А один, кажется он был родом из тех мест, добавил: «Если поливать – тем более не будет».
– И как пастбища они тоже использоваться не могут, – наседал Королев.
– Не могут.
– Так в чем же дело?
– Будем думать...
Королев еще подождал, потом не выдержал, пошел в республиканское ЦК. После его страстной речи один из секретарей ЦК позвонил в Совмин и назавтра вопрос был решен.
– А вы что мне говорили? «Формальная процедура»! – наставлял Сергей Павлович строителей на обратном пути из Алма-Аты. – Я казахов понимаю: почему они должны вот так сразу отдавать гигантскую территорию пусть и бросовых земель? Тем более что мы им не можем толком объяснить, зачем нам эта земля и что мы с ней делать будем. Но, поверьте моему слову, когда узнают, – спасибо нам скажут. Мы эту пустыню на весь мир прославим!
Окончательно месторасположение нового полигона узаконено было на одном из заседаний Политбюро. Докладывал маршал Жуков. Быстро перечислил варианты и предложил Казахстан. Жукова слушали с вежливым равнодушием, проголосовали единогласно: в конце концов, Жукову виднее, где ему строить новый полигон. Только Хрущев, человек, кажется, самый живой и любознательный в этой компании, спросил:
– А где точнее?
– Разъезд Тюратам, – ответил Жуков.
Разъезд Тюратам появлением своим на свет в 1901 году был обязан не неким хозяйственным потребностям, а лишь несовершенству тогдашних паровозов: здесь они останавливались, чтобы «напиться» воды. В те годы была сооружена насосная станция с дизелем, отполированные медные части которого, горящие жарким самоварным блеском, поразили первых строителей полигона: старая машина вполне могла бы жить в зале Политехнического музея, но она исправно работала уже шестой десяток лет. С 1913 года здесь, сменяя друг друга, постоянно жили русские механики, сущие отшельники и великие хозяева, сумевшие в этих солончаках содержать и коров, и свиней, и овец, не считая кур, уток и огорода. Часа на 2-3 в день они запускали свою идеально чистую насосную, а остальное время хозяйствовали, вытаскивали из бочажков плененную коротким весенним паводком рыбу и стреляли сайгаков. К 1954 году – последнему году патриархального быта Тюратама – разъезд этот мало отличался от «Буранного полустанка» Чингиза Айтматова. Два дома железнодорожников и три десятка мазанок давали приют нескольким десяткам людей и нескольким десяткам тысяч клопов, азиатское гостеприимство первых и кровожадность последних испытали на себе строители нового полигона в полной мере.
А появились эти строители в самом начале 1955 года, появились совершенно неожиданно для жителей разъезда. 12 января начальник станции Анатолий Лебедев получил телеграмму с распоряжением отцепить в Тюратаме два вагона-теплушки от поезда, следующего на Ташкент. Из теплушек посыпались солдаты, одетые, как в 41-м – в полушубки, ушанки и крепкие валенки. Командовал ими лейтенант Игорь Николаевич Денежкин, вошедший в историю, как житель № 1 Байконура. До Денежкина сюда приезжали, правда, инженеры-изыскатели – прикидывали стройплощадки, «прибрасывали» дороги, определяли уровень грунтовых вод, но это были как бы командировочные, а Денежкин со своими ребятами был уже коренным.
В ответ на вопросы железнодорожников лейтенант загадочно улыбался, туманно намекал на большую стройку.
Надо сказать, что строительство нового полигона было окружено еще более плотной завесой тайны, чем организация в свое время Кап.Яра. Что они, собственно, строят, рядовые солдаты-строители не знали. Политработники отделывались заготовленными в Москве трафаретами: «Родина поручила нам строительство объекта огромной государственной важности», и т.п. На почте существовала жесткая военная цензура. Запрещалось писать не только о том, что копаю-де котлован – это расценивалось как разглашение государственной тайны, но даже о песках, тюльпанах, скорпионах, сусликах и жаре. И вообще никто не мог толком объяснить, о чем же все-таки можно солдату писать домой. Когда один из них, встретив Королева, спросил на месте первого стартового комплекса, что же тут будет, Сергей Павлович засмеялся:
– Стадион, ребята! Самый большой в мире стадион!
Но, конечно, постепенно правда дырочку находила и просачивалась. Никогда не следует считать солдата тупым простофилей, который не может отличить авиационный ангар от МИКа с железнодорожными рельсами, или подземный арсенал от ракетного старта. Солдат все видит, все слышит и смекает, а если командир желает, чтобы он, солдат, вроде бы ничего не знал, он согласен сделать вид, что ничего и не знает, так ему даже спокойнее.
