https://wodolei.ru/Skidki/
Американцы были наиболее подходящими оккупантами. Злости в них не было: Америку не бомбили, с ними не воевали, ведь, в конце концов, это США объявили войну Германии, а не Германия США. При всем своем шумном беспардонстве американцы были деловиты и расчетливы, и это объединяло их с немцами. Получалось, если подумать, что лучше всего сдаваться американцам. И если возникала возможность выбора, им немцы и сдавались.
Специалисты, которые работали в институте РАБЕ и потом, когда РАБЕ стало частью «Нордхаузена», никаких секретов русским не открывали. И даже не для того нужны были немцы, чтобы освоить опыт в ракетостроении, – и без них его бы освоили, а для того, чтобы сделать это быстрее. От них требовалось только одно: помочь поскорее разобраться в документах, в технологических картах, в режимах предстартовой подготовки, в последовательности операций во время самого старта, в методиках отслеживания летящей ракеты и во многих других вещах, в которых, конечно, и сами бы мы разобрались в конце концов, но времени на это потратили бы больше.
Дело это было добровольное, немцев поначалу не принуждали, не мобилизовывали, а только уговаривали. Сотрудничество с бывшим противником не рассматривалось в их среде как предательство. Другое дело, с каким из противников выгоднее сотрудничать. А так, что же – они сопротивлялись врагу до той минуты, пока Кейтель не подписал Акт о безоговорочной капитуляции. Но раз Акт подписан и капитуляция безоговорочная, как же можно сопротивляться?! Befel ist Befel.
В общем, мы здесь вторгаемся в сложные сферы чисто национальной психологии, не всегда нам понятной, но в то время для нас выгодной. Бдительные ребята Ивана Александровича Серова находились, безусловно, в плену устаревших стереотипов, когда искали следы саботажа, вредительства, подпольных центров сопротивления. Ничего они не нашли и, хотя им очень этого не хотелось, вынуждены были в конце концов признать, что немецкие партизаны – это миф. Может быть, и были среди немцев «вредители» – мальчишки из «Гитлерюгенд» или обложенные красными флажками, как волки в лесу, головорезы из СС, но того, что мы привыкли понимать под сопротивлением – народной войны на оккупированной противником территории, – не было. Бдительные ребята, разумеется, об этом помалкивали, поскольку сразу напрашивался вопрос: а зачем они вообще тут, коли есть армейский СМЕРШ, и не лучше ли было показать свое умение где-нибудь в Западной Украине? Но лезть под бандеровские пули бдительным ребятам не хотелось, поэтому для них был большой праздник, когда удавалось отловить какого-нибудь нациста в таком чине, что его не стыдно было отлавливать. Однако крупные и даже просто убежденные нацисты попадались не так часто. Черток, когда набирал людей в РАБЕ, напоролся однажды на ортодокса, который, дерзко глядя ему в глаза, заявил:
– Я на русских работать не буду! Можете меня расстрелять!
– Да не работайте, – устало ответил Борис Евсеевич. – Ваше дело. Однако хочу отметить, что – он назвал несколько фамилий – работают у нас и довольны. Они получают приличные деньги, хороший паек...
Ортодокс задумался. Расстреливать его никто не хотел, пафос выглядел глуповато, и среди своих моральной поддержки он тоже не находил, а есть хотелось. В конце концов, согласился и работал хорошо. Потому что если тебе платят хорошие деньги, надо работать хорошо – это тоже из области национальной психологии, к сожалению, нам тоже не всегда понятной.
Как постепенно выяснилось, многие немецкие ракетчики-нацисты действительно не разделяли фашистских убеждений. Гитлеровцы привлекали ценных специалистов в партию – этим им как бы честь оказывалась, и отказ в нее вступить мог означать только конфронтацию, что непременно должно было быть отмечено соответствующими службами. Другие специалисты, не разделяя нацистских убеждений, тем не менее, сами стремились вступить в партию из чисто карьеристских соображений. А убежденных нацистов среди технической интеллигенции было немного.
