такие
мелочи, как перепады температуры или внезапный дождь, их не волнуют. Так
что Джим как следует выспится и, проснувшись на рассвете, снова
превратится в человека, оденется и в первых рядах пройдет в город.
Пожалуй, стоит действительно оказаться в числе первых. Утром у
привратников будет много работы, много народу, который нужно проверить.
Скорее всего, они захотят разобраться с людьми как можно быстрее - собрать
с них налоги, взятки или еще что-нибудь и впустить.
Джим прикинул, что на щеках у него топорщится по крайней мере
двухдневная щетина, что вполне соответствует байке о рыцаре, потерявшем
лошадь где-то по дороге. Может, рассказать историю о том, как он увлекся
погоней за каким-нибудь диким животным, решил догнать его верхом и убить
мечом или пикой? Пока он гонялся за зверем по полю или лесу, его лошадь
сломала ногу, и пришлось ее убить.
Рассудив так, Джим нашел небольшой лесок и быстро спустился на землю.
Там он превратился в сэра Джеймса Эккерта, Рыцаря-Дракона, и теперь уже
пешком направился к дороге на Амбуаз, до которого было еще, на драконий
взгляд, миль пять.
О дороге особенно говорить нечего. Дорога как дорога - сухая и
пыльная в это время года, вся изборожденная глубокими колеями и
колдобинами; пеший путник легко мог их обойти, всадник - объехать, а вот
на телеге, верно, тут нелегко. Тем не менее телег было немало, ведь вела
дорога в Париж.
Джим, однако, шел медленнее, чем рассчитывал. Он окончательно
расстался с надеждой достигнуть ворот до того, как их закроют. Самое время
высматривать место для ночлега дракона; он занялся этим и увидел, что
дорога уходит в густой лесок. К удивлению Джима, дорога стала лучше. По
всему видно, что за ней кто-то ухаживает.
Он довольно глубоко забрался в лес и уже подумывал, что, может быть,
вот тут ему и свернуться клубочком на ночь, когда до него донесся звон
вроде бы церковного колокола.
Амбуаз был по-прежнему слишком далек, чтобы звон его колоколов
донесся до леса. Заинтригованный, Джим слегка прибавил шаг. К счастью,
поверхность дороги выровнялась, иначе Джиму пришлось бы туго: в густой
тени высоких деревьев, да еще в сумерках, из рытвин и колдобин выбираться
было бы куда сложнее, чем при дневном свете в открытом поле.
Колокол все звонил и звонил. Он был уже совсем близко: деревья
потихоньку редели. Спустя минуту Джим вышел на лесную поляну, озаренную
светом заходящего солнца. Красноватые косые лучи позолотили целый комплекс
огромных зданий, сложенных по большей части из какого-то коричневого
камня. К крылу одной из этих построек с остроконечной крышей тянулась
цепочка фигур в коричневых балахонах; руки участников процессии прятались
в рукавах.
Во главе их, с аббатским посохом в правой руке, вышагивал тучный
мужчина в таком же коричневом балахоне с капюшоном, собранным в складки на
спине. Он следовал за монахом, несшим шест, увенчанный распятием; в
последних кровавых лучах заходящего солнца оно казалось золотым и пылало
на фоне темных каменных стен.
Джим остановился. Он не мог отвести взгляда от монастыря и цепочки
монахов, идущих в церковь на какую-то особую службу в час повечерия.
Джим был словно зачарован. Закат, массивные здания, чернота дверного
проема, группа неспешно движущихся фигур и тяжелый звон над головой,
задевший в его душе какую-то неведомую ему самому струну. Та дорога, что
привела Джима к монастырю, вновь уходила прочь от него, в лес. В одном
мгновении и в одном беглом взгляде будто бы запечатлелся образ того приюта
для ушедших от кровавого внешнего мира, который давала в ту пору
средневековая церковь.
На секунду Джим почувствовал, что его, как ни странно, тянет к этим
фигурам и зданиям. Ему никогда не хотелось стать монахом, но он впервые
понял, что в средние века человек мог отвернуться от внешнего мира и уйти
целиком в тот мир, куда битвам, рыцарям, принцам и Темным Силам вход
заказан.
Джим ничего не мог с собой поделать. Он стоял и смотрел, пока
последняя фигура не скрылась внутри и дверь не захлопнулась. Колокол
отзвенел. Солнце уже опустилось за горизонт слева от него. Джим сошел с
дороги, которая все еще вела к монастырю, и, срезав угол, вновь оказался
на пути, ведущем во внешний мир.
Джим шагал дальше, но город оставался по-прежнему далеко. Еще
некоторое время дорога сохраняла ухоженный вид, но потом снова появились
рытвины и колдобины, и Джим вновь оказался на прежней, такой же
запущенной, как и давеча, дороге.

