– и, поднявшись по крыльцо, отворил перед гостями дверь. – Ну проходите. – И еще раз хмыкнул. – Малгород… да тут если по сухой дороге, то только завтра к вечеру доберетесь.
Избушка оказалась не то чтобы неухоженной, но такой, какая бывает у бобылей. Вроде и топлена, но пахнет сыростью, вроде и чисто, а лавку, прежде чем сесть, хочется рукавом обтереть. Старик покосился на них, потом спросил:
– Голодные небось?
Илиодор радостно закивал:
– И голодные, и спать охота. И от винишка, если есть, не откажемся.
Старик, как раз полезший в печь за угощением, сначала удивленно замер, а потом засмеялся и, ласково погрозив Илиодору пальцем, быстро нырнул в простенок за печью, сразу как-то оттаяв. Проворно зашевелился, явив на свет и угощение в виде горшка каши, и бутыль с чем-то мутным.
– Это что? – отстранился было улан, но Илиодор ткнул его в бок, а хозяин уверенно заявил:
– То что надо, – и быстро разлил жидкость из бутыли по трем стаканам, которые были хоть и из мутного стекла, но с какими-то гербами. – Ну, за встречу, – провозгласил он, поднимая свой стакан.
Улан мрачно опрокинул в себя жидкость и, почерпнув из горшка ложкой холодной каши, заел угощение. Илиодор тоже было отпил, но, заметив, как заинтересованно и хитро глядит на него старик, отчего-то не стал глотать, лишь сделал вид, замешкавшись и не зная, как теперь быть с кашей.
– Хороша? – спросил хозяин, кивая на бутыль.
Илиодор кивнул головой, чувствуя, как стремительно немеет горло, расслабляются мышцы и проклятущее непонятное пойло скатывается-таки по капельке в желудок. Кот, муркнув, потерся о грязный сапог, и осчастливленный Илиодор метнулся к нему, делая вид, что почесывает его за ухом, а сам незаметно сплюнул между половиц, однако, разогнувшись, качнулся так, словно пьянствовал с уланом здесь всю ночь.
Приятно зашумело в голове, дом показался чистеньким и уютным, а нечесаный старикашка – благообразным старцем. Взяв ложку, Илиодор решил покрепче закусить, рука ему показалась очень длинной и смешной. Он хотел сдержаться, в результате фыркнул, и это фырканье было так похоже на конячье, что он против воли захохотал в голос. Старец поддержал его дребезжащим тенорком, тоже наваливаясь на кашу, и они какое-то время, забавы ради, посражались ложками, отбирая друг у друга еду. Кот осуждающе смотрел на них с пола, пока уланский командир, до этого бессмысленно качавшийся на лавке, не вскочил, громогласно рявкнув:
– Ха-ха-ха! – и рухнул на пол.
Вот тут уж они с дедом удержаться не смогли, начав истерично, до икоты и слез ржать.
– Ох и вещица эта мухоморовка, – вытирал слезы дед, – ох и вещица!
А Илиодору не терпелось рассказать, каких чудес он насмотрелся за последние три дня. Но слова так быстро мелькали в его голове, что он не успевал их проговаривать вслух. Вещи стали казаться какими-то иными, нежели обычно, словно и лавки – это не лавки, и дом – не дом, а все вокруг преисполнено какого-то великого смысла. Да и сам хозяин носит в себе некую великую загадку. Илиодор уперся в столешницу руками, внезапно сообразив, что постиг что-то великое, но, постигнув, тут же забыл и должен немедленно сообразить, что это было, чтобы бежать и рассказать об этом людям, которые живут, не зная для чего. Он попытался сделать шаг, но тут же и рухнул на лавку. В голове звенело, и прямо сквозь крышу и черные балки на него, улыбаясь, смотрело звездное небо.
– Э, да ты нашел с кем пить! – улыбнувшись, всплыло из ниоткуда огромное белое лицо с нестерпимо сияющими зелеными глазами.
