Мы с сестрой почтительно замерли.
– Не может быть! – протянула Ланка.
– Да как же не может! – тут же вскинулся на нас черт. – Смотри! – И встал на четвереньки, затряс задом, как лихорадочный. – В кота не могу! – Он вскочил, выставив вперед растопыренные пальцы, а мы, ойкнув, начали пятиться. – В медведя не могу! – упал на пол и начал, извиваясь, ползти к нам.
– Юродивый! – прижалась ко мне сестрица.
– Даже в гада не могу!
А я не к месту вспомнила сказочку, шепнула Ланке в ухо:
– «…Коль ты милая девица, значит, будешь нам сестрицей…»
А та не раздумывая, подхватила:
– А коль мальчишка зассанный – будешь братик названый!
– Издеваетесь?! – зарычал черт, краснея пуще свеклы, и даже волосы на его голове встали дыбом, заалели, и от них повалил дым.
– Вот, – ткнула я пальцем, – ты просто надорвался!
– Ага! – кивнула головой Ланка. – Стареешь, старый черт.
Пантерий захлопнул рот, отодвинул нас с дороги и вышел вон, при этом каждая багровая веснушка на его курносом лице вопила о том, как он нас всех презирает.
– Ну ниче так утро началось, да? – спросила у меня Ланка, теребя подол ночнушки.
Я, ойкнув, нырнула за косяк, а Илиодор, которому спросонья показалось аж две гроссмейстерши, тут же попытался сунуться в нашу комнату и получил дверью по носу.
– Я еще не готова! – игриво взвизгнула Ланка.
Я подумала, что раз она у меня так нагло парня отбивает, то я имею полное право рыться в ее вещах, чтобы подобрать себе одежду. Сложила всю грязную вчерашнюю Ланке в руки вместе с кроличьей безрукавкой, велев:
– Отдай постирать.
– Чего это? – погнала волну сестрица.
– Хорошо, щас перекинусь кошкой и сама отнесу! – согласилась я, но, увидев, как супятся ее брови, тут же вильнула, попеняв с укоризной: – Лана, ты же старшая, должна заботиться обо мне.
И, ловко выдернув из мешка ее любимую тонкую миренскую рубашку, бархатный кафтан и запасные штаны, предложила, предупреждая скандал:
– Я потом голубые штанишки отдам, они тебе нравились, я помню.
– Они нам уже коротки!
– Зато летом не жарко!
Сестра только засопела, не зная, что ответить. За эти штанишки она одно время со мной билась, и носили мы их по очереди, кто у кого сворует, а тут сама предлагаю, вот она и думала: удастся ли ей их чем-нибудь надставить? Видя ее раздумья, я сунулась к тазу с холодной водой и, повизгивая, стала умываться.
Илиодор еще пару раз толкался в наши двери: то приглашая к завтраку, то предлагая какие-то услуги с водой и по растопке печки. Мы его в два голоса чуть не послали обратно в Златоград.
– И чего он тут ходит? – недоумевала Ланка.
А я думала, что никакой он не бабник. Бабник знает, что женщине нужно дать время, чтобы она явилась во всей красоте, а этот ломится, как медведь в малинник! Я закрутила косу вокруг головы, чтобы не мешала. Получилась шишка на затылке, Ланка захохотала:
– У тебя теперь и спереди и сзади по рогу!
Я в отместку подергала ее за косы, как за узду. Ржать она прекратила, зато начала лягаться, как настоящая лошадь. Я со вздохом обняла колени, а потом вспомнила Пантерия и встала на четвереньки, «вильнув хвостиком».
– О! – удивилась Ланка, видя, как у меня получается, а я показала ей язык и пошла к двери гордой кошачьей походкой, завтракать.
Услышав, как позади меня в комнате что-то шмякнулось, я едва устояла на ногах, обернувшись. С пола на меня смотрел уж, который выглядел так, будто обожрался мышей, – толстый и лоснящийся.
