы не поверите, но, ей-богу, я знаю их все.
Сейчас это пришлось очень кстати. Вернувшись после ужина в гостиную, мы с Пьетро исполнили дуэт Нельсона и Жанетты. К тому времени я изрядно набралась, а потому не обращала внимания на веселящегося за спиной подлого Смита.
После вокальных упражнений Пьетро вошел в воинственную стадию и вызвал Смита на дуэль. Не помню, что послужило поводом, какое-то вымышленное оскорбление или что-то иное. Как и следовало ожидать, Смит принял вызов, после чего эта парочка принялась скакать по гостиной, размахивая шпагами. Впрочем, нет, шпаг под рукой не оказалось, поэтому они вооружились зонтиками. Даже старая графиня, наблюдая за кульбитами дуэлянтов, зашлась дребезжащим смешком. Что уж говорить про меня... Ладно, скажу — от хохота я сверзилась с дивана.
После дуэли графиня ушла спать, а Пьетро принялся показывать фокусы. Из старого цилиндра он извлек очень жирного и очень недовольного белого кролика. Похоже, кролик спал — уж не знаю, в шляпе или где-то еще, — и был очень возмущен тем, что его столь бесцеремонно разбудили. Он цапнул Пьетро, тот заголосил, и дворецкий утащил перепуганное животное. Хелена стала квохтать и причитать над раненым любовником, одновременно пытаясь длинной пушистой шалью перевязать ему палец. Я люблю балаган и веселье, но к тому времени с меня уже было довольно. А посему я пожелала всем спокойной ночи и отправилась спать.
Холодный душ прочистил мою голову от винных паров, и, вместо того чтобы забраться в кровать, я вышла на балкон.
Стояла фантастически красивая ночь. Полная луна большим серебристым шаром застряла в черных макушках кипарисов, подобно рождественской елочной игрушке. Яркое кружево звезд на мгновение всколыхнуло в душе ностальгию; такие звезды можно видеть только за городом, вдали от ярких уличных огней и сияющих неоновых вывесок. В бледном лунном свете парк казался картинкой, сошедшей со страниц любовного романа: чернота и серебро. Фонтаны выглядели россыпью бриллиантов, а розы — тончайшими шедеврами, вырезанными из слоновой кости. У меня даже колени от такой красоты подкосились. Возможно, виной тому было выпитое вино, но я так не думаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31