Тетя Таня убрала карты.
- Надо поискать Верочку ему в подмогу.
- Верочки в школе нет, - сказала Чибис.
- Значит, я ее прозевала. Ты посиди, а я пойду с ним.
Чибис вновь села к столу.
И вдруг она поняла, ощутила совершенно ясно для себя, что если произойдет такое и она поедет на симпозиум в Англию, то повезет не Баха, нет; она повезет русскую органную программу, совершенно новую для всех и для нее, и это будет не готический стиль высоких микстур и не французская музыка с язычковыми регистрами. Она отыщет в Исторической библиотеке или в Ленинской старинные ноты или использует то, что привезла из Новосибирска в списках из бывших староверческих скитов, и подготовит "светло-светлую" землю Русскую, Гардарику, как называли ее в древние времена, что означало Страна городов.
Вот как все это должно быть.
Оля вытащила из колоды одну карту. И это была не пика.
И Оля подумала об Андрее.
На следующий день Оля пришла в Министерство культуры, разделась и поднялась на лифте на третий этаж.
Оля прошла по коридору и остановилась перед дверью с номером пятьдесят четыре - международный отдел. Остановилась, и стоит, и понимает, что это глупо, стоять и не входить, но с ней именно так все и бывает. Никогда прежде она не могла войти ни в учительскую, ни в кабинет к директору школы или теперь в кабинет декана или проректора консерватории. Она подходила к дверям и замирала, так же замирала, как перед клавишами органа: она всегда не доверяла себе.
Дверь отворилась, и вышла женщина. Едва не наскочила на Олю, потому что не ожидала, что кто-то стоит у дверей. Оля совсем растерялась.
Женщина извинилась перед Олей и собралась идти по коридору, но заметила, что Оля продолжает стоять перед дверью. Тогда женщина спросила:
- Вам кого?
- Меня вызывали, - сказала Оля.
- Вы Гончарова? - спросила женщина. - Мы вас приглашали.
И Оле показалось, что женщина даже как-то выделила слово приглашали.
- Идемте со мной. - Женщина была высокая, с прямой, как у балерин, спиной, в темном костюме, в белой кофточке. Голос у нее был спокойный. Оля уважала женщин с такими спокойными голосами, и она была рада, что помедлила входить в двери, и вот вышла эта женщина.
Они спустились по лестнице в небольшой зал. Там стоял длинный официальный стол с флажками различных государств, кресла, телевизор, журнальные столики. На столиках были пустые бутылки из-под минеральной воды и стаканы, прикрытые салфетками.
Женщина пригласила Олю сесть в кресло и села сама.
- Здесь не помешают.
Оля молчала. Хотя чувствовала себя уже гораздо лучше.
- Именно такой я вас представляла, - сказала женщина. - Вам сколько лет?
- Двадцать один, - ответила Оля.
Женщина кивнула, потом улыбнулась и сказала:
- Мой сын обычно так спрашивает о возрасте: вам сколько времени? Он студент МВТУ имени Баумана.
Оля улыбнулась. Теперь ей было совсем хорошо в министерстве.
- Вы должны подготовиться к серьезной поездке, - сказала женщина. Программу надо повезти не обширную, но законченную, завершенную. Вы будете выступать в Лондоне, в знаменитом соборе St. Mary или в King Henry chapel. Вам уже сказали об этом?
- Мне сказали только, что это будет в Англии.
- Господин Грейнджер очень высокого мнения о вас как об органисте. Вы учитесь в консерватории на вечернем отделении?
- Да.
- С кем бы вы хотели подготовить программу?
- С Ипполитом Васильевичем в музыкальной школе.
- Хотите там?
- Если можно. Я привыкла к обстановке.
- Конечно. И будем надеяться, что, как говорит мой сын, обвала не получится. - Женщина опять улыбнулась. - Это должно быть настоящее сольное выступление, а не концертмейстерское.
Оля кивнула.
- Вы слетаете в Ригу и попробуете себя в Домском соборе. Вам надо провести там репетицию. Это пока что предварительный разговор. Мне сказали, что вы очень организованный человек, и я это вижу. Времени перед поездкой мало, так что только ваша организованность может вам помочь преодолеть все возникшие перед вами трудности. Программу не удастся нигде показать, вот если только в Риге, чтобы вы ощутили специфику органа в храме. Мы это обязательно постараемся сделать.
- Мне бы это помогло, - сказала Оля.
- Вы будете готовить Баха?
- Нет, - сказала Оля.
- Не Баха? - удивилась женщина.
- Я бы хотела сыграть русскую программу. Старинную.
- Но господин Грейнджер ждет от вас, очевидно, Баха?
- И все-таки мне бы хотелось... - тихо сказала Оля. - Я готова к русской музыке больше всего.
Оле показалось, что женщина ей не верит. Может быть, она вспомнила слова своего сына об обвале?
- Хорошо, - сказала наконец женщина. - Но знайте, времени, чтобы менять программу, у вас не будет. Теперь идемте, я вам покажу письмо господина Грейнджера.
