быстро, годика за два-три построить военный городок, МИК, стартовый комплекс и быстро из этого богом забытого места сматываться. Собирались строить именно городок, а не город. А Ниточкин хотел построить город.
Главный проектировщик Тюратама Алексей Алексеевич Ниточкин был коренным москвичом, работать на стройках начал еще мальчишкой, закончил Московский инженерно-строительный институт, был руководителем группы в «Теплоэлектропроекте» и, если бы не война, может быть, и прожил бы тихо в родной Москве. Но в 41-м, проучившись три месяца на курсах в Военно-инженерной академии, попал на фронт и неожиданно для самого себя стал прекрасным офицером, обнаружив в себе смелость и мужество решительно ему неизвестные. Он кончил войну в Берлине – вся грудь в орденах и медалях – и остался военным строителем. Когда его назначили руководителем проекта нового полигона, он был уже инженер-подполковником. Умница, прекрасный специалист, одаренный художник, не мог он побороть единственную слабость, которая его губила: водку. Это знали и прощали ему: человек был добрый, хороший и талантливый.
Ниточкин, наверное, раньше других строителей понял, что этот полигон надолго, что его на всю жизнь хватит, что одним стартовым комплексом дело не кончится, что, кроме Королева, полигон этот завтра понадобится и Янгелю, и Челомею, и кто там еще что пострашнее придумает. Поэтому он проектировал не городок, а город. Поначалу, как истинный москвич, да и вообще городской человек, робел от безбрежных казахских просторов. Его поправил Неделин:
– Ну, что ты жмешься, Алексей Алексеевич! Давай немного раздвинем здания, сделаем дворы попросторнее, чтобы ребятишкам было где побегать. Ведь кругом такой простор, земли на все хватит...
Но было бы ошибкой объяснять все победы военных строителей личными качествами и талантами их командиров. Есть и объективные причины. В какой-то очередной, пузырящейся пафосом «космической» книжке прочел я жизнерадостную фразу: «Космодром строила вся страна». Несмотря на затертость самого стереотипа, он отвечает истине: космодром действительно строила вся страна, чаще всего сама о том не зная. Те, кто валил лес, плавил металл, делал цемент, – не знали, куда все это пойдет, но космодром строила вся страна. Отказа не было ни в чем. Каждый день заместитель Шубникова по материально-техническому снабжению Андрей Александрович Ткаленко звонил в Москву своему министерскому коллеге – заместителю начальника Главного управления специального строительства по материально-техническому снабжению Михаилу Васильевичу Кузьмину и диктовал, диктовал, диктовал, что ему нужно, а Кузьмин записывал, записывал, записывал и отсылал, отсылал, отсылал...
Дело доходило до анекдотов. Однажды, когда Ткаленко разговаривал с Кузьминым, в комнату зашел находящийся на полигоне генерал Григоренко и начал по обыкновению кого-то распекать. Ткаленко пошутил:
– Вот тут Михаил Георгиевич зашел и говорит, что нам для хорошей работы скипидар нужен, чтобы закапывать...
В это время связь прервалась. Каково же было удивление Ткаленко, когда просматривая на следующий день бумаги о вновь прибывших грузах, он обнаружил накладные на две двухсотлитровые бочки скипидара, доставленные самолетом!
Не менее курьезный случай, иллюстрирующий ту же мысль, произошел позднее, когда на космодроме выяснили, что протирать опорожненную заправочную цистерну перед новой заправкой вафельными полотенцами нельзя, так как мельчайшие ниточки забивают фильтры насосов. Стали думать, чем же протирать. Один шутник заправщик сказал:
– Я знаю отличный материал. Надо вытирать щетками из рыбьего уса...
Кто-то из офицеров услышал, и вскоре щетки из рыбьего уса попали в инструкцию по заправке. Когда инструкцию не глядя подписал Бармин, а потом и Королев, она приняла форму приказа. И вот заправщики пошли на склад получать положенные щетки, а им уса, естественно, не дают. Они пожаловались Бармину: подписанная им инструкция не выполняется. Бармин, который не упускал случая свалить на военных, если не вину за что-то, то хотя бы возможность вины, отметил на заседании Государственной комиссии недоработки со стороны военных снабженцев, что ужасно раздосадовало главкома ракетных войск Кирилла Семеновича Москаленко, который всегда старался всем доказать, что если на полигоне и бывают какие-нибудь накладки, то происходят они исключительно по причине расхлябанности гражданских товарищей. Москаленко после заседания Госкомиссии устроил своим снабженцам суровый разнос и приказал немедленно вылететь в Москву и без щеток из рыбьего уса на космодром не возвращаться. Гонец Москаленко оказался человеком исполнительным и очень дотошным. Он перевернул вверх дном все столичные ихтиологические институты и лаборатории, весь Минрыбпром, но не обнаружил даже следов рыбьего уса. Ему предлагали взять китовый ус, но ни на какие замены он не соглашался. Намекали, что, возможно, это, так сказать, эзопов язык, что на самом деле под рыбьим усом подразумевается некое секретное стратегическое сырье, возможно, даже получаемое из-за рубежа через третьи страны, но проверка и этой версии ничего не дала. Обессиленный гонец вернулся на космодром без рыбьего уса, честно обо всем доложил и был прощен главкомом, который не преминул отыграться на Бармине и подпустил шпильку Королеву. Инструкцию по заправке переделали.