В конце концов, все всё знали, а поначалу и так видно было, что затевается действительно огромная стройка: на крохотный пустынный разъезд буквально обрушился такой поток грузов, который и в очень большой город не прибывает: бревна, доски, стекло, кирпич, цемент, известь, гравий, горючее и смазочные материалы, грузовики, тракторы, скреперы, бульдозеры, экскаваторы, электрические и трансформаторные подстанции, котлы, станки, продовольствие и еще великое множество всего другого в ящиках, тюках, мешках, бочках, контейнерах, которые не успевали развозить по складам и строительным площадкам, так что поезда у разъезда Тюратам шли как бы в тоннеле, образованном всем этим богатством, лежащим по обеим сторонам железной дороги.
Разгружать все новые и новые вагоны было в таких условиях невероятно тяжело, даже на соседних разъездах стояли в ожидании своей очереди неразгруженные составы, и дело кончилось тем, что министр путей сообщения Бещев Тюратам закрыл: ни одна станция не имела права принять груз, туда адресованный.
Только авральное строительство отводной железнодорожной ветки и мобилизация всех имеющихся ресурсов на разгрузку прибывающих составов вывели полигон из критического положения.
Впрочем, это случилось уже весной, после подписания Постановления правительства о строительстве полигона. Постановление от 12 февраля 1955 года включало множество пунктов, адресованных различным министерствам и ведомствам. Но на первом месте стоял, конечно, «заказчик» – Министерство обороны.
Неделин решил, что строители строителями, но, коли полигон формально на бумаге существует, у него должен быть начальник. Все прочили на это место Вознюка. Узнав об этом, жена Василия Ивановича Марта Яковлевна, всплеснула руками:
– Вася, милый! Неужели опять уезжать?! Посмотри, какой цветник вырастили! Васенька, давай останемся...
Дело не в цветах, конечно. Вознюк прикипел сердцем к Кап.Яру. Каждый, не то что дом, – каждый камень был здесь памятен ему. Он всегда много работал, и на войне он тоже очень много работал. Но вот война кончилась, и где он, этот труд? Да, конечно, в Победе. Ну, а материально, как потрогать то, что оставит он на Земле детям? Полигон был для него не местом службы, а следом его жизни...
Он отклонил предложение маршала перебраться в Тюратам. Он и потом не раз отклонял разные очень лестные для него предложения, включая высокие московские кабинеты Министерства обороны. Он остался верен своему Капустиному Яру.
В апреле 1955 года Неделин назначил генерала Алексея Ивановича Нестеренко начальником нового полигона.
Начальник был, но полигона еще не было. Его еще надо было построить, И его строили с невероятной быстротой сотни, тысячи людей. Три десятка молодцов из первого десанта лейтенанта Денежкина стремительно превращались в целую строительную армию: в общей сложности за время основного строительства здесь работало свыше трехсот тысяч человек.
У каждой армии должен быть командующий. Им стал инженер-полковник (затем генерал-майор инженер технической службы) Георгий Максимович Шубников.
Рассказывают, что Шубников по складу характера, воле, упорству и работоспособности был очень похож на Королева. Он был немного старше Сергея Павловича – родился 1 мая 1903 года в Ессентуках в семье плотника. И в отроческие годы начинали они похоже: Королев в стройпрофшколе, Шубников – в строительном техникуме. Но Королева сманила авиация, а Шубников так и пошел по строительной стезе. Служил в армии, в кавалерии, после демобилизации – работал и учился, в 1932 году окончил строительный институт и строил до самого начала войны. И на войне он тоже не разрушал, а строил: укрепрайон на Дону, переправы на Днепре, дороги в северной Буковине, мост на Висле, – долго можно перечислять.
– А после войны, – рассказывал мне заместитель, а позднее преемник Шубникова генерал Илья Матвеевич Гурович, – работа его отличалась от прежней только тем, что не стреляли, и еще тем, что работы этой прибавилось...
Георгий Максимович восстановил и построил заново: железнодорожный мост во Франкфурте на Одере, мосты через Одер в Кюстрине и Староречье, мосты через проливы Штральзунд и Цитентрабен, мост через Дунай в Будапеште, через Шпрее – в Берлине. Он же построил и знаменитый скорбный ансамбль на кладбище наших воинов в Трептов-парке. Потом был Донбасс, аэропорт в Ташкенте, спецобъекты ПВО в Азербайджане и вот теперь Тюратам – главная и последняя стройка его жизни.
