Страждущий новых впечатлений кидался к книге, и в тот самый миг, когда пальцы его касались застежек, книга в багровой вспышке с хлопком исчезала. Чернушка, хватаясь за сердце, оседала на руки глупцу, прогневившему великую книгу, а сопровождающие ведьмы поднимали дикий вой. Начиналось форменное светопреставление, и когда богатею удавалось живым и невредимым сбежать из Вершинина, он считал это чудом и благодарил Пречистую Деву, что не допустила зла. Короткое скорбное письмо Марты, приходившее вскоре, его даже и не удивляло, там писалось, что где-то он нарушил обряд и теперь вершининские ведьмы желают его извести. И нынче он по выбору может либо сам сходить в преисподнюю за книгой, либо нанять соответствующего смельчака, либо, рассчитывая на заступничество Пречистой Девы, наблюдать, как изо дня в день у него выпадают зубы, лысеет голова, скотина дохнет, а руки сохнут. Совсем отчаянных смельчаков не находилось ни разу. Оттого Чернушка еще и жила в Вершинино, хотя прибить ее порывались не раз: и бабушка, и Августа с Рогнедой, и даже Надя Беленькая, потому что Чернушка была не только склочной, но еще и весьма деятельной особой, рвавшейся лечить людей. Выводила у младенцев «щетинку», лечила от «собачьей старости», потому смертность на Боровской дороге была не в пример выше. И ведь ничего ее не брало, хотя два раза вытаскивали буквально из горящего дома.
– Ну и где эта бунтарка? – поинтересовалась я.
Беленькая смутилась, неумение держать Чернушку в руках она считала отчего-то исключительно своей виной. А какая может быть вина, если та даже с магистершей склочничала.
Дом Чернушки был на другом конце поселка, огород плотно забит репьем, а чуть приоткрытые створки ворот давно и надежно вросли в землю, наверно, поэтому и не падали, поскольку петель на створках я не заметила. Хозяйством Чернушка не занималась, скотина не переносила ее заботы, да и в доме стирали, готовили и прибирали два ее внука – Семка и Пантелей. Родитель их был лаквиллским плотогоном. С тещей не ужился, а два года назад еще и спину себе повредил, упав в мешанину бревен. Так что теперь матушка их жила с супругом на севере, едва сводя концы с концами, а чад своих отправила к бабке.
– Эй! Есть кто живой? – покосилась я на дверь, не решаясь стучать в нее: не ровен час развалится, потом парням чинить.
С той стороны прошлепали босые ноги, и на пороге появился заспанный Семка. Лицо у него было не по-мальчишески белое, а веснушки на нем – такие крупные и отчетливые, словно их специально нарисовали. Поводив носом, как мышь-слепуха, он сначала не узнал меня, затянув что-то про бабаню, которую черти унесли, но после щелбана в лоб опомнился, раскрыл глаза пошире и даже заулыбался, заголосил, растягивая гласные на лаквиллский манер:
– Ма-ари-ишка-а!
– Во-первых, не Маришка, а госпожа гроссмейстерша, можно госпожа Лапоткова, – осадила я его. Он сразу надулся, как пузырь, видимо, считал себя в пятнадцать лет уже важным мужиком, но я отвесила ему второй щелбан. – Не слышу извинений.
– Да ладно тебе, – попятился он, растирая почему-то вместо лба живот.
Я двинулась вслед за ним:
– Чернушка еще в бегах или только готовится?
– Кому Чернушка, а кому и Клавдия Егоровна, – попытался он было качать права и, получив третий щелбан, начал возмущаться: – Да что ты все время дерешься-то?
– Во-первых, это я еще не дерусь, а только профилактически взбадриваю, – уверила я его и, протопав по всем комнатам, обнаружила, что кроме спящего, как упырь, среди бела дня в комнате с задернутыми шторами Пантелея в доме никого нет.
– Это вы еще спите или уже?