Редкой силы стужа, бураны и метели, начавшиеся перед самым новым 1957 годом, затормозили работы по прокладке железной дороги к старту. Утром 26 декабря шел сильный дождь, а к вечеру мороз достиг 36 градусов. На дорогах был чистый, как зеркало, лед. Стройка стала. Машины, тракторы, бульдозеры нельзя было заглушить ни на час: масло и солярка становились такими же тягуче-густыми, как асфальт летом. У заглохших машин шоферы снимали аккумуляторы, в землянках спали, прижимая их к себе, согревая собственным телом...
Люди очень измучились в эти дни, и, тем не менее, уже в феврале во всю развернулась работа по монтажу технологического оборудования на стартовой позиции. Через некоторое время подключились монтажники Госкомитета по электронике, их дело – системы управления, телеметрия, коммуникации шлемофонной и громкой связи.
Настал день, когда Королев позвонил из Подлипок Нестеренко и Шубникову:
– Отправляю...
В начале марта 1957 года сверхсекретный спецпоезд, густо усыпанный краснолицыми солдатами охраны в белых полушубках, вышел из ворот завода имени Калинина. В опечатанных вагонах лежала разобранная по частям ракета Р-7 – первая ракета полигона Тюратам.


Первые бараки полигона Тюратам



Георгий Максимович Шубников



С.П. Королев военными строителями, в центре Г.М.Шубников



54
Звездоплавание нельзя и сравнить с летанием в воздухе. Последнее – игрушка в сравнении с первым...
Если бы знали трудности дела, то многие, работающие теперь с энтузиазмом, отшатнулись бы с ужасом.
Константин Циолковский
В январе 1957 года Сергею Павловичу Королеву исполнилось пятьдесят лет. Дата серьезная. Юбилеи были в моде, но Королев шума большого создавать не хотел, однако и замалчивать такую дату не стал: юбилей для Дела может быть полезен. Бесспорно, для Дела полезен и орден Ленина, которым был он отмечен и который 9 февраля вручил ему в Кремле старенький, с прозеленью в седине Ворошилов – тот самый «Железный нарком», который никак не мог поверить в его ракеты всего двадцать лет тому назад...
Орден еще не был вручен, когда в ОКБ решили устроить торжественное заседание в честь шефа. За несколько часов до начала Сергей Павлович неожиданно приехал домой, прямо в костюме, не сняв пиджака, улегся на постели и заявил жене, что ни на какое торжественное заседание он не поедет. Нина Ивановна, уже имевшая немалый опыт в «разминировании взрывоопасного Королева», очень спокойно и тихо, голосом Дюймовочки спросила:
– Ну почему же, Сереженька?
– Устинов заявил, что «не рекомендует» мне приходить на этот вечер с женой.
– И отлично! – почти радостным голосом воскликнула Нина Ивановна. – Поезжай без меня! Господи, какие пустяки...
Ей было очень обидно. К этому вечеру она тоже готовилась, сшила новое платье, знала, что оно к лицу... Глупость какая-то! Ведь отец ее там работал, сама она там работала, причем тут ракетные секреты?..
Нелепые эти распоряжения шли не от Устинова, Устинов лишь передавал их. Шли они от заведующего оборонным отделом ЦК КПСС Ивана Дмитриевича Сербина, который крепко недолюбливал Сергея Павловича. Обвинять его за это нельзя, его можно лишь жалеть: это почти генетическая неприязнь серости ко всякой яркой и неординарной личности.
Сербии распорядился проводить юбилей Королева не в его ОКБ, а в соседнем НИИ-88.
– На чужой территории он не так будет задаваться, – сказал он Устинову.
В зал заседаний НИИ-88 приехали все, кто обязан был приехать. Приехали все, кто мог себе позволить и не приехать. Приехали и те, кто год назад наверняка бы не приехал. Но в этом прошедшем году были «Байкал», Золотая Звезда, Политбюро в ОКБ, и потому они приехали.