«Бася», – улыбнулся Илиодор, узнавая голос. Хозяин шумно собирал на стол, повторяя на разные лады:
– Маришечка, Маришка, какие люди к нам! Щас баньку, – и так зудел, что начал представляться Илиодору комаром.
Он привстал, не зная, как бороться с качающимся домом, но Баси уже нигде не было и старика не было. Ему невольно сделалось грустно: он так хотел расспросить, верна ли теория миренского академика или жизнь после смерти все-таки существует? И не поделится ли она хотя бы частью того приданого, которое собрал для нее жених? Опять же, если Муську сегодня задушили, не видела ли ее Бася где-то там, чтобы он не переживал за несчастное животное, не шлялся по болотам и не искал. Вокруг стоял такой густой туман, что его приходилось разгонять руками.
С трудом нащупав дверь, он вывалился во двор. Во дворе было холодно и сыро. Он повисел на черных от времени перилах, осматриваясь, и вдруг узнал в одной из построек баньку. В желтом слюдяном окошке мелькнула тень. Илиодор, радостно улыбнувшись, подумал, что есть, наверное, смысл помыться. И уверенно пошел на заплетающихся ногах, стягивая с себя по дороге и набухшую от воды суконную куртку, и обе рубахи: верхнюю, егерскую, одолженную у каптенармуса, и тонкую сорочку.
Предбанник пахнул влажным жаром. Взявшись за ручку двери, он потянул ее на себя, искренне собираясь попросить разрешения присоединиться. И был изумлен до глубины души, увидев, что чистоту наводит не хозяин дома, а его Бася, поскольку с недавних пор уже относился к привидению как собственник. Мелькнули какие-то смутные воспоминания о том, что ведь и вправду покойники моются обычно по ночам, и он собрался было удалиться, чтобы не смущать девушку, но верх взял научный интерес, поскольку он как-то не определился в отношении к заморской панночке. Считать ли ее ходячим мертвецом или все-таки очень плотным привидением?
Она фыркала, стоя к нему спиной, обливалась из ушата и повизгивала, так что мысли Илиодора из научной плоскости как-то плавно перетекли в иную. И он, пройдясь по фигуре Баси оценивающим взглядом, вдруг с недоумением обнаружил, что у нее на попке что-то нарисовано, и, поднапрягшись, разглядел зеленую траву, чешуйчатого змея с распахнутой пастью и все это в красном буквенном ободе.
«…А на пояснице, ближе к месту схождения ягодиц…» – пронеслись в голове слова из опознавательного листа. И златоградец, шагнув вперед, раскинул радостно руки, делясь своим открытием:
– Бася! Да ты – ведьма!
Ушат на лавке сам собой прыгнул ему навстречу, и в глазах Илиодора потемнело.
Забившись под столом за веник, я сидела, сжавшись в комочек, и, нервно закусив хвост, вспоминала новые, неведомые для меня ощущения, чувствуя, как иногда вспыхивают огнем то щеки, то уши. Из своего укрытия я таращилась, сопя, на златоградца, а эта орясина валялась на печи, иногда постанывая, иногда похрапывая. Рука свешивалась вниз, и я с ненавистью урчала, глядя на эту руку. Вот ведь какой двуличный тип оказался! С виду весь такой утонченный-утонченный, а стоило мне склониться над ним с перепугу, что я убила его шайкой, – облапил медведем…
В общем, это была одна из причин, по которым я и сидела под столом кошкой, поскольку в натуральном виде я сейчас никому не желала показываться. Чертов златоградец на славу постарался, и губы опухли. И где его учили так целоваться? Может, у них в Златограде какая-нибудь специальная академия? Я улыбнулась и тут же, спохватившись, сама себе скомандовала: «А ну, молчать! Урчать! Ненавидеть!» Гроссмейстерша я или кто! И я заворчала на кошачий манер: «У-у проходимец! Только одно у вас всех на уме, как бы жизнь девице поломать».