Первым согласился работать с нами Гельмут Греттруп – как потом выяснилось, и пользы от него было больше, чем от других. Сначала Черток вместе с Королевым посадили Греттрупа писать историю создания Фау-2, чтобы выяснить, на каком этапе какие трудности преодолевались. Знал Греттруп и адреса, где изготовлялись отдельные детали и агрегаты ракеты. И что очень важно – знал людей. Он сам вызвался пригласить нескольких специалистов на работу в РАБЕ и довольно быстро их уговорил. Далее шла «цепная реакция» – немцев спрашивали:
– Знаете ли вы в английской или американской зоне, кого полезно было бы пригласить для работы у нас?
Появлялись новые фамилии и адреса. Так нашли аэродинамика Цейзе – это был эрудит настоящий, австрийца Нэра – строителя, специалиста по наземным сооружениям и нескольких других, но, увы, только из «младшего командного состава».
Больше всех для привлечения немцев к сотрудничеству сделал, наверное, старший лейтенант Василий Харчев, которого вся эта работа по-мальчишески увлекала. Он организовал собственную «контрразведку» – посылал немцев в зоны союзников с сигаретами и тушенкой, задабривал английские и американские посты ручными часами и водкой, завязывал дружбу с квартирмейстерами и бургомистрами – выяснял, кто где живет, и проводил торги: переехать согласен, но не за 8, а за 12 пайков. И просит не 9, а 12 тысяч марок. Цейзе в английской зоне оговорил свой переезд досконально, до последнего пфеннига и даже условий публикаций его научных работ. Когда договаривались, вся проблема заключалась в том, как перебраться в советскую зону. Эти заботы часто брали на себя сами немцы, тоже за соответствующее вознаграждение. Иногда, правда, приходилось им помогать. Одного спеца вывезли в колонке газогенераторного грузовика. А то и в открытую везли, если посты были «подмазаны». Серов убеждал ракетчиков, что по его агентурным данным союзники в долгу не остаются и вовсю шуруют в советской зоне, но Королев в это не очень верил: нечего им было тут шуровать, все большие рыбины давно уже сами уплыли к американцам, не дожидаясь коварных сетей союзников.
После визита Устинова стало ясно, что пускать немецкие ракеты мы будем. Не в Германии, так дома. Королев пригласил Воскресенского, который лучше других соображал в испытательных делах, долго сидели они, писали-рисовали, прослеживали операцию за операцией и, увы, обнаружили некие не столь уж большие, но важные пробелы в своих знаниях. Вдруг у Королева из глубин памяти всплыло: Фибах! Капрал Фибах, который так четко командовал тогда стартовиками в Куксхафене. Нашлись немцы, которые знали Фибаха, их отправили в английскую зону. Фибах согласился переехать. Вывозил его Победоносцев какими-то окольными дорогами в горах Гарца, мимо английских постов.
Когда стало ясно, что работа ракетчиков в Германии подходит к концу, вопрос о немецких специалистах решался в Москве. Сохранение принципа добровольности в их сотрудничестве показалось Лаврентию Павловичу ничем не оправданным либерализмом, и Иосиф Виссарионович не мог с этим не согласиться. Поэтому Берия поручил Серову организовать «переселение» немцев в Союз. С калмыками, чеченцами, балкарцами, ингушами, корейцами, крымскими татарами, немцами Поволжья и другими малыми народами уже был накоплен определенный опыт подобных переселений, и операция готовилась по хорошо апробированной схеме. Были составлены списки, подсчитано, сколько людей требуется вывезти, а для этого, сколько нужно солдат для окружения домов, сколько грузовиков для скарба, сколько вагонов для погрузки.
Королеву вся эта затея не нравилась. Он понимал, что немцы могут и должны еще поработать, но так... Еще не забыл он свои этапы. Ведь немцам платили хорошие деньги, ну, можно было чуток прибавить, подписать контракт, сделать все по-людски... Немцы что-то пронюхали, приставали с вопросами:
– А шубу надо брать? У меня много перин...
– На кого я оставлю своего попугая? Я могу взять попугая?
– Простите, у меня вопрос деликатный. Могу ли я поехать не со своей женой. Дело в том...