Доклад о жизни и трудах юбиляра должен был сделать Глушко. Он опоздал минут на сорок, Сергей Павлович дошел уже до предельного накала и объяснений Валентина Петровича слушать не хотел. Глушко влетел на трибуну и начал говорить. Как замечательно он говорил! О таланте, о воле, о вдохновении и, конечно же, о невероятной целеустремленности юбиляра, истинного лидера, объединившего вокруг себя и... Ну, просто замечательно говорил! Королев сидел с влажными глазами, про опоздание забыл...
В ответном слове Сергей Павлович благодарил своих авиационных учителей: Туполева, Григоровича, Поликарпова, своих ракетных учителей: Циолковского, Цандера, тех, кто помогал ему в первые годы работы: Тихонравова, Победоносцева. Подобные слова благодарности – обычная дань юбиляра, но услышал ли кто-нибудь в этом перечислении звон исторической цепочки, соединяющей чердак с моделями калужского мечтателя и стартовые комплексы готового к сдаче космодрома?..
В общем, при всем формализме мероприятия вечер прошел хорошо, тепло, Королев был доволен. Запланирован был и банкет. Кто-то расхвалил Сергею Павловичу мастерство поваров ресторана «Украина», Нина Ивановна ездила туда, договорилась о трех банкетных залах: гостей набиралось больше сотни. С метрдотелем разработано было меню и внесен задаток – пир намечался нешуточный, тысяч на пятнадцать. Уже обзвонили всех гостей, точно назначили день и час, но вот опять приехал с работы Королев в таком настроении, что впору снова одетым в постель кидаться.
– Представляешь, – клокотал Сергей Павлович, – приходит сегодня Яковенко, глаза прячет и говорит, что «есть такое мнение – банкет отменить». Как это тебе нравится?!
– И чудесно! – всплеснула руками Нина Ивановна. – Это даже лучше! Соберемся дома в узком кругу, одни родные и отпразднуем на славу...
Диву даешься, какие же пни сидели где-то там, на Старой площади, или на Лубянке, не понимающие, что и самым строго засекреченным людям тоже нужно несколько часов радости, веселья, нарядной толчеи, дружеских улыбок, всего несколько часов из многих лет, переполненных сложнейшей работой, пыльными бурями и грохотом ракетных стартов, каждый из которых уносил в бездонное небо частицу их жизни. Чем бы люди ни занимались, какими бы важными секретами ни владели, они же люди. А коли не так, зачем все это, все эти ракеты и секреты, гори они огнем...
Человеку от техники далекому, а впрочем, даже в ней и разбирающемуся, представить себе объем работы, предшествующей запуску межконтинентальной ракеты, невозможно. Я рассказывал об изысканиях теоретиков Келдыша, проектировщиков Бушуева и Крюкова, конструкторов Охапкина, но ведь существовали еще тысячи вопросов, не связанных с ОКБ Королева, и десятки тысяч – относящихся уже не к сфере науки и техники, а чистого производства, монтажа, транспортировки, наконец, испытаний. Вновь повторю: вся работа была новаторской – никто, никогда и нигде такой ракеты не делал, спросить было не у кого.
Требовалось разработать чертежи и составить документацию на многие тысячи деталей, продумать, кто и где их может изготовить, и договориться с этими изготовителями, точно рассчитать свои силы: кто, что, когда будет делать и есть ли для этого необходимое оборудование, станки, материалы и люди соответствующей квалификации. И, наконец, убедившись в том, что есть нечто, чего нельзя изготовить ни своими, ни чужими руками, надо было придумать, как же это все-таки изготовить, или – и такой вариант допустим! – как же без этого обойтись.
Перед тем как делать настоящую ракету, надо было соорудить габаритный макет, увидеть все в реальных размерах, убедиться, что отдельные детали компонуются в нечто целое и это целое действительно похоже на то, что задумывалось. Затем надо было сделать еще один макет для наземной отработки совместно со стартовым комплексом. Головной организацией по наземке и на этот раз было КБ Владимира Павловича Бармина.
Этот стартовый комплекс, не то вытканный, как ковер цветными нитками, не то живописно исполненный с применением какой-то причудливой техники, висит в рабочем кабинете Владимира Павловича по левую руку Главного конструктора. С Барминым мы знакомы давно. В отличие, скажем, от Пилюгина он был из тех Главных, кто в 60-е и 70-е годы почти всегда приезжал на все запуски космических кораблей, так что встречались мы в Тюратаме лет десять, а поговорить все не удавалось. От коллег я слышал, что Бармин своенравен и капризен, однако могу засвидетельствовать, что это не так: мы нашли общий язык сразу и сразу почувствовали какое-то взаимное доверие друг к другу. Впрочем, из одного рассказа Владимира Павловича я понял, что у него были основания относиться к пишущей братии настороженно.
Дело было в 1936 году. В тот год Орджоникидзе послал в Соединенные Штаты большую группу инженеров с разных заводов страны поучиться и перенять все толковое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188