Оле хотелось сказать, что ничего менять и не надо будет, но она воздержалась. Она опять как бы остановилась перед дверью, застыла.
Оля вышла из Министерства культуры и по улице Куйбышева спустилась к Красной площади. Через Боровицкие ворота прошла в Кремль. Ей хотелось побыть здесь среди храмов и старинных зданий, почувствовать все, что ей хотелось сейчас почувствовать.
Она медленно шла к Соборной площади.
Кремлевский холм. Еще в летописи Оля прочитала, как Юрий Долгорукий воздвиг небольшие стены деревянного Кремля, "деревянный тын Москвы", а Иван Калита первым создал ансамбль соборов. Потом Дмитрий Донской соорудил каменные стены. В пятнадцатом веке Кремль окончательно сделался центром мощного государства, и тогда воздвигли над городом сигнальную звонницу Ивана Великого.
Оля любит стоять на Соборной площади именно около Ивана Великого. Площадь устилают розовые квадратные плиты, и кажется, что под ногами они сами тихонько позванивают, "колоколят". Архангельский собор, Благовещенский, Успенский, царь-пушка, царь-колокол, Патриарший дворец. Во дворце музей, выставлена старинная русская одежда, посуда, мебель, в окошках - слюда, двери обтянуты красным сукном. Из дворца по внутреннему переходу можно войти в собор Двенадцати апостолов, где включают для экскурсий через усилители, скрытые в стенах, записанную на пленку "Всенощную" Рахманинова. Звучит во всю мощь живая красота человеческих голосов. "Всенощную" исполняет Государственный хор СССР.
"Духовное и земное, - думала Оля, слушая "Всенощную". - Что же все-таки это? Духовное - это мысли и чувства, и как можно духовное отрывать от земного? Познавая духовное, познаешь себя, все земное... Надо устремляться к самому себе, и только в себе самом человек может найти силы, чтобы все земное сделать радостным и светлым. Легенды в Библии очень красивые и возвышенные. Поэтому и музыка, написанная на их тексты, тоже красивая и возвышенная. Но она написана людьми и для людей".
Когда Оля на Соборной площади поднимала голову и смотрела на купол Ивана Великого, она видела его сверкание в небе - шлем прошлого над современной Москвой. Белая с золотом симфония; великая история великого народа.
И она будет играть - о прошлом и будущем, и программу назовет "Иван Великий". Стоит он, окруженный детьми, и они смотрят на него, задрав головы. Они тоже стоят под его боевым шлемом и тоже, может быть, слышат, как в Оружейной палате, около Боровицких ворот Кремля, играет сейчас первый русский орган, выступают первые органисты из крепостных крестьян. Это было все здесь: и скоморохи, и гусляры, и дудочники, и народные празднества, и гул сигнального Ивановского колокола - призыв к народному восстанию.
И Оля слышала этот "варган", голос прошлого и будущего, и когда так с ней бывало, когда она так чувствовала Родину, к ней приходила жизнь, побеждающая время, приходило счастье бесконечное. Хотелось подарить людям самую правдивую и единственную музыку, от которой ты сама потом падаешь без сил, потому что до конца отдаешь себя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они ехали в "Тутмосе" - Санди, Ладя и Арчибальд. Трое. Санди и Ладя сидели вместе, Арчибальд сидел один сзади. Он просунул голову между Ладей и Санди и положил ее на спинку переднего сиденья - он хотел быть рядом, совсем рядом с Санди и Ладей: он ведь знал, куда они ехали все трое.
Ладя медленно вел "Тутмос". Зима никак еще не могла начаться в полную силу, но все-таки лед уже затянул мостовую и, растопленный сверху солнцем, был покрыт водой, и мостовая была сложной для транспорта.
Никогда еще Ладя не сидел за рулем так напряженно, как сегодня. Не гоночный монстр, а всего-навсего "Тутмос", но в "Тутмосе" ехала Санди: был тот день, когда двое должны были остаться вдвоем навсегда.
Санди молчала, улыбалась чему-то внутри себя, чего не должен знать пока никто.
Тщательно уложенные волосы были прикрыты белой сеточкой, сбоку приколот букет ландышей. Ландыши прислали из Ялты авиабандеролью и велели спрятать в холодильник, чтобы лежали до этого торжественного дня. Сегодня их вынули, и теперь они были совершенно свежие в волосах у Санди.
Ладя ездил к Аркадию Михайловичу, чтобы он разрешил взять "Тутмос": Санди хотела, чтобы Ладя, она и Арчибальд поехали в загс на "Тутмосе".
Ладя так все и сделал. На тонком прутике, вставленном в радиатор, развевалась длинная белая лента, ее привязал Ладя: флаг во имя невесты.