Уланский командир валялся на грязном полу, иногда шевеля во сне усами, как таракан. И только Мытный сидел за столом и пил, не пьянея. Вот его я понять могла. Сама вон чуть Илиодора не убила!
Начиналось-то все хорошо, по бабулиному плану. Мы с сестрой и Рогнедой вдоволь нарезвились, гоняя улана по болоту и поражаясь его прыти, пока он не столкнулся со златоградцем. Этот наглый тип сидел у Козьего родничка и горланил песню, словно в кабаке. Уже тогда мне его самодовольная морда не понравилась! Или понравилась? Мало кто так вольготно чувствовал себя до сих пор на нашем болоте. И я закатала уже рукава, чтобы показать ему, где тут раки зимуют, но Рогнеда, вдруг больно ухватив меня, кивнула за спину, туда, где бабушка должна была Мытного воспитывать. Мы с Ланкой разинули рты от удивления: небо там полыхало так, словно целый табор костры жег.
– Чего это? – вытаращились мы с сестрой, а наша учительница, вмиг подобравшись, хищной неясытью взмыла в темное небо.
Я даже раздумывать не стала и, кувыркнувшись через голову, оттолкнулась от болотного мха уже птицей сорокой. Ланка бестолково заметалась, взмахивая руками и крича:
– Стойте, погодите! Стойте, а как же я?! – потом, зарычав, сначала задрала руки высоко, потом встала на четвереньки и переплюхнулась в болотную жижу, проклиная нас на чем свет стоит. Я оглянулась на лету и с досадой поняла, что из нее все равно получилась собака. Теперь она брезгливо отряхивала лапы и выла нам вслед.
Над самой могилой творилось что-то невероятное. Там метались темные тени и чудились всполохи. Стоило мне начать всматриваться в них, как они тут же превращались в драконов, огненные ливни, а то и в хохочущие черепа, изрыгающие ядовитый дым.
– Мороки! Не смотри! – ударила меня по голове когтями Рогнеда.
Я, взвизгнув, закувыркалась в воздухе и только чудом не убилась, упав на землю. Вскочила на свои две ноги и снова кубарем полетела, сбитая ударом ошалелого Васька.
– А-а! Помогите! – завизжала я, видя, как он занес надо мной саблю.
Кровавая муть в Васьковых глазах тут же просветлела, но в то же мгновение из темноты прыгнул ему на спину волчище, да такой матерый, что Васек и крякнуть не успел, ухнул под его весом в топь и начал пускать пузыри, бессильно молотя саблей. Я посунулась назад, отчаянно суча ногами и округлив глаза на зверя. Огромный серый волк вжимал лапами руки разбойника в топь и пытался зубами добраться до его шеи. Я отродясь не видела таких больших волков в наших местах! На Ваське был плащ с твердым, золотого шитья воротником, и зверюге он здорово мешал, пришлось волку сначала рвать зубами тряпку.
Опомнившись, я завизжала, вырвала кочку из грязи и швырнула ему прямо в морду, залепив глаза. В следующий миг, отчаянно бодря себя проклятиями и путаясь в ногах, на волка кинулась собака Ланка. Весу в ней не хватило даже на то, чтобы он качнулся. Ударившись о него грудью, Ланка отлетела, удивленно оглядела этакую твердокаменную зверюгу и без разговора вцепилась ему в ухо, поджав все лапы и утягивая его к земле. Вот этого волк никак не ожидал. Уши у него явно были слабым местом. Погавкивая, он соскочил с Васька, от души врезал Ланке лапой, вмиг завалил ее на спину и вдруг замер, словно бы смущенно и немного растерянно. Ланка же завопила тем временем истошно на все болото:
– Ай, волки добрые! Смотрите, что творится! Кобелина девочку бьет!!! – набрала в грудь побольше воздуху и продолжила, переходя на визг: – Насилуют!!!
Я ухватила Васькову саблю и треснула «насильника» промеж ушей.
