Почему, скажем, не вынесли куда-нибудь к рынку? Там ночью народу ровно столько же, сколько у гаражей, — ноль целых хрен десятых, но зато с утра весь город знал бы, что Ростика Воинова на куски порвали. Моральное удовлетворение было бы намного выше. Но вообще-то, товарищ бывший лейтенант милиции, самое тяжкое возражение против того, что Ростика кто-то отслеживал и потом решил осуществить над ним крутое правосудие, состоит в том, что им уж больно сложно было рассчитать все его ходы. Допустим, что они вели его, как и мы, прямо от вокзала, хотя не такие уж вы слепые, честное слово. Допустим, что они его продолжали вести, когда вы его у кинотеатра прозевали. Что тоже сомнительно, поскольку они, как и вы, не сумели бы предугадать его поведение. Тем более что он не в гостиницу понесся, как мы думали, и не прятаться, а на базар к старой подруге Свете. Ладно, могли, если на то пошло, отследить и на рынке. Повели дальше, до Натальи. Вот здесь в принципе они никак не могли подумать, что он в восемь уедет. Тем более если не знали точно, к кому он приехал. Побегали бы вокруг, прошлись бы по дворам, по лестницам, поискали бы. Конечно, могли знать к кому. Тогда, я думаю, не стали бы резину тянуть, постарались бы прищучить его в квартире днем, когда почти все на работе. Вечером налет делать опаснее. Народу много, шум слышнее, и милицию вызвать могут. Ладно, допустим, они решили ждать его до утра, чтобы взять на выходе. А в восемь он вышел, стал ловить частника. Сам в руки шел, если у тех ребят была машина. Подкатили бы, согласились подвезти до гостиницы, а привезли бы, куда им надо. Верно? Верно. Нет же, они дают ему сесть в машину Сани вместе с чужими девочками. Смешно. Что они потом могли сделать? До общаги проводить? Могли. Но там-то они точно не стали бы его ждать до двух часов. И уж никак не могли подумать, что он в третьем часу ночи попрется в парк девок выгуливать. Согласны?— Согласиться можно, — сказал Гребешок, — если, конечно, с этими девицами все было так, как они Агафону рассказали.— Ты чего, думаешь, они врали? — прищурился Агафон.— А что, такого быть не могло?— Могло, конечно, — почти согласился Агафон. — Они и врали поначалу, только я их так слегка расколол. Соседка-то мне рассказала все, как было по времени.— Но все-таки, — наседал Гребешок, — все, что ты узнал насчет его прогулки с малярихами по парку, идет от девок. Больше проверить не у кого.— Ну да, — съехидничал Агафон, — ты еще скажи, что эти ссыкухи его урыли, а потом спокойно спать пошли.— Урыть они, конечно, не урыли, — сказал Гребешок, не смутившись, — но вот привести к тем, кто урыл, вполне могли. Общага стоит рядом с парком. В парке есть танцплощадка, сам на ней дрыгался. И в наше время там тоже бабы с общаги тусовались. Стало быть, эти самые малярихи могли и с тамошней шелупонью знаться. Если он был при деньгах, могли сразу скумекать и привести… Может, уже не одного так уделали.— Не, это ты перегнул, братан, — сказал Луза. — Кто сейчас торчит в парке? Одни шныри мелкие. Чтобы они на мужика с пушкой полезли? Обоссутся, если даже незаряженную увидят.— Специалист! — Сэнсей поднял вверх указательный палец.— А нет, что ли?! — обиделся Луза. — Я там почти всю молодь знаю. Сам, слава Богу, три года перед зоной пасся. Морды начистить они могут, если пять на одного, но если кто-то в воздух грохнет, дернут как тараканы.— Измельчал народ, одним словом, — вздохнул Сэнсей. — В общем, юноши, сараи надо будет проверить. Это я четко понял. Но до завтра, по-моему, ждать нельзя. Ночью сходите. Со стороны реки. Лодочку я вам найду. Береговские катакомбы Мелкий дождь накрапывал и накрапывал, тугие облака висели над рекой. Белой эту ночь, конечно, назвать было трудно. Скорее, она была грязно-серой и довольно темной. Особенно в прибрежных кустах, куда старый браконьер по кличке «Жора Капрон» десантировал со своей «казанки» Агафона, Гребешка, Налима и Лузу.— Всю жизнь мечтал морпехом поработать! — прошипел Агафон, набравший при высадке полные кроссовки холодной воды. Резиновые сапоги были бы для такой операции приятнее, но в случае нужды бегать в них тяжеловато.Вооружились неслабо, прямо как настоящий спецназ. Автоматы и пистолеты с глушаками, узкие ножи-выкидухи, которые легко влазят между ребрами. Фонарики взяли и УКВ-рацию. На Другом берегу реки «разведчиков» дожидался Сэнсей с пятью ребятами. Капрон, высадив «десант», увел лодку туда, чтобы не маячить у парка и не привлечь случайно внимание речной милиции.— Как в тыл врага высаживаемся! — хихикнул романтически настроенный Налим.— Тихо! — Агафон погрозил Налиму кулаком. — Детство в заднице играет? Фонари не зажигать, пока в сараи не зайдем.