– Вот только скажи мне что-нибудь! – предупредила сестра и стала извиваться, сворачиваясь кольцами.
– Фу! – выразила я свои чувства и побежала, вся передергиваясь от отвращения.
К завтраку Ланка спустилась злая и смущенная и так поглядывала на меня, что Илиодор поневоле отодвинул свое храмовое сокровище от нее подальше, спросив:
– Вам чем-то не угодила моя кошка?
– Она мне всю кровать описала! – нагло соврала сестрица.
Я зафыркала, и теперь уж хозяину пришлось меня хватать за загривок с извинениями:
– Ничего не поделаешь, у нее ненависть к ведьмам. Я вообще удивляюсь, как она вместе с вами в комнате спала и загрызть не пыталась.
Лана высоко вскинула подбородок, всем видом показывая, что пыталась, но гроссмейстершу так просто не возьмешь.
Протягивая мне кусочки засахаренных фруктов, которые не поленился лично порезать, Илиодор все боролся с желанием выяснить, откуда у гроссмейстерши Ланы Лапотковой взялась знакомая кроличья безрукавка. У него даже нос удлинился от любопытства, когда он увидел, как на заднем дворе прачка жесткой щеткой и мылом приводит мою одежду в порядок. Даже пальчиками помять не поленился, вызвав неудовольствие тетки.
Несмотря на сумбур вчерашнего вечера, его преследовало стойкое ощущение, что на лестнице трактира и в бане он целовался все-таки с совершенно разными девицами, хоть и схожими внешне, но по сути различными, и эта вот самая суть не давала Илиодору покоя. Свербело у него что-то в душе, будило любопытство и назойливое желание еще раз встретиться с той, послемухоморовой и яминной Басей, что, к сожалению, было невозможно. А так как невозможное вдвойне привлекательно и желанно, то он к середине обеда уж точно знал, что на многое готов пойти для удовлетворения своего любопытства. И, не удержавшись, все-таки поинтересовался:
– А ведь у вас, госпожа Лана, еще где-то имеется сестра, Мариша, если не ошибаюсь?
Я восхитилась: ишь какой сообразительный! А Мытный просто вперил в нее красные глаза и был при этом так страшен, что я подумала: «Вот в каком виде ему надо было в Малгород въезжать, ведьмы бы сами передохли от жути!»
Васька, к моему удивлению, за столом не было. Селуян шепнул, что тот, как только пришел в себя, и минуты не лежал, похромал к своему Афиногенычу, который рыдал накануне весь вечер и грозился повеситься. Теперь, если глянуть в окошко, можно было видеть Брюху, флегматично грызущую коновязь во дворе «Чарочки». То ли бревно попалось сочное, то ли у Брюхи к старости новые зубы полезли, но выглядела коновязь так, словно Афиногеныч бобров приваживает.
Ланка сделала вид, что не заметила вопроса, поинтересовавшись:
– Лучше скажите, куда мы сейчас поедем?
– Э-э… – растерялся, болезненно морща лоб, Мытный, – признаться, я ожидал, что это вы нам скажете.
Лана посмотрела на меня, я – на Пантерия, а Пантерий – на Илиодора, показывая, что не замечает никого, кроме хозяина. Илиодор покосился на охранников Мытного, но те пожали плечами и сделали стеклянные глаза.
Я подумала, что самое разумное в таком деле – это устроить облаву, загнать Фроську с подельниками в болото, а потом сказать, что они сами там утопли по неопытности. А вот этакой маленькой группкой мы на рыбью приманку похожи, и вообще, такое ощущение, что бабуля вчерашнее происшествие сама же и спланировала. Мы у нее были навроде червяков, а она типа рыбачка на берегу, только ушла рыбка-то! Стало быть, теперь сетями надо, а сетей-то и нету.