Королев и врать не хотел, и правду говорить не мог, мычал что-то нечленораздельное.
В пять часов утра 22 октября 1946 года началось переселение немцев. Все было сделано очень быстро и организованно. Никто не плакал, не голосил, не вырывался из солдатских оцеплений, окружавших дома. На трехосные «студебеккеры» быстро загрузили скарб, включая огромные тюки с перинами и оговоренных заранее попугаев. Колонна двинулась к вокзалу, и вот уже немцы покатили на восток.
Американец Н. Данилов пишет в книге «Кремль и космос», что немцев было 40 тысяч. На следующей странице поправляется: две тысячи. Разумеется, Берия мог переселить не только 40, но и 400 тысяч, – мастер, что говорить. Однако Победоносцев, на чьих глазах все это происходило, рассказывал мне:
– Собственно специалистов-ракетчиков вывезли около 300 человек – с женами, детьми, сундуками...
Королев уже прекрасно представлял себе, как работает Фау-2. Более того, он уже знал, какой будет следующая ракета, свободная от всех немецких инженерных догм и элементарных ошибок, которые в спешке допустили немцы. Расчетно-теоретическое бюро, разместившееся в просторной «шпаркассе», уже просчитало траекторию, перегрузки и всю аэродинамику для этой будущей ракеты. В Леестене форсировали двигатель, поднимали тягу с 25 до 35 тонн. Все с этой Фау теперь ясно. Писал Победоносцеву в Москву: «Вообще мне надо перебираться отсюда. Подумай, как будем действовать дальше». Впрочем, как действовать дальше, он знал: пускать надо, смотреть, как летает, думать, совершенствовать.
После отправки немцев все потихоньку стали паковать чемоданы. Трофейный бум первых послевоенных месяцев, когда гонялись, кто поглупее – за мебелью и посудой, кто поумнее – за камешками и альбомами с марками, ракетчиков как-то не задел. Королев, которого мама Мария Николаевна всегда считала человеком абсолютно непрактичным, долго ломал голову: что бы привезти в подарок – ведь и деньги были (он получал в Тюрингии пять тысяч марок в месяц, не считая зарплаты в Москве), – ничего не придумал, купил, в конце концов, чернобурку – они входили в моду.
Всем, и Королеву тоже, очень хотелось вернуться домой с машиной. Вот тут все суетились, оформляли купчии, хлопотали об отгрузке. У Королева был малиновый «хорьх», который очень ему нравился. Бармин купил «мерседес», Глушко – легковой «студебеккер». Всех перехитрил Тюлин, который довольствовался скромнейшим «опель-кадетом», прослышав, что в Москве готовят выпуск точно такой модели под названием «Москвич», а значит, проблем с запчастями не будет...
Ну, вот и кончилась Германия, еще одна ступенька на его пути в зенит. Королев уезжал без сожаления, точно зная, что он хочет делать и что он будет делать. Сбитый с ног в 1938 году, он почувствовал, что вновь крепко стоит на ногах. Вот только Ляля... Но ведь должно наладиться, непременно должно наладиться, как же иначе... Еще 9 августа 1946 года министр вооружения СССР Дмитрий Федорович Устинов подписал приказ № 83-К: «тов. Королева Сергея Павловича назначить Главным конструктором „изделия № 1“ НИИ-88». Королев послал в НИИ-88 Мишина, чтобы дом не был без хозяина, Мишин парень энергичный, но ведь уже глубокая осень, пора самому ехать...
4 ноября 1946 года Юру Гагарина приняли в пионеры.
Дмитрий Федорович Устинов
С.П.Королев в Германии.
Ноябрь, 1945 г.
К.М.Винцентини с дочерью Натальей
42
Снимем камзолы и займемся делом, покуда еще светло...