21
Монастырь остался позади, а через несколько минут дорога вывела Джима
через новый перелесок на открытое, расчищенное от деревьев пространство.
Обычно так делалось всегда: замки, да и вообще любые дома стояли на таких
искусственных полянах. Амбуаз лежал перед ним как на ладони.
Ворота были закрыты.
Неожиданностью для Джима это не стало, однако одна мысль о том, что
придется терять еще одну ночь, вызвала инстинктивное раздражение. Но что
тут поделаешь! Джим развернулся и пошел искать место для ночлега.
Последний перелесок казался слишком жидким, чтобы укрыть его от
чутких глаз. Джим снова миновал монастырь и вошел в лес за ним. Здесь
заросли были намного гуще. Джим отошел от дороги на несколько шагов,
схлопотал раз пять по физиономии гибкими ветками, вдоволь поспотыкался о
корни и решил, что уже самое время превращаться в дракона. Сказано -
сделано.
Джим тотчас почувствовал себя гораздо увереннее в лесу. Темнота его
уже не пугала, ведь у него появился чуткий нюх, острый слух и животное
чутье земли под ногами - всего этого прежде не было, так что прогулка по
лесу стала для него почти развлечением. Тяжелая драконья туша легко
ломилась сквозь заросли; тонкие стволы деревьев перед собой Джим просто
отталкивал, а ветки могли лупцевать его толстую чешуйчатую шкуру сколько
угодно: он все равно не ощущал их ударов.
Лес скорее был широкий, чем глубокий. Дракону это было на руку. Он
прошел всего несколько сотен ярдов от дороги и, решив, что здесь он в
безопасности, стал подыскивать удобную дыру, где он мог свернуться, и
вдруг уткнулся в подножие отвесной стены.
Скала не производила впечатления массивной. Прямоугольная каменная
глыба стояла на торце, высовываясь из земли на добрую сотню футов. Никакой
растительности на ее стенах не наблюдалось, разве что у самой земли трава
да мелкий кустарник облепили ее так, что скала была как бы бородатой.
Склоны были столь круты, что Джим даже не пытался вскарабкаться на них. Он
немного отошел назад в поисках места, где можно было бы расправить крылья,
и взмыл к вершине скалы.
Он добрался до нее чуть ли не за секунду. Как уже было сказано, в
скале было футов сто, однако деревья были и того ниже, а на самой вершине
Джим обнаружил относительно плоскую площадку - на самом деле даже не
плоскую: время, ветра и непогода выгрызли в ней впадину на манер огромного
блюда, что делало из скалы удобную драконью спальню. Джим опустился на
каменное ложе.
Несмотря на твердый камень под брюхом, он чувствовал себя довольно
комфортабельно, поскольку был в толстой драконьей шкуре. Он сонно смотрел
поверх деревьев, настраивая телескопические драконьи глаза на Амбуаз. В
городе понемногу зажигались огни. Они да ночная тьма создали странный
эффект: казалось, что Амбуаз куда ближе, чем на самом деле: Джим мог бы
поклясться, что город съехал к самому подножию скалы, на которой он
расположился на ночлег. Сквозь дрему он развлекался тем, что разглядывал
поверх городской стены ближайшие к ней кварталы и посмеивался в душе своей
мысли расположиться на ночлег именно на этой скале, с которой открывается
такой чудный вид, как вдруг прямо под ним раздался резкий голос.
- Что ты здесь делаешь? - спросил голос.
Несомненно, дракон.
Сон как рукой сняло. Джим посмотрел вниз. Несмотря на темноту, он
различил в пятнадцати футах ниже своего ложа прильнувший к склону скалы,
подобно тому как летучие мыши прилепляются к грубым стенам пещер, крылатый
силуэт дракона.
- Прежде чем ответить на твой вопрос, - произнес Джим, - позволь мне
узнать, что ты здесь делаешь?
- Я имею право здесь находиться, - отрезал дракон из темноты. - Я -
французский дракон! А ты на моей территории.
Драконья ярость Джима, близкая к человечьей ярости Брайена или Жиля,
ни секунды не задумывавшихся, как ответить на вызов, росла все больше и
больше.
- Я гость вашей страны, - ответил он. - Я оставил паспорт у двух
французских драконов, Сорпила и Майгры...
- Это я знаю... - начал дракон, но Джим продолжал, несмотря на
реплику собеседника:
- ...что дает мне свободу передвижения в вашей стране. Я не обязан
отчитываться перед любым встречным, что я здесь делаю - мое дело. И ты кто
такой, чтобы задавать мне вопросы?
