Все же сказывалась невысокая тактическая и огневая выучка наших летчиков.
Все попытки офицера наведения оказать помощь тем, кто вел бой у нас на глазах, были безуспешными. Его информация об обстановке, целеуказания, порой просто подсказки летчикам, которых подстерегала беда, тонули в гвалте каких-то выкриков, команд, ругательств, писке и треске, которыми был наполнен эфир…
Таким предстал тот воздушный бой для нас с капитаном А. Показием — офицеров недавно созданного управления боевой подготовки истребительной авиации, только что отозванных с фронта из-под Ленинграда. Мы впервые самостоятельно выехали в действующие части ВВС, Выбор пал на 4-ю воздушную армию. Ее соединения, поддерживая войска Северо-Кавказского фронта, все еще вели ожесточенные бои, в то время как на других фронтах зимняя кампания завершилась.
На первых порах мы знакомились с обстановкой, полками. Откровенно сказать, новой своей службой были недовольны, а управление называли между собой не иначе как «конторой».
Итак, первый налет фашистов, продолжавшийся уже около двух часов, подходил к концу, когда очередная шестерка «яков» все же пробилась сквозь заслон к эскадрилье «хейнкелей».
«Мессера», расчищавшие воздух в этом районе, как говорят, дали зевка. После первой же атаки наших истребителей один из девятки фашистов, оставляя за собой дымный шлейф, пошел к земле. Однако окрыленные успехом «яки» не заметили опасности, грозившей им сверху, и получили удар сразу от двух четверок «мессершмитгов».
…Два наших подбиты. Казалось, назревала кульминация. С трагическим причем исходом для «яков». Тем более к севшей на хвосты наших самолетов восьмерке немцев, похоже, подходила подмога — еще две пары. И вот в момент, когда офицер наведения сообщил нашим летчикам о грозившей опасности и перешел на прием, наше внимание привлек пробившийся обрывок команды, поданной сердитой скороговоркой:
— Ведомый! Бей «худых»!..
Торопливый басок, правда, настолько был искажен шумами, что только почти двухлетний опыт работы в таких вот не отличавшихся высокой дисциплиной воздушных радиосетях помог если не понять, то хотя бы расшифровать сказанное, тем более дикция говорившего была далеко не левитановской.
Просиявшее вдруг лицо офицера наведения еще более заинтриговало нас: казалось бы, чему радоваться? На нашу четверку «яков» сзади сваливаются еще две пары фашистов, а этот ухмыляется? А старший лейтенант как ни в чем не бывало, переждав немного, кратко и четко кому-то доложил:
— «Сотый»! Вас вижу!..
Посмотрев на наши озадаченные лица, офицер наведения показал рукой на маячившие сзади «мессеров» точки и выпалил:
— Покрышкин!
События развивались стремительно. Звено «аэрокобр» буквально падало на противника, но, к изумлению, не на «мессеров», а на «хейнкелей», что продолжали полет к цели.
Наводчик, боясь, что атакующие «кобры» подставятся «мессерам», тревожно закричал в микрофон:
— «Сотый», сзади «худые»!
И все тот же торопящийся, но теперь ворчливый голос:
— Вижу, не мешай!
Атака молниеносна. Покрышкин бьет по ведущему с близкой дистанции. «Хейнкель» разваливается на куски. Вторая пара покрышкинского звена с ходу сбивает замыкающего. У фашистов паника: оставшиеся без командира «хейнкели» поспешно освобождаются от бомб.
Раскрыв глаза, наблюдаем за боем. Одновременно успением следить и за схваткой «яков» с «мессерами». Видно, что наши истребители, потеряв двух своих товарищей, отчаянно отбиваясь, стремятся оторваться от противника и выйти из боя. Фашисты атакуют еще настырнее. Но перелом назревает. Одна из четверок «мессеров» оставляет «яки» и бросается за звеном Покрышкина. Но тут же сзади и сверху ее атакуют две пары «кобр» из второго эшелона покрышкинской группы. В итоге два фашистских пилота висят на парасолях, то есть под куполами своих парашютов.
Бой продолжается. «Яки» по-прежнему в обороне. Один из них подбит и тянет на восток, остальные в вираже прикрывают его. И опять, как минуту назад, на фашистов, чующих в подбитом легкую добычу, со стороны солнца пикирует еще пара «кобр». И тут же один из фашистов вспыхивает.
— Сколько же их там еще у Покрышкина?
— Обычно в «этажерке» у Александра Ивановича три «полки», но иногда бывает и четвертая, — ответил офицер наведения.