– А тебе какое дело? – надулся Семка, а Пантелей заворочался. Руки у него по самые локти были изодраны кошачьими когтями. Под ногтями засохла черная грязь, да и сам он был в какой-то саже.
– Чего за братом не следишь? – тут же накинулась я на Семку. – Он у тебя скоро с грязи лопнет!
– Лопнет – зашью, – встал в позу малолетний домохозяин. – И вообще, неча тут посторонним шляться, нету нашей бабки дома, а мы не вашего Круга, – и начал махать на меня руками, как на козу, зашедшую в огород. Я еще раз щелкнула его в лоб и по-королевски удалилась, посоветовав напоследок:
– Вы хоть бы печь протопили, а то у вас тут плесень на стенах выросла.
– У вас не спросили, – буркнул-таки вслед Семка.
«Вас» в спину меня порадовало.
Пока Ланка вела свой караван, я успела обойти все Вершинино, послать гонцов на десяток соседних хуторов и выяснить, что Чернушка, напуганная слухами о неслыханной расправе, учиненной Мытным над малгородскими ведьмами, сбежала-таки из своего поселка в Боровичи.
– Значит, ночевать будем у тебя, – обрадовала я Надю, стараясь не замечать лица Беленькой.
– И Мытный? – на всякий случай уточнила костоправка.
– Ну не на улицу ж его гнать, – пожала я плечами.
Мне показалось, что Беленькая прямо сейчас сорвется в бега, и я поспешно кинулась ее заверять, что боярин неопасен, пока речки поблизости не увидит.
Всеобщее воодушевление сильно удивило Адриана Якимовича. Вроде вестовых вперед не высылали, а народ уже ждет. Привычно-рассеянно он отломил кусочек протянутого ему на шитом рушнике каравая, стараясь вычленить в толпе встречающих голову или старосту, однако кроме дородной тетки, принесшей им хлеб, никто на эту роль не подходил. А тетка сразу попала в объятия очаровательной и говорливой Ланы Лапотковой.
Я сидела в кустах и посмеивалась, глядя на недоуменные лица. Селуян в первый миг даже за саблю схватился, понимает человек, что народ у нас непредсказуемый. Златоградец просто вертел головой, сграбастал каравай целиком и теперь ехал, его пощипывая и бестолково улыбаясь. Сразу видно, что иностранец. Только Ланка, пошушукавшись с Беленькой, сразу принялась осматриваться, выискивая меня. И вместо того чтобы обрадоваться, что сестрица так хорошо все устроила, зафыркала, как еж.
– Бросила меня одну тут с мужиками, а сама прохлаждаешься, – выговаривала она мне, сидя в нетопленой бане кузнеца Силантия.
Меня всегда удивляла эта милая особенность логовских ведьм жить двумя домами. В одном сама клиентов принимает, в другом томится сердешный друг, а то и целый муж с кучей детишек. И ладно бы одна-две чудили, а то ведь у каждой третьей ведьмы так. Среди простого народа по этому поводу даже небылицы складывать начали, будто все мы до самой старости девушки, а ежели семью желаем, так покупаем детишек у нищих семей, иногда вместе с мужем, так, дескать, и получаются ведьмины дети. Я даже опасаться с годами начала и интересовалась у бабули, нет ли насчет этого какого-нибудь правила.
– Ну и куда тебя леший унес? – продолжала кипятиться Ланка, с интересом осматривая баночки, кувшины и плошки.
Баню кузнеца Надя беззастенчиво использовала под склад. Сама она в травах, рогах, слюне, слезах, крови и прочих магических ингредиентах не разбиралась, но ведьмовская артель под ее началом работала круглый год, не покладая рук.
– Когда у хозяина впрок припасено все: и рожь, и пшеница, и овес, и греча, и толокно, и всякие припасы, и ячмень, и солод, горох, конопля; и семья сыта, и все довольны, и гостя без убытка накормят… – обрадовал меня Триум, я отмахнулась от надоедливого филина.