– Я так думаю, – закрыл глаза Мытный, всем видом намекая, что он думает, а не мучается с похмелья. Но умные мысли его оставили, и он замер, а мы все молча ждали, что же изречет наш главный специалист по сыску преступников.
– Северней Горелок она где-то, там три поселка, вот туда и езжайте, – заявил с порога Васек. Кафтан его был наброшен небрежно, на одно плечо, а под кафтаном была такая яркая рубаха, что сразу было понятно, что всучил ее Афиногеныч, клянясь, что если друг ее сейчас не возьмет, то он ее на помойку выкинет или на тряпки порежет.
Серьга обрадовался визиту разбойника, зато Селуян оценивающе прищурился, не нравилось ему, что этот тип трется около его Маргоши. Вроде бы и без умысла, но всякий раз получалось так, что, помогая Марте, воевода оказывался от Марго подальше, а царек – поближе. И это Селуяну не давало покоя.
– Откуда вы это знаете? – против воли набычился Мытный. Хоть дело сыска разбойников он не считал благородным, но что-то, видать, успело впитаться в его кровь. И оттого в его взгляде на всякого, в ком он подозревал разбойника, сквозил вопрос: «А почему вы, мил друг, не на каторге?»
– Ворона на хвосте принесла, – ухмыльнулся в глаза боярину Васек. – Я и коней вам распорядился приготовить, а то уж больно шустрая девка. Щас не догоните – потом днем с огнем не сыщем.
– Да зачем она нам, собственно? – попробовал было внести разумное предложение Илиодор. – Право, Адриан Якимович, стоит ли искоренять целый вид просто потому, что у вас работа такая? Давайте вернемся в Малгород, заберем наши денежки…
Но Адриан его игривого тона не принял, а встал и, чувствуя себя невольником на галерах, который и хочет – гребет, и не хочет – гребет, пошел на улицу, сказав Лане:
– Госпожа гроссмейстерша, собирайте вещи, едем.
А Ланка расстроилась, что от вчерашнего задора в нем следа не осталось. Не нравилось ей ездить просто так. Ежели ты парень, дак будь кавалером, а не попутчиком.
Полдороги мы проехали молча, размышляя каждый о своем. Пантерий на Мышке мучился сомнениями: действительно ли наступила окончательная старость? Мытный с тоской думал, что занимается черт знает чем, стоило бы развернуть коня и двигать в Княжев, поговорить начистоту с отцом, взять два пехотных полка и прочесать этот Серебрянск сверху донизу. Селуян мучился ревностью, изводя себя бессмысленным вопросом: а чем же там занимается его Маргошечка? А Серьга все норовил вклинить своего коня между зевающей Ланкой и назойливым златоградцем, бросающим на Ладейко недоумевающие взгляды. Я дремала в котомке, которую на этот раз погрузили на Беса. Обиженный черт сделал вид, что у него хозяйских припасов полные руки и если на его лошачку еще и кошку положат, то у Мышки попросту спина сломается. Вот я и вынуждена была слушать, как заливается этот южный соловей:
– Госпожа Лана, и все-таки почему мы не имеем счастья лицезреть вашу сестрицу? Да и две гроссмейстерши – это сила! А то про эту Ефросинью такие истории рассказывают, что я невольно робею. – И при этом он так улыбался, что сразу было видно – врет и не краснеет.
Ланка молчала, и я прямо сквозь котомку чувствовала, как она мучается, думая, что бы соврать позаковыристее.
Пантерий это тоже видел, терпел целую минуту, стиснув зубы до почернения в глазах, но в конце не выдержал и сорвался:
– Не могет она никак с нами ехать.
– Отчего же это? – сразу заинтересовались все, включая меня.