Как и Королев, Шубников ничем, кроме работы своей, серьезно не интересовался, а работал с рассвета и заполночь. Звонил жене по телефону, чтобы не ждала его к ужину и весело говорил сослуживцам:
– Замечательная женщина моя жена! Совсем не мешает мне работать!
Как и Королев, был строг и требователен к людям. Как и Королев, имел право на такую требовательность, потому что себя тоже не жалел. Шубников поднимался в шесть часов. Он приспособился бриться и одновременно выслушивать по телефону рапорты дежурных – узнавать, что произошло, пока он спал. После физзарядки завтракал: картофелина, яйцо, горстка капусты, иногда маленький кусочек мяса и стакан чая. Быстро все это съедал и – вперед! Когда и где обедал – никто точно не знал. В том числе и он сам.
Сходство Шубникова и Королева продолжается в их неизбалованности комфортом, сервисом и пищей и дополняется равнодушием к алкоголю, что в условиях полигона и по сути неограниченного (для их ранга) доступа к спирту назвать типичным явлением нельзя. Шубникова довольно часто приглашали на различные застолья – кто ищет, повод всегда найдет: начало работы, окончание работы, рождение, поминки, лишняя звездочка на погоне, просто красный день календаря. И Шубников редко отказывался. Приходил, выпивал бокал шампанского или стопку водки и незаметно исчезал. Сидеть и пировать по несколько часов кряду не умел и не любил, как и Королев.
В общении с подчиненными был Шубников, пожалуй, посдержаннее Сергея Павловича, реже кричал, стучал кулаком по столу, королевского умения «заводить» самого себя и бесспорных актерских способностей Сергея Павловича Георгию Максимовичу не хватало. Рассказывали, как одному провинившемуся прорабу, атлетически сложенному, румяному молодцу Шубников, долго его разглядывая, тихо, словно размышляя сам с собой, сказал:
– Удивляюсь, как вы, мужчина, при всех своих способностях можете так плохо работать...
Мне кажется, реакция Королева была бы другой. Но, как и у Королева, самым суровым приговором Шубникова было:
– Это – безответственный человек.
Даже издалека, рассматривая в бинокль или стереотрубу Королева и Шубникова в кругу других людей, даже не слыша, о чем и как они разговаривают, а только по движению, по походке, жесту внимательный человек сразу признал бы в них лидеров. Они были прирожденными лидерами и знали это. Не надо быть оракулом, чтобы предсказать: стычки между такими людьми возможны и даже вероятны. Они и были.
Королев приехал в Тюратам первый раз ненадолго, между двумя командировками на Северный флот, в сентябре 1956 года. Две вещи поразили его: никогда прежде невиданный размах строительства и невыносимые природные условия. Оказалось, что существует жара и пыль пострашнее, чем в Капустином Яре, причем он понимал, что лето уже на закате, особого ветра нет и это отнюдь не предельная жара и пыль. Летом, как ему рассказывали, было совсем плохо. Солдаты-строители мучились от жажды, воды не хватало. Никогда еще за всю свою долгую жизнь чистенькая насосная станция с блестящим древним дизелем у паровозной водокачки не работала как теперь – круглосуточно, но напоить всех она не могла. Случалось – не на чем было даже сварить солдатам обед. От жары мутилось в голове, и приказы командиров имели уже сомнительный вес. Солдаты самовольно выходили на дорогу, останавливали водовозки и выпивали их досуха, залив все фляги, котелки и ведра. Шоферы не знали, что им делать: драться или плакать, ведь воду ждали там, в пустыне, такие же солдаты...
– Сейчас готов водовод, проблему эту мы решили, – говорил Шубников, усаживая Королева в свой газик. С веселым оживлением демонстрировал Георгий Максимович Главному конструктору все свое хозяйство, рассказывал о ходе работ, не спеша, солидно знакомил со своей «гвардией»: начальником политотдела полковником Баландиным, главным инженером подполковником Грунтманом, начальником производственно-технического отдела Гуровичем, командиром 84-й инженерно-строительной-бригады полковником Гордиенко, 101-й – подполковником Дуровым, 2-й Симферопольской ордена Красного Знамени – полковником Халабуденко и другими высшими офицерами специально созданного в Тюратаме Управления инженерных работ (УИР). Уже по тому, как подтянуто выглядели офицеры – именно у строителей такое не часто встретишь, по тому, как подходили, как докладывали, как спокойно, без суеты, с точными цифрами отвечали на его вопросы, Королев видел, что дело у Шубникова поставлено четко, но