После этих слов старшего лейтенанта, я, будто очнувшись, припомнил разговор в Москве, в Главном управлении боевой подготовки фронтовой авиации. Полковник С. Миронов, напутствуя нашу группу перед отлетом на Кубань, просил присмотреться к действиям Покрышкина и выработанным им тактическим приемам. Упоминал он тогда и о какой-то «этажерке». Честно признаться, я тогда же позабыл о том разговоре — и о Покрышкине, и о его «этажерке». Меня ведь занимали совершенно другие, куда более прозаические мысли: как поскорее и под каким благовидным предлогом сбежать из «конторы» снова на фронт.
Теперь же увиденное потрясло меня: результаты боя, простота и глубина его замысла, дерзость и мастерство исполнения, отвага летчиков.
Так я заочно познакомился с Покрышкиным, увидел настоящего учителя. Сразу усвоил его «школу» подготовки воздушных бойцов, на всю жизнь запомнил «этажерку».
То было переломное время. Наши Военно-воздушные силы готовились к решительным действиям по завоеванию господства в воздухе. Местом пробы сил оказалось кубанское небо.
В количестве истребителей мы теперь на основных направлениях не уступали фашистам. С осени 1942 года в части постепенно начали поступать новые машины: появились Ла-5, Як-1М, «аэрокобры», не уступающие по основным тактико-боевым свойствам немецким самолетам. А вот тактика воздушного боя, на нашу беду, оставалась прежней — оборонительной, при которой даже на превосходных самолетах нельзя было переломить обстановку, вырвать инициативу.
Покрышкин одним из первых начал решительно ломать сложившийся консервативный барьер, искать новые активные приемы воздушного боя.
Знаменитая его «этажерка» стала значительной находкой на пути к победной тактике. Она прежде всего несла в себе наступательные черты, являлась наиболее выразительным способом навязывания противнику своей воли, своего плана действий, приемом захвата инициативы.
Александр Иванович одним из первых и именно в воздушном сражении на Кубани стал приближать час, когда наша авиация наконец-то завоюет полное господство в воздухе.
Скажу прямо: тактические эксперименты давались Александру Ивановичу нелегко. Самым непростым оказалось психологическое «перевоспитание» летчиков, в первую очередь командиров пар и звеньев.
Позже Покрышкин признавался, что, как ни странно, наступательной тактике порой легче было научить молодых командиров и летчиков, недавно пришедших на фронт. А нот некоторая часть старой гвардии, закаленных бойцов, прошедших по войне с первого ее дня, людей мужественных и храбрых, не могла поначалу преодолеть выработанный за длительный период оборонительных боев стереотип.
Прошло еще несколько дней нашего пребывания на Кубани. Бывали мы на пунктах наведения, на аэродромах, а иной раз и в воздухе — в боевых порядках частей, ведущих бой. И не раз становились свидетелями успешных действий покрышкинской группы, все более убеждались в высокой боевой эффективности новых тактических приемов.
Тогда, на Кубани, в радиосетях фашистской авиации впервые появились предупреждения о появлении Покрышкина в воздухе.
Вскоре мы получили другую задачу, и личная встреча с Александром Ивановичем в тот раз не состоялась. Однако преимущество наступательной тактики прославленного аса мы изучили и приняли. И потом проверили ее в боях».
XI. Вадим Фадеев — волжский бунтарь
Он мог бы стать и трижды Героем…
А. И. Покрышкин

Всегда, когда у Покрышкина после войны собирались фронтовые друзья, так любившие этот дом, наступало мгновение, и, взглянув мужу в глаза, Мария спрашивала его: «Саша, представь себе, что вот сейчас появился бы… Вадим?»
Он появился бы с шумом, заполнив комнаты своим великолепным, по-шаляпински рокочущим басом. Вдохнул ни в гостей радостное оживление, приковал к себе всеобщее внимание меткой шуткой на злобу дня, артистической декламацией стихов или оперной арией князя Игоря: «О дайте, дайте мне свободу…». Он сразу угадал бы настроение каждого, лишь мельком посмотрев на него веселым проницательным взглядом больших серо-голубых глаз…
И для каждого он нашел бы душевное слово. Вадим! Улыбались летчики, только услышав его приближение. Один Вадим Фадеев своим балагурством мог в час рассвета i пять томительное напряжение перед боевым вылетом в кубинское небо.
Рядом с Покрышкиным воевало созвездие асов, кто-то из них имел в 1945 году больший счет сбитых самолетов, чем Вадим Фадеев, но только о последнем Александр Иванович говорил: «Он мог бы стать и трижды Героем».
Наверно, нигде и никогда такого летчика-истребителя больше не было: почти двухметрового роста и весом около ста килограммов, но при этом стройного, спортивного сложения. На вопрос, как же он помещается в самолете, Вадим, смеясь, сравнивал себя со складным деревянным метром:
«Правда, во время боя иногда приходится искать дополнительную точку опоры, упираясь головой в потолок кабины». Его и направляли поначалу в бомбардировщики, где у штурвала есть место для великана, но Фадеев добился права быть истребителем. Он обладал острой реакцией, способностью совершить маневр с недоступной другим перегрузкой. По своему складу Вадим был истребителем — одиноким стремительным воином.