– Жахни его молнией! – кровожадно потребовала сестрица, скаля маленькие сахарные клычки.
Я вспомнила уроки Архиносквена и резко выбросила руку вперед. Пара жалких искр сорвалась с моих пальцев, одна попала волку в ноздрю. Он чихнул испуганно и, поняв, что дело может закончится плохо, рванул прочь.
– Ага! – подпрыгнула я, и тут мне на голые ноги плеснуло грязью.
Я поджалась, как цапля, ища очередного врага, но увидела только отчаянные глаза утопающего в болоте разбойника. Пришлось хватать его за волосы, и, пока мы с Ланкой бились, пытаясь отстоять его жизнь у голодной топи, где-то дальше, там, где бабаня лежала в гробу, блажил Селуян:
– Ща в капусту всех порубаю!!!
И вторил ему Серьга:
– Дайте мне вилы! Я его на вилы подниму!!!
Болото встряхивалось, взревывало, как раненый бык, и вдруг все разом затихло. Нам с Ланкой за это время удалось лишь едва вытянуть Васькову голову.
– Ишь ты, репка! – ругалась сестрица, таща его за воротник плаща, отчего царьку шнуром передавливало горло. Он задыхался, но терпел.
У могилы стоял ор, как в курятнике, там вскоре нашлись факелы, и первая к нам прибежала бабуля, вся в копоти и грязи. Плюхнулась на колени и, притянув нас за головы, всхлипнула:
– У, лешачихи! – увидела Васька, который снова стал погружаться в тину, и ласково погладила его по голове: – Спасибо тебе, Васятка, век за внучек благодарна буду.
Ланка фыркнула, собираясь, видимо, рассказать, что это она всех отстояла, но Васек выпучил глаза, всем своим видом показывая, что век его будет недолог, вон уже тина снова до ноздрей дошла. Пришлось опять тащить разбойника.
– Не облысеет ли? – участливо поинтересовалась Августа, видя, как мы дергаем Васька за роскошную шевелюру.
– Эй, – сразу обеспокоилась бабуля, – ты чего Мытного-то бросила? Кабы не сбежал!
Августа хмыкнула:
– Куда он денется из могилки-то?
С островка донесся визг, и Августа самодовольно улыбнулась.
– О! Селуян пошутковал, наверно, камушек хотел задвинуть.
– Что у вас вообще здесь происходит? – наконец попыталась внести ясность я. Ланка тоже навострила уши, с интересом глядя на бабушку, но ее опередила Августа:
– Их мерзейшество Ефросинья Подаренкова пожаловали-с.
– А эти ведьмы простодырые ее прохлопали! – недовольно проворчала бабуля и, сурово насупив брови на Августу, пригрозила: – Вот как разжалую из архиведьм. Что это, к бесу, за архиведьма, если ей глаза отвесть могут?
– А ты на меня не рычи! – тут же пошла в атаку Августа. – Я тебе еще тогда говорила: давай тюкнем чем-нибудь по голове – и в болото. Но ты ведь у нас жалостливая! И эти тоже! – Она, подцепив сапогом грязи, очень ловко шмякнула его прямо мне в лоб. – Чего бы вам было не дотопить ее в гнояке?
– Как?! – задохнулись мы.
– Наперекосяк! – проскрипела склочная ведьма. – Все в вашу бабку, понабрала всяких нищенок бездарных! – Она бросила взгляд на подоспевшую грязную Маргошу. – Теперь наплачемся. Я таких мороков сроду не видела! Чтобы мне кто-то глаза отвести мог! И не думала никогда.
Бабушка как-то сразу погрустнела, но все равно не сдалась, гордо заявив:
– А подойти она к нам все равно не осмелилась, травила зверьем каким-то, как скотину.
– Оборотни это, – просветила нас подошедшая Рогнеда, в руке сжимая клок волос, внимательно его изучая. – Один медведь, один волк… А еще…
– Какая-то тварь вонючая, – плюнула бабка, а Августа вздохнула тяжело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61