Вильям Теккерей
Вернувшись в Москву, Королев ни на Конюшковской, ни на Октябрьской практически не жил. Очень быстро перебрался он в Калининград, или Подлипки – как чаще называли этот, тогда совсем маленький, грязноватый (что особенно бросалось в глаза после Германии) подмосковный городок, который сыграл важнейшую роль в жизни Сергея Павловича: он прожил в нем двадцать последних и главных лет своей жизни. Была квартира, а потом и отдельный дом в Москве, но он там ночевал, а жизнь шла в Подлипках, потому что жизнь для него была там, где были его ракеты. Он, собственно, и превратил Подлипки в настоящий современный город и сделал для его процветания несоизмеримо больше, чем «всесоюзный староста», имя которого город носит до сих пор.
Подлипки выросли под Москвой из зернышка «Белой дачи» – так называлось имение Перлова – владельца двух доходнейших чаеразвесочных фабрик в Москве, который в угоду своим постоянным зарубежным партнерам построил «китайский дом» на Мясницкой, где торговал чаем и заключал миллионные сделки с иноземными плантаторами. Чайного магната губила одна благородная страсть: лошади. На «Белой даче» им жилось не хуже, чем людям: конный двор, манеж, кузница. Сам выезжал рысаков, возил в Москву на ипподром и играл самозабвенно. В 1912 году случились лихие скачки, Перлов вошел в азарт и в одночасье проиграл конезаводчику Голованову и саму «Белую дачу», и леса вокруг, и лучшую воду мытищинских ключей, сосняки с маслятами и ельники с рыжиками. Голованов быстро продал поместье оборотистому англичанину Вайнраубе, который решил организовать здесь образцовый дачный поселок с водопроводом и телефоном, с парком, цветниками, аттракционами и даже плавательным бассейном, с купальнями на Клязьме и конкой, чтобы за четыре версты возить на Клязьму купальщиков. В Москве в киоске у Большого театра продавали участки под дачи, и торговля шла бойко: к 1915 году было выстроено 53 дачи.
Вайнраубе был интуитивным диалектическим материалистом: перед самой революцией почувствовал он, что надо забирать деньги и сматываться. Английское акционерное общество «Бекос», которому он продал Подлипки, дачи не интересовали. Новые хозяева решили построить здесь авто– и авиасборочный завод. Заложили корпуса, поставили два двухэтажных дома и бараки для рабочих, но тут Великий Октябрь их «прихлопнул».
Начало новой главы в истории Подлипок связано с петербургским орудийным заводом, основанным в 1866 году на месте старого Арсенала у Литейного моста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Специалисты, которые работали в институте РАБЕ и потом, когда РАБЕ стало частью «Нордхаузена», никаких секретов русским не открывали. И даже не для того нужны были немцы, чтобы освоить опыт в ракетостроении, – и без них его бы освоили, а для того, чтобы сделать это быстрее. От них требовалось только одно: помочь поскорее разобраться в документах, в технологических картах, в режимах предстартовой подготовки, в последовательности операций во время самого старта, в методиках отслеживания летящей ракеты и во многих других вещах, в которых, конечно, и сами бы мы разобрались в конце концов, но времени на это потратили бы больше.
Дело это было добровольное, немцев поначалу не принуждали, не мобилизовывали, а только уговаривали. Сотрудничество с бывшим противником не рассматривалось в их среде как предательство. Другое дело, с каким из противников выгоднее сотрудничать. А так, что же – они сопротивлялись врагу до той минуты, пока Кейтель не подписал Акт о безоговорочной капитуляции. Но раз Акт подписан и капитуляция безоговорочная, как же можно сопротивляться?! Befel ist Befel.
В общем, мы здесь вторгаемся в сложные сферы чисто национальной психологии, не всегда нам понятной, но в то время для нас выгодной. Бдительные ребята Ивана Александровича Серова находились, безусловно, в плену устаревших стереотипов, когда искали следы саботажа, вредительства, подпольных центров сопротивления. Ничего они не нашли и, хотя им очень этого не хотелось, вынуждены были в конце концов признать, что немецкие партизаны – это миф. Может быть, и были среди немцев «вредители» – мальчишки из «Гитлерюгенд» или обложенные красными флажками, как волки в лесу, головорезы из СС, но того, что мы привыкли понимать под сопротивлением – народной войны на оккупированной противником территории, – не было. Бдительные ребята, разумеется, об этом помалкивали, поскольку сразу напрашивался вопрос: а зачем они вообще тут, коли есть армейский СМЕРШ, и не лучше ли было показать свое умение где-нибудь в Западной Украине? Но лезть под бандеровские пули бдительным ребятам не хотелось, поэтому для них был большой праздник, когда удавалось отловить какого-нибудь нациста в таком чине, что его не стыдно было отлавливать. Однако крупные и даже просто убежденные нацисты попадались не так часто. Черток, когда набирал людей в РАБЕ, напоролся однажды на ортодокса, который, дерзко глядя ему в глаза, заявил:
– Я на русских работать не буду! Можете меня расстрелять!