Каждое его появление на дорогах войны, или потом, на страницах воспоминаний, неповторимо, проникнуто особым смыслом. Это свойство только людей выдающихся.
Покрышкин и Фадеев знали друг о друге еще до первой встречи в штабе дивизии, где Александр Иванович получал свой первый орден. О лучших бойцах писали корреспонденты, слух о них передавался в полках из уст в уста, в отличие от суховатых газетных строк обретая живой блеск и обаяние.
О Фадееве заговорили вскоре после прибытия его на фронт 10 августа 1941 года. Вот две девятки И-16 успешно штурмуют автоколонну. Вадим шесть раз пикирует, поджигая машины. Затем, на прощание, вертикально уходит вверх, торжествующе показывая разбитому врагу безукоризненный иммельман. Возвращаясь на аэродром, истребители видят в степи в районе Кодыма изрубленную румынской конницей колонну беженцев. Догнав кавалеристов, они расстреливают их оставшимися снарядами и патронами. Израсходовав боекомплект, Фадеев в праведном гневе на бреющем полете рубит винтом офицера. На лопасти винта И-16, после его приземления, механики нашли кусок черепной кости оккупанта. О втором таком примере в годы войны слышать или читать не доводилось…
27 ноября 1941-го Вадим посадил поврежденный в ходе штурмовки самолет на нейтральной полосе у кургана «Пять братьев», северо-западнее Ростова-на-Дону. Успев во время планирования оценить немецкую оборону, Фадеев под обстрелом добежал до траншеи пехоты. После разговора с командиром гигант с автоматом в руке вышел из блиндажа и своим мощным басом поднял батальон в атаку: «Вперед! За Родину!» Самолет был спасен, высота взята. Застигнутые врасплох немцы не смогли оказать сопротивления. Командир пехотной дивизии сообщил в 446-й авиаполк о подвиге сержанта Вадима Ивановича Фадеева.
Зимой 1942 года Фадеев, которому не хватило горючего при возвращении из разведки, приземлился на аэродроме покрышкинской эскадрильи. Уже лейтенант с орденом Красного Знамени на груди, он поразил молодых летчиков лицом, обезображенным многократными обморожениями. Фадеев себя не щадил, летал с открытым фонарем кабины в любой мороз. В столовой гость огорошил командира БАО бумагой, подписанной самим генералом С. А. Красовским, с предписанием выдавать обладателю сего документа двойную порцию. После обеда Вадим завершил произведенное впечатление взлетом с присущим ему пилотажным шиком.
В первую же встречу с Покрышкиным Фадеев сказал:
«Готов стать другом!». Александр Иванович вспоминал тот день словами: «Судьба соединила наш путь…» Встретившись снова уже на Кавказе, у Каспийского моря, в августе 1942-го два летчика обнялись, долго хлопали друг друга по плечам… Узнав о том, что Фадеев направлен в запасной полк, Покрышкин первым делом зовет его в свой 16-й гвардейский. «Согласен! Будем воевать вместе!» — отвечает Вадим. Исаев дает добро на перевод, сраженный мощью фадеевского рукопожатия: «Ну и силища!» На вопрос Фигичева: «Бороду-то зачем отрастил?» последовали слова, вызвавшие общий хохот: «На страх врагам!»
Так началась боевая дружба двух Ивановичей — Александра Покрышкина и Вадима Фадеева. Еще с былинных времен на Руси, ведущей круговую оборону от вражеских набегов, появляется побратимство, крестовое братство. Два воина, казака менялись нательными крестами в знак братской преданности и верности по гроб. На груди у советских летчиков были в 1942-м ордена Ленина и Красного Знамени, но суть их дружбы осталась той же…
Вадим первым во всей глубине постигает покрышкинскую «науку побеждать» в воздухе, становится единомышленником друга, мгновенно схватывает его идеи и разработки еще до того, как они будут триумфально проверены в деле.
Наверно, именно Вадим с его чуткостью и необоримым жизнелюбием спас друга в самый черный час его жизни, когда Покрышкин, не дожидаясь трибунала, хотел сам кончить счеты с жизнью. «Ты что надумал, Сашка! Брось дурить! Еще не раз подеремся вместе против фашистов!»
На лодке Покрышкин с Фадеевым уходили в Каспийское море, вели свои беседы, как когда-то в штормовом Черном море говорил Александр со Степаном Супруном. Вадим был первым, кому Покрышкин рассказал о своих отношениях с Марией, о желании создать семью. «Вадим, — вспоминал Александр Иванович, — умел шуткой, вызовом на откровенный разговор быстро устранять недоразумения, которые возникали в наших взаимоотношениях с Марией». В Махачкале Фадеев усадил друга с любимой перед фотографом и прозорливо молвил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85