– Ну-у… – сразу замялся черт, делая вид, что еще мал о таких историях рассказывать. Однако стоило мне перевести с облегчением дух, как он тут же начал повествование, испуганно кося глазом в сторону Ланки: – Случай-то этот известный, вон и госпожа гроссмейстерша подтвердит, сама участвовала. Да и местные все знают, что есть у ведьм три главных праздника: один по осени, когда вроде бы как нечисть засыпает, один летом, когда она во всей силе гуляет, ну и один весной, когда снег сходит. Ну вроде как здрасти, родственники нечестивые, давно не виделись.
– Я тебе сейчас уши надеру! – зарычала Ланка, не желая, чтобы о ней рассказывали всякие гадости обиженные черти, чем тут же подтвердила правдивость истории в глазах слушателей.
А Бес под лицемерным Илиодором заскакал козлом, надежно отрезав мстительного Пантерия от сестры. Я-то видела, как златоградец пятками под бока коню ударил, заурчала, но он и меня в котомке застегнул.
– И вот сидят, значит, наши две… – Черт стрельнул глазами в сторону Ланки и проверещал презрительно: – Наши уважаемые ведьмы и хлещут молодую брагу. Им положено на праздник. Вообще, скажу, кто видел – уверяют: отвратнейшее зрелище эти ихние шабаши! Расхристанные бабищи всю ночь орут, горланят, хлещут спиртное, подолами трясут, а то и без подолов трясут… дак это только то, что мне, маленькому, рассказывали… а так я даже вообразить не решаюсь, чем они там занимаются. А уж гроссмейстерши – наипервейшие из всех.
В глазах Ланки загорелось бешеное пламя, но Илиодор ее умаслил елейным голоском:
– Да не обращайте внимания на ребенка, давайте просто послушаем эту чушь. Все-таки какое воображение у мальца.
Малец взревел басом:
– Да истинная правда! Это же вот этою весною было! Напилась их гроссмейстерство Лана с сестрицею своей и ну хвастаться, какая она замечательная. И лицом-то мила, и умом-то взяла, а боятся ее так, что когда в нужник бежит – комары от почтения падают.
Все повернулись к Ланке, а та взвыла так, что я с трудом, но вытаращила-таки в щелочку один глаз – посмотреть, не обернется ли, не загрызет ли мерзавца. (Нет, удержалась, бестолочь, ты же ведьма, тебе бы простили!) И замерла, чувствуя, что сейчас и меня паскудить начнут.
– Ну а младшая, Маришка, конечно, сразу же вспучилась, как квашня на дрожжах, и тоже давай хвастать. Да я, говорит, так мила, что вообще без лопаты на улицу не выхожу, иначе от парней не отмахаюсь.
Серьга с Селуяном заржали в рукав.
– А умна так, что сама себе завидую. А уж так меня уважают, что, когда бегу в нужник, те комары, что от тебя попадали, встают и честь мне отдают, вот!
Ну, слово за слово – разругались. Давай спорить. Сначала, конечно за космы друг друга таскали, в болотине топили, кулебякой и пельменями швырялись – девки, что с них взять. Потом додумались соревноваться. А кого судьей взять? Все свои на болоте, подсуживать же будут. Но сыскали кое-как возле храма Пречистой Девы девицу незнакомую, сама рыженькая, глазки бирюзовые, носик курносый, мордашка хитрая. Будешь нам судьею, говорят. Та кочевряжиться не стала, хмыкнула и согласилась. Перво-наперво стали ум проверять – одна другой загадки загадывать. Час загадывают, другой загадывают, день прошел, дело к вечеру. Девица уж шипит сквозь зубы, говорит: надоели вы, а те на нее знай цыкают, злобятся, потому как дело к ничьей идет. Дальше решили: чей авторитет верх возьмет, посмотреть. Выскочила Ланка на кладбище да как гаркнет: «А ну встать здесь тем, кто меня уважает!» Все мертвецы так и повскакивали. Да ненадолго, потому как Маришка того пуще как рявкнет: «А ну лежать!» Ни одной могилы пустой не осталось, рухнули все и прикопались на всякий случай. Так и понеслось – вставай, ложись, вставай, ложись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61