- Неважно, кто я, - ответил тот. Его или ее голос был выше, чем у
Джима, из чего Джим сделал вывод, что его собеседник или собеседница
значительно меньше по величине. - Для французского дракона естественно
поинтересоваться, что тебе понадобилось в этих краях.
- Может быть, это и естественно, но боюсь, что, какой бы французский
дракон ни пожелал узнать об этом, ему придется остаться в неведении. Я уже
сказал, что это - мое дело, и касается оно только меня и больше никого,
стало быть, и тебя оно не касается.
На некоторое время установилась тишина. Джим ждал от того дракона
новых реплик или хотя бы уж действий. Он дал себе слово, что еще один
вопрос таким тоном - и он бросится с вершины скалы на не в меру
подозрительного французского дракона.
Однако, похоже, вопросов больше не было.
- Ты еще пожалеешь, что был невежлив и не ответил нам на вопрос! Вот
увидишь! - подвел итог французский дракон. Раздалось хлопанье крыльев, и
он, оторвавшись от скалы, растворился во тьме.
Джиму понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться. Встревоженного
дракона успокоить не так легко, как человека. Он снова повернулся к
Амбуазу, чтобы отвлечься от неприятного разговора, но адреналин, бурливший
в крови, направил его мысли в новое русло.
Он вдруг представил себе, что угнездился здесь не столько для отдыха,
сколько ради удобной позиции для атаки. С этой площадки он бы мог
устремиться вниз, налететь на город и утащить какого-нибудь маленького
пухленького джорджа. Он бы принес его назад на скалу и попировал без
помех.
Идея была настолько шокирующей, что Джим очнулся. Раньше он никогда
не рассматривал джорджей как драконью пищу. На самом деле он был уверен,
что никогда не смог бы съесть человека. Однако, будучи драконом, он
охотно, со всем потрохами ел свежезабитых, абсолютно сырых животных,
оставляя только копыта и кости, и находил их очень вкусными. Мысль о том,
что для нормального дракона человечина не менее съедобна, чем говядина,
была какой-то неуютной. Единственная причина, по которой драконы исключили
из своего меню джорджей, думал Джим, это хлопоты, связанные с добыванием
оного деликатеса.
Драконы ведь не любят хлопот и стараются жить как можно спокойнее.
Хотя дракон и наслаждается доброй битвой, случайно оказавшись втянутым в
нее, все же специально искать приключений он не будет - слишком
утомительно. И вдобавок, большинство из них на протяжении веков научились
уважать способности джорджей еще до того дня, когда появились конные
рыцари с пиками. Ведь даже в ту пору джорджей было слишком много.
Джима снова одолела дремота. Это совершенно естественно для дракона.
Дракон любит поесть, выпить и поспать. Если есть и пить нечего, то сон
приходит сам собой. Постепенно мысли Джима смешались, глаза закрылись, и
он заснул.
Он проснулся, когда небо едва начало светлеть, и не удивительно: со
скалы была видна линия горизонта на востоке, за городом, где уже
разгорелся восход. Опять же, как и у всех здоровых драконов, пробуждение
его было мгновенным и полным: он моментально стряхнул с себя все остатки
сна, и к тому же, несмотря на то что спал Джим на скале, свернувшись
клубочком, ни один член драконьего тела не затек.
Джиму одновременно хотелось и есть, и пить. Но драконы легко
переносят голод и при необходимости могут поститься весьма долго,
дожидаясь, пока им не подвернется что-нибудь съестное.
Он опустился к подножью скалы, превратился там в человека, оделся и
направился в Амбуаз. Минут через двадцать Джим уже стоял на опушке леса, в
двух шагах от обочины дороги, и разглядывал городские ворота. Перед ним
толпилось человек тридцать-сорок, да еще по крайней мере десятка два телег
и навьюченных лошадей и мулов.
Солнце встало. Оно поднималось все выше, но ворота так и не
открывались. В этом, по мнению Джима, не было ничего удивительного. С
одной стороны, привратники не откроют ворота раньше, чем им захочется, с
другой - городские власти и купцы не потерпят, чтобы вероятные покупатели
и продавцы слишком долго промешкали у ворот из-за нерадивости стражников.
Стало быть, когда боязнь заслужить недовольство властей перевесит
природную лень привратников, ворота откроются.
Одна из чаш весов перевесила только тогда, когда уже порядочно
поднявшееся над горизонтом солнце осветило все городские стены. С момента
рассвета протекло уже добрых полтора часа.
Как только одна из створок приотворилась, Джим вышел из-за деревьев и
решительно направился к воротам. Торопиться, в общем, было ни к чему. Обе
створки распахнулись настежь, и люди, минуя стражников, начали втягиваться
в город прежде, чем Джим подошел к краю толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72