Мать Санди, ее отец и гости приедут в загс позже, когда надо будет поздравлять, пить шампанское и фотографироваться. Так хотела Санди, и тут даже мама ничего не сумела с ней поделать. Отец Санди был человеком спокойным и ни во что не вмешивался. Дочку он любил нежно и подарил ей на свадьбу афишу с ее первым выступлением, которую он сохранил, кинокамеру "Кварц" и всю свою библиотеку, в которой были собраны книги о цирке. И еще, перед тем как Санди уехала сегодня на "Тутмосе", он подарил ей маленького фарфорового зайца - игрушку из своего детства. Мать Санди подарила Ладе большой транзисторный приемник "Спидола VEF". Брат Лади прислал деньги - взнос на однокомнатную квартиру. На бланке перевода так и написал: "Первое твое жизненное пространство в квадратных метрах". Аркадий Михайлович, когда передавал "Тутмос", сказал, что сзади лежит ящик, а в ящике все необходимое для хозяйства: кастрюли, сковородки, посуда, пачка соли. Смешной и неожиданный подарок сделали для Санди клоуны Московского цирка: на пустой яичной скорлупе, из которой через маленькую дырочку было выпущено содержимое, нарисовали "маску клоуна Санди", ее творческий портрет. Это для сдачи маски в международную коллегию клоунов. Оказывается, так регистрируются типажи клоунов всего мира, их грим. А у самого Лади в кармане лежали в коробочке два золотых кольца.
Когда "Тутмос" подъехал к зданию загса, на тротуаре стояли свидетели, которых пригласили Санди и Ладя. Свидетелем Санди была ее подружка по училищу Катя Щербакова. Она была сатириком-дрессировщиком, работала на манеже училища с попугаем Фредериком и осликом Укропом. Катя была толстенькая, в длинном пальто с застежкой на мужскую сторону. Пальто перешила себе из пальто брата. Сделала сатирическое макси. Иначе на это пальто смотреть нельзя было.
Рядом с ней стоял Ладин свидетель - Павлик Тареев. Он выглядел так, как надо было выглядеть по такому случаю: был похож на солидного преуспевающего нотариуса. Увидел Ладя и Франсуазу. Конечно, она: высокая, взрослая, в дубленке, шапке из лисы-огневки и кожаных сапогах. В Франсуазе теперь навсегда поселилось что-то русское, проникло в ее лицо, в ее манеру носить шапку, слегка сбив ее на затылок, как носят у нас шапки-ушанки девушки.
Значит, это Дед привел Франсуазу.
Ладя быстро выбежал из машины. Он хотел открыть дверцу со стороны Санди, чтобы Санди вышла, но это с поразительным проворством тут же проделал Павлик, подал Санди руку.
Арчибальд вышел из машины. Он искал себе места в сегодняшнем дне, боялся, что его не включат в веселье, и дважды громко басом пролаял. Санди наклонилась к нему и обняла за шею, она ему что-то говорила, а он кивал большой черной головой, он даже не сердился, что она сегодня надушилась. Потом он отошел к "Тутмосу" и сел.
Все вошли в здание загса, разделись.
Пожилая работница на вешалке осмотрела Санди и поправила ей сеточку на голове. Санди была очень тихая. Может быть, так Санди привыкает к счастью.
В холле на диване сидела еще одна свадьба: двое смущенных и несчастных от всего происходящего. Санди и Ладя оказались с ними рядом. Двое на диване им кивнули: они нервничали, искали сочувствия.
Павлик Тареев пошел куда-то о чем-то узнавать, хотя никуда ходить не надо было: все известно, что как будет, в какое время. До этого времени оставалось десять минут.
Большие двустворчатые двери в зал были закрыты.
Катя Щербакова подошла к дверям, приложила ухо и послушала. Франсуаза сказала другой свадьбе:
- Amour.
Свадьба улыбнулась. Она приехала очень рано в загс и сидела, ждала своей очереди. И от этого, что приехала очень рано, волновалась все больше и больше: отчетливо было видно, как на невесте дрожит фата, будто легкий парус под ветром.
Пожилая работница, служившая на вешалке, принесла бокал, из которого пьют шампанское. Стоял он на блюдце, и был в нем просто теплый чай. Лежал еще на блюдце кусочек сахару.
Работница сказала дрожащей невесте:
- Займи себя чайком.
Вернулся Дед:
- Там уже фотографируются. Сейчас вызовут нас.
Франсуаза сказала Ладе, чтобы он взял Санди за руку и так теперь уже стоял и ждал, когда откроются двери. В Париже в мэрии так делают, и она просит их так сделать.
Франсуаза смотрела на Санди и была счастлива ее счастьем. Она тоже любит одного человека. Ждет, когда он скажет ей, что он ее тоже любит. Он ее любит. Но он немножко смешной и заносчивый. Знает жизнь и этим весьма гордится. Но как взять Франсуазу за руку, он никак не сообразит. Франсуаза подождет еще немного, а потом сама примется за дело.
На праздник Нового года Франсуаза улетит в Париж. В последнем письме мама писала, что ездила в Арль, делала репортаж к девяностолетию со дня рождения Пикассо о его выставке в Арле. Если мама ездила в Арль - это значит Камарга. Это значит - рядом отец. Может быть, отец и мать будут когда-нибудь вместе. Очень захотелось повидать маму, сказать ей обо всем, о чем сейчас подумала, о себе, о ней, об отце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38