– А если б со мной что-нибудь случилось? – канючила сестрица.
– А если б со мной? – возмутилась я. – И вообще, с тобой Серьга был.
– Ну его, этого Серьгу! – села на полок расстроенная Ланка. – Ни мычит ни телится! Давеча спрашиваю: дескать, ты чего? – Она сделала задумчивое лицо, не зная, как поделикатней объяснить, что приставала к парню.
Я обхватила ладонями щеки, чтобы не засмеяться, но брови полезли наверх. Ланка заметила это и нахмурилась.
– Ты о чем сейчас думаешь? – подозрительно прищурилась она.
– Я вообще не думаю, – как можно честней вытаращила глаза я.
Лана вроде бы поверила, потому что продолжила, косясь:
– И вот я, значит, у него честно спрашиваю, чего он тянет, а он давай сопли жевать, дескать, не время для серьезных разговоров.
Я хохотнула, представив бешенство Ланки, она-то надеялась на любовь до гроба (дураки оба), а тут – ничего. Ох она, наверно, орала! Хотя может выйти идеальная пара. Смешно будет, если Серьга то гуляние затеял, лишь бы к нашей бабуле на службу напроситься, да перестарался.
– Кому будет смешно? – сделала злую мордочку Ланка, а я захлопала глазами:
– Это я вслух сказала?! Bay! – как говорят в Златограде.
– Я тебе сейчас устрою «Bay!»! – закатала рукава Ланка. – Сначала Мытный предлагает приехать на летнюю ярмарку, в гости, в столицу, теперь ты зубоскалишь!
– Уже предлагает?! – фыркнула я и выбежала из баньки.
Илиодор с крыльца Надиного дома пытался разглядеть, кого это там уже гоняет по селу гроссмейстерша. Семка и проснувшийся Пантелеймон стояли возле него важные, как гуси, и разводили руками влево и вправо, видно врали, какое их Вершинино замечательное. Остальные огольцы сидели на заборе как воробьи, готовые в любую минуту сорваться.
– А я Фроську видела! – призналась я запыхавшейся Ланке.
Бегать она была горазда, но взлезть на сеновал ей все-таки не удалось. Лестницу я убрала, а столбы, подпиравшие второй ярус, были для нее слишком широки и гладки. Она отряхнулась и высокомерно глянула на меня снизу вверх.
– Где это ты ее видела?
Мне хотелось спросить: не заработает ли она себе вывих шеи и косоглазие, если и дальше будет так на меня смотреть, – но я прикусила язык, честно рассказав про увиденную в лесу Подаренку.
– Пакость задумала? – потерла лоб Ланка. – А мы чего?
– А мы тоже, – поспешно успокоила я сестрицу, вызвав ее живой интерес.
– Какую это?
– Пока не знаю, – протянула я. Потом поняла, что это большая глупость – сидеть на сеновале, где сухое прошлогоднее сено лезет под одежду и колется, и сбросила лестницу вниз.
– Сейчас я слезу и вместе подумаем.
– Ага, – рассеянно кивнула головой Ланка, бесстыдно лестницу повалила и пошла себе павой, – ты давай пока подумай, а мы покушаем.
– А я? – возмущенно взвыла я.
– А ты подумай о своем поведении. О том, как над старшей сестрицей измываешься! – фыркнула мстительница, уже забыв, что я могу и обернуться.
Я свесила ноги вниз и задумалась. Для кошки – высоко, для сороки – низко. Может, ужиком? Я представила, как буду ползти, и меня передернуло от одной мысли об этом. Ладно, так сползу. Плюхнулась животом на поперечину и принялась болтать ногами в воздухе, обхватывая столб.
Известие о том, что Фроська где-то за спиной и мы ее проворонили, каждый воспринял по-своему. Митруха сразу заявил, что, когда девки верховодят, так оно и бывает. Мытный равнодушно пожал плечами, а более грамотные Селуян с Серьгой забеспокоились. Только Илиодор поинтересовался: а какая разница?
Я в это время уже сидела перед ним на столе, для этого, правда, пришлось поставить на место Надиного расхристанного котяру. Он теперь время от времени обиженно подавал голос из-за печи, недоумевая: с чего бы это его так отметелили практически ни за что? Только и сделал, что за холку меня куснул. Илиодор погрозил ему пальцем, потом улыбнулся мне, попугав, что так оно и бывает, если девица мнит себя чересчур самостоятельной, а меня постоянно куда-то срывает от хозяина.
– Нагулялась? – с усмешкой интересовался он, выковыривая для меня начинку из пирога. – Э-э… ты лук с яйцом ешь?
Вообще-то я была сытая, но перед златоградцем кочевряжиться не стала, в очередной раз удивив его своей всеядностью.
– Надеюсь, на ночь никуда не сорвешься? – умиленно глядел он на меня. – А то ведь я переживаю.
Я немного подышала, вывалив язык. Все-таки в человечьем обличье чеснок и перец, которыми Надя обильно сдабривала пироги, не так чувствовался. Пришлось полакать чая из чашки Илиодора.
– Это чего она? – услышала я громкий Надин шепот за тонкой дощатой стеной, которой кухня в доме отделялась от горницы. Пришлось быстро сигать со стола.
Лана мешалась Наде на кухне, обнюхивая ее многочисленные припасы.
– Я вот подумала… – с ходу призналась сестрица, ничуть не боясь, что ее могут поймать за разговором с кошкой.
– Ты умеешь думать? – взлезла я на ее плечо, чувствуя, что не надо было потакать златоградцу и так наедаться. Кряхтящая кошка – это унизительно.
– Я подумала, – с нажимом продолжила сестра, – что мы с Фроськой по ведьмовски-то и не дрались. Одно чернокнижие и колдовство.
– Считаешь, теперь и начнется самое интересное?
– А то!
И мы с сестрой уставились на Беленькую.
– А я что? Я и не умею по-ведьмовски… – смутилась та, – это Чернушка вон все ногти собирала, волосы, следы выкапывала…
– Со следами у нас не густо, – вздохнула я.
– С другой стороны, у Фроськи наших ногтей тоже не мешок, – утешила меня Ланка.
– Стало быть, проклинать будет через воду и воздух.
– Значит, на равных! – обрадовалась Лана, а я усмехнулась:
– Только нас двое.
– Чур, я защищаю! – подпрыгнула Ланка.
А я прищурилась:
– Если Илиодора возьмешь круги вычерчивать, я тебе все волосенки на голове повырываю.
Ланка вспыхнула до кончиков этих самых волос и ссадила меня на пол, всем видом показывая, что не станет она выслушивать угрозы от какой-то кошки, и вообще, у нее еще Серьга есть и Мытный на ярмарку приглашал.
– А я-то че? – прижала руки к груди Надя.
– О! У тебя самая важная роль, – уверила я ее, – надо так народ напугать, чтобы они сегодня носу из дома не показывали. Сможешь? – И, минуту полюбовавшись ее озадаченно вытянувшимся лицом, вздохнула: – Ну наплети им что-нибудь, хоть про драконов. Ты же ведьма, тебе поверят.
– А можно я правду расскажу? – по-детски доверчиво поинтересовалась Надя, а мы с Ланкой захохотали. Всю жизнь обманывали доверчивых людей, и нам в голову не приходило просто сказать им правду.
– Что тут веселенького? – сразу образовался на кухне Илиодор.
Ланка оживилась, озорно сверкнула глазами и, ухватив златоградца под локоток, защебетала канарейкой:
– А вы знаете, у нас сейчас возникло подозрение, что этой ночью Фроська будет наводить на весь поселок порчу.
– Как интересно! – щебечущим эхом откликнулся Илиодор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61