– Да не работайте, – устало ответил Борис Евсеевич. – Ваше дело. Однако хочу отметить, что – он назвал несколько фамилий – работают у нас и довольны. Они получают приличные деньги, хороший паек...
Ортодокс задумался. Расстреливать его никто не хотел, пафос выглядел глуповато, и среди своих моральной поддержки он тоже не находил, а есть хотелось. В конце концов, согласился и работал хорошо. Потому что если тебе платят хорошие деньги, надо работать хорошо – это тоже из области национальной психологии, к сожалению, нам тоже не всегда понятной.
Как постепенно выяснилось, многие немецкие ракетчики-нацисты действительно не разделяли фашистских убеждений. Гитлеровцы привлекали ценных специалистов в партию – этим им как бы честь оказывалась, и отказ в нее вступить мог означать только конфронтацию, что непременно должно было быть отмечено соответствующими службами. Другие специалисты, не разделяя нацистских убеждений, тем не менее, сами стремились вступить в партию из чисто карьеристских соображений. А убежденных нацистов среди технической интеллигенции было немного.
Первым согласился работать с нами Гельмут Греттруп – как потом выяснилось, и пользы от него было больше, чем от других. Сначала Черток вместе с Королевым посадили Греттрупа писать историю создания Фау-2, чтобы выяснить, на каком этапе какие трудности преодолевались. Знал Греттруп и адреса, где изготовлялись отдельные детали и агрегаты ракеты. И что очень важно – знал людей. Он сам вызвался пригласить нескольких специалистов на работу в РАБЕ и довольно быстро их уговорил. Далее шла «цепная реакция» – немцев спрашивали:
– Знаете ли вы в английской или американской зоне, кого полезно было бы пригласить для работы у нас?
Появлялись новые фамилии и адреса. Так нашли аэродинамика Цейзе – это был эрудит настоящий, австрийца Нэра – строителя, специалиста по наземным сооружениям и нескольких других, но, увы, только из «младшего командного состава».
Больше всех для привлечения немцев к сотрудничеству сделал, наверное, старший лейтенант Василий Харчев, которого вся эта работа по-мальчишески увлекала. Он организовал собственную «контрразведку» – посылал немцев в зоны союзников с сигаретами и тушенкой, задабривал английские и американские посты ручными часами и водкой, завязывал дружбу с квартирмейстерами и бургомистрами – выяснял, кто где живет, и проводил торги: переехать согласен, но не за 8, а за 12 пайков. И просит не 9, а 12 тысяч марок. Цейзе в английской зоне оговорил свой переезд досконально, до последнего пфеннига и даже условий публикаций его научных работ. Когда договаривались, вся проблема заключалась в том, как перебраться в советскую зону. Эти заботы часто брали на себя сами немцы, тоже за соответствующее вознаграждение. Иногда, правда, приходилось им помогать. Одного спеца вывезли в колонке газогенераторного грузовика. А то и в открытую везли, если посты были «подмазаны». Серов убеждал ракетчиков, что по его агентурным данным союзники в долгу не остаются и вовсю шуруют в советской зоне, но Королев в это не очень верил: нечего им было тут шуровать, все большие рыбины давно уже сами уплыли к американцам, не дожидаясь коварных сетей союзников.
После визита Устинова стало ясно, что пускать немецкие ракеты мы будем. Не в Германии, так дома. Королев пригласил Воскресенского, который лучше других соображал в испытательных делах, долго сидели они, писали-рисовали, прослеживали операцию за операцией и, увы, обнаружили некие не столь уж большие, но важные пробелы в своих знаниях. Вдруг у Королева из глубин памяти всплыло: Фибах! Капрал Фибах, который так четко командовал тогда стартовиками в Куксхафене. Нашлись немцы, которые знали Фибаха, их отправили в английскую зону. Фибах согласился переехать. Вывозил его Победоносцев какими-то окольными дорогами в горах Гарца, мимо английских постов.
Когда стало ясно, что работа ракетчиков в Германии подходит к концу, вопрос о немецких специалистах решался в Москве. Сохранение принципа добровольности в их сотрудничестве показалось Лаврентию Павловичу ничем не оправданным либерализмом, и Иосиф Виссарионович не мог с этим не согласиться. Поэтому Берия поручил Серову организовать «переселение» немцев в Союз. С калмыками, чеченцами, балкарцами, ингушами, корейцами, крымскими татарами, немцами Поволжья и другими малыми народами уже был накоплен определенный опыт подобных переселений, и операция готовилась по хорошо апробированной схеме. Были составлены списки, подсчитано, сколько людей требуется вывезти, а для этого, сколько нужно солдат для окружения домов, сколько грузовиков для скарба, сколько вагонов для погрузки.
Королеву вся эта затея не нравилась. Он понимал, что немцы могут и должны еще поработать, но так... Еще не забыл он свои этапы. Ведь немцам платили хорошие деньги, ну, можно было чуток прибавить, подписать контракт, сделать все по-людски... Немцы что-то пронюхали, приставали с вопросами:
– А шубу надо брать? У меня много перин...
– На кого я оставлю своего попугая? Я могу взять попугая?
– Простите, у меня вопрос деликатный. Могу ли я поехать не со своей женой. Дело в том...
Королев и врать не хотел, и правду говорить не мог, мычал что-то нечленораздельное.
В пять часов утра 22 октября 1946 года началось переселение немцев. Все было сделано очень быстро и организованно. Никто не плакал, не голосил, не вырывался из солдатских оцеплений, окружавших дома. На трехосные «студебеккеры» быстро загрузили скарб, включая огромные тюки с перинами и оговоренных заранее попугаев. Колонна двинулась к вокзалу, и вот уже немцы покатили на восток.
Американец Н. Данилов пишет в книге «Кремль и космос», что немцев было 40 тысяч. На следующей странице поправляется: две тысячи. Разумеется, Берия мог переселить не только 40, но и 400 тысяч, – мастер, что говорить. Однако Победоносцев, на чьих глазах все это происходило, рассказывал мне:
– Собственно специалистов-ракетчиков вывезли около 300 человек – с женами, детьми, сундуками...
Королев уже прекрасно представлял себе, как работает Фау-2. Более того, он уже знал, какой будет следующая ракета, свободная от всех немецких инженерных догм и элементарных ошибок, которые в спешке допустили немцы. Расчетно-теоретическое бюро, разместившееся в просторной «шпаркассе», уже просчитало траекторию, перегрузки и всю аэродинамику для этой будущей ракеты. В Леестене форсировали двигатель, поднимали тягу с 25 до 35 тонн. Все с этой Фау теперь ясно. Писал Победоносцеву в Москву: «Вообще мне надо перебираться отсюда. Подумай, как будем действовать дальше». Впрочем, как действовать дальше, он знал: пускать надо, смотреть, как летает, думать, совершенствовать.
После отправки немцев все потихоньку стали паковать чемоданы. Трофейный бум первых послевоенных месяцев, когда гонялись, кто поглупее – за мебелью и посудой, кто поумнее – за камешками и альбомами с марками, ракетчиков как-то не задел. Королев, которого мама Мария Николаевна всегда считала человеком абсолютно непрактичным, долго ломал голову: что бы привезти в подарок – ведь и деньги были (он получал в Тюрингии пять тысяч марок в месяц, не считая зарплаты в Москве), – ничего не придумал, купил, в конце концов, чернобурку – они входили в моду.
Всем, и Королеву тоже, очень хотелось вернуться домой с машиной. Вот тут все суетились, оформляли купчии, хлопотали об отгрузке. У Королева был малиновый «хорьх», который очень ему нравился. Бармин купил «мерседес», Глушко – легковой «студебеккер». Всех перехитрил Тюлин, который довольствовался скромнейшим «опель-кадетом», прослышав, что в Москве готовят выпуск точно такой модели под названием «Москвич», а значит, проблем с запчастями не будет...
Ну, вот и кончилась Германия, еще одна ступенька на его пути в зенит. Королев уезжал без сожаления, точно зная, что он хочет делать и что он будет делать. Сбитый с ног в 1938 году, он почувствовал, что вновь крепко стоит на ногах. Вот только Ляля... Но ведь должно наладиться, непременно должно наладиться, как же иначе... Еще 9 августа 1946 года министр вооружения СССР Дмитрий Федорович Устинов подписал приказ № 83-К: «тов. Королева Сергея Павловича назначить Главным конструктором „изделия № 1“ НИИ-88». Королев послал в НИИ-88 Мишина, чтобы дом не был без хозяина, Мишин парень энергичный, но ведь уже глубокая осень, пора самому ехать...
4 ноября 1946 года Юру Гагарина приняли в пионеры.
Дмитрий Федорович Устинов
С.П.Королев в Германии.
Ноябрь, 1945 г.
К.М.Винцентини с дочерью Натальей
42
Снимем камзолы и займемся делом, покуда еще светло...
Вильям Теккерей
Вернувшись в Москву, Королев ни на Конюшковской, ни на Октябрьской практически не жил. Очень быстро перебрался он в Калининград, или Подлипки – как чаще называли этот, тогда совсем маленький, грязноватый (что особенно бросалось в глаза после Германии) подмосковный городок, который сыграл важнейшую роль в жизни Сергея Павловича: он прожил в нем двадцать последних и главных лет своей жизни. Была квартира, а потом и отдельный дом в Москве, но он там ночевал, а жизнь шла в Подлипках, потому что жизнь для него была там, где были его ракеты. Он, собственно, и превратил Подлипки в настоящий современный город и сделал для его процветания несоизмеримо больше, чем «всесоюзный староста», имя которого город носит до сих пор.
Подлипки выросли под Москвой из зернышка «Белой дачи» – так называлось имение Перлова – владельца двух доходнейших чаеразвесочных фабрик в Москве, который в угоду своим постоянным зарубежным партнерам построил «китайский дом» на Мясницкой, где торговал чаем и заключал миллионные сделки с иноземными плантаторами. Чайного магната губила одна благородная страсть: лошади. На «Белой даче» им жилось не хуже, чем людям: конный двор, манеж, кузница. Сам выезжал рысаков, возил в Москву на ипподром и играл самозабвенно. В 1912 году случились лихие скачки, Перлов вошел в азарт и в одночасье проиграл конезаводчику Голованову и саму «Белую дачу», и леса вокруг, и лучшую воду мытищинских ключей, сосняки с маслятами и ельники с рыжиками. Голованов быстро продал поместье оборотистому англичанину Вайнраубе, который решил организовать здесь образцовый дачный поселок с водопроводом и телефоном, с парком, цветниками, аттракционами и даже плавательным бассейном, с купальнями на Клязьме и конкой, чтобы за четыре версты возить на Клязьму купальщиков. В Москве в киоске у Большого театра продавали участки под дачи, и торговля шла бойко: к 1915 году было выстроено 53 дачи.
Вайнраубе был интуитивным диалектическим материалистом: перед самой революцией почувствовал он, что надо забирать деньги и сматываться. Английское акционерное общество «Бекос», которому он продал Подлипки, дачи не интересовали. Новые хозяева решили построить здесь авто– и авиасборочный завод. Заложили корпуса, поставили два двухэтажных дома и бараки для рабочих, но тут Великий Октябрь их «прихлопнул».
Начало новой главы в истории Подлипок связано с петербургским орудийным заводом, основанным в 1866 году на месте старого Арсенала у Литейного моста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188