Двигаться по мокрым кустам и бурьяну было несладко. Капало за шиворот, брюки и куртки отсырели. Изредка по кустам проносились порывы ветра, казалось, будто на дворе октябрь, а не июль.— Погодка, блин! — посетовал Луза, ежась от холода. Контуры «сараев», как они именовали приземистые заброшенные здания, которые размещались в этой части парка, почти сливались с мохнатой зеленью на фоне темно-серого неба. Тем не менее, поднявшись от реки вверх по склону не больше сотни метров, «десантники» очутились рядом с ближним к берегу строением — чем-то вроде кирпичного барака с облетевшей штукатуркой и довольно большими окнами, из которых были выбиты не только стекла, но и рамы. Кое-где из окон тянулись к свету березки и высоченные дудки ядовитого, как иприт, борщевика Сосновского. Правда, сейчас, без солнечного света, он опасности не представлял, но в солнечный день им можно было получить жестокие химические ожоги.— Сэнсей, я — Агафон. Подошли к сараям. Идем внутрь, как донял?— Нормально. Не базарь в эфире без нужды. Я на приеме. Докладывай, если будет что интересное.Двери у барака отсутствовали. Сперва посветили в окна, поглядели внутрь, потом осторожно, по одному, вертя головами во все стороны, забрались внутрь.Крыша у барака почти отсутствовала, капало здесь так же, как на улице. Внутри не было ни пола, ни потолка. От них лишь местами сохранились обломки полусгнивших досок. Ветер погромыхивал на стропилах проржавелыми остатками жести. Бурьян и крапива, побеги деревьев спокойно росли в пространстве, огороженном стенами, света здесь хватало.— Смотрите под ноги, — сказал Агафон, — и по сторонам не забывайте. Главное — на шприц со СПИДом не наступите.В сарае ничего интересного не оказалось. Банок из-под пива, битых и целых бутылок из-под самых разных сортов водки — десятки. Шприцы валялись действительно, и наступить на них было вполне реально. Имелось что-то вроде кострища, вокруг которого небось собирались здешние аборигены для исполнения ритуальных плясок под магнитолу «Шарп». Тряпок и всякого рванья типа телогреек с вылезшей из дыр ватой, прогнивших матрасов, расползшихся одеял, грязных трусиков и презервативов было до фига и больше, но ничего относительно свежего не наблюдалось. Хлам копился тут уже не один год.— Пошли, — распорядился Агафон.Второй барак был точно такой же. К нему подошли, выбравшись на волю через окно первого и продравшись через плотные заросли мокрых кустов. Здесь, правда, сохранилась одна половинка двери. А так — все то же: стропила с ободранной почти начисто жестью, бурьян, крапива, кусты между стен, хлам и кучки дерьма.Осмотрев и этот барак, вновь вылезли в окно и, перейдя гуськом через неглубокий овражек, по дну которого тек ручеек, пахнущий канализацией, поднялись к еще одному строению.Оно заметно отличалось от предыдущих, потому что было намного короче, в нем не было окон, но было трое больших ворот. Должно быть, когда-то тут был гараж. Возможно, в те времена, когда на балансе парка имелись автомобили. Сейчас, естественно, тут никаких автомобилей не было, но лежало несколько «лысых», давным-давно потрескавшихся автопокрышек. Здесь, как ни странно, был обнаружен живой человек. В бывшей смотровой канаве одного из боксов на куче стружки спал бомж, укрывшийся брезентовым чехлом от машины.— Будить будем? — спросил Гребешок, брезгливо втягивая тухлые испарения, поднимавшиеся со дна этой берлоги.— Толку-то?! — вздохнул Агафон. — Лыка не вяжет. Бутылку к себе прижал, как любимую девушку. А вон еще один пустой пузырь лежит. Спер небось где-то и насосался. Или бутылок насобирал и сдал, алкаш! Ну его на хрен, начнешь ворочать — блеванешь.— Чесотку подхватить можно, — заметил Луза.Бомжа не тронули и, убедившись, что ничего достойного внимания в гараже нет, вышли под дождь (в отличие от бараков тут уцелела крыша и не капало).Метрах в двадцати стояла бревенчатая хибара, перекосившаяся на один бок, с заколоченным досками окном и дверью. Дверь не своротили, наверно, лишь потому, что боялись при этом опрокинуть на себя всю хибару. Лезть в нее не рискнули, потому что она стояла заколоченной, судя по ржавчине и гнилым доскам, минимум лет десять.Пройдя еще десяток метров, наткнулись на какое-то бетонное, обсыпанное землей сооружение. Раньше, видно, оно было целиком зарыто в землю, но потом, после оползня, обсыпка съехала, и с одной стороны обнажилось полтора-два метра бетона.— Бункер! — хмыкнул Агафон. — Тут мы когда-то в партизан играли. — Лет двадцать назад, если не больше. Тут где-то есть шахта небольшая типа колодца со скобами. Через нее можно внутрь бункера залезть. Это, по-моему, аварийный лаз был. Здесь в войну был штаб МПВО, потом — гражданской обороны города. Сам штаб дальше, там, где дирекция парка, а тут выход. Я далеко не лазил. В шахту спустишься — жуть берет. Крикнешь — эхо голос так усилит, что мороз по коже. А снаружи ни черта не слышно.— Если Ростика мочили в парке, — заметил Гребешок, — то скорее всего тут.— Может быть, может быть… — произнес Агафон. Пошарили по окрестностям бетонного сооружения. Там, где прикидывал Агафон, никакой шахты не нашли. Обнаружили нечто вроде потрескавшейся бетонной блямбы диаметром в полтора метра, которая лежала в неглубокой яме. В центре этого неправильного, грубо сформованного диска просматривалась толстая и короткая арматурина, согнутая в виде петли.— Заглушку поставили, — с досадой сказал Агафон. — Небось провалился кто-нибудь спьяну и расшибся. Там метров пять лететь.— Может, сдвинуть попробуем? — предложил Гребешок.— Сходи за трактором, — с сарказмом посоветовал Агафон.— Все равно не выдернуть, — заметил Луза, нагнувшись и поглядев на заглушку сбоку. — Арматурины тут сварены.— И давно, — оценил Налим, — явно не четыре дня назад.— Так что не фига тут делать, пошли дальше, — резюмировал Агафон.И вот «разведгруппа» вышла к длинному строению, напоминавшему бараки, но окна были намного уже и напоминали амбразуры. Крыша, конечно, отсутствовала начисто. В торце были ворота, а над ними чудом сохранился растрескавшийся, но не распавшийся лепной барельеф с изображением двух конских голов, вензелем с буквой В и датой: 1895.— Сто с лишним лет назад строили, — уважительно произнес Налим. — Николай Второй только-только на престол уселся.— Лучше бы не садился, — хмыкнул Гребешок. — Тогда бы, может, и не шлепнули.— Ладно вам, политики! — оборвал Агафон злым шепотом. — Тут конюшни были когда-то. И их не царь строил, а какой-то барин. Мне бабка рассказывала. Воронцов, кажется. Генералом был, хотел вроде скакунов арабских разводить. Но потом генерал преставился, а коней большевики забрали.Они прошли через ворота внутрь, там сохранились обломки деревянных загонов-денников, насквозь прогнившие, покрытые плесенью, мхом и грибами-трутовиками. Обломки стропил провалились, перегнили и напоминали теперь лесной бурелом. Верхние ряды кирпичей от дождей, холодов и ветров потрескались, пощербатились и местами осыпались.И здесь лежали банки, бутылки и прочий хлам, все заросло крапивой, лопухами.— Все ясно, — досадливо произнес Агафон, в последний раз повертев фонарем. — Пошли отсюда…Но тут световое пятно совершенно случайно остановилось на доске, лежавшей у самой стены. Доска эта была намного свежее тех, что валялись на полу конюшни. Строго говоря, это была не доска, а горбыль, который приложили ребром к стене. А пиленая сторона была обращена к Агафону и его товарищам. Эта самая сторона была желтая, вся в заусеницах. У других досок цвет был серый, даже черный от старости и сырости.— Стоп, — сам себя поправил Агафон и подошел к доске поближе. Остальные тоже приблизились к доске, не понимая, чего тут, собственно, разглядывать. Если сказать по правде, то и сам Агафон еще не очень усек, что его заинтересовало.Доска в рост человека торчала одним концом из густых крапивных зарослей, занимавших весь угол конюшни. Доски, оставшиеся от денников, давным-давно сгнили и в смеси с конским навозом превратились в кучу перегноя, на которой и вымахала крапива. К тому же эта куча за много лет наслоилась, и получилось нечто вроде бугра высотой больше метра. Но там, где крапива вплотную подступала к кирпичной стене конюшни, было что-то вроде ложбины. Именно в этой ложбине и лежала горбылина.— Смотрите, — осветив фонариком черную, пропитанную водой почву между стеной и крапивой, заметил Агафон, — по-моему, кто-то из этой доски мостик делал, чтобы не наследить. Верно?— Похоже, так, — согласился Гребешок. — Ближе к нам битый кирпич, доски, если аккуратно идти, то следов не оставишь. А тут земля сырая, отпечаток лапы оставишь. Как КСП на границе. Хитро! Правда, на хрен в эту крапиву лезть?Агафон положил горбыль круглой стороной вверх и бочком, чтобы не обстрекаться, двинулся по ложбинке между стеной и крапивой. При этом он светил фонарем на крапиву.— Есть! — сказал он, забравшись почти в самый угол конюшни. — Подбирайтесь сюда, только крапиву не мните. По досочке, аккуратнее.Прижимаясь спинами к стене и чертыхаясь, потому что крапива в темноте жалилась, сотоварищи приблизились к Агафону.Световое пятно легло на небольшую проплешину в крапивных зарослях, совершенно незаметную с внешней стороны. Проплешина совпадала по площади с углублением в бугре, образовавшемся на месте бывшей перегнойной кучи. В этом углублении лежал вылинявший грязный матрас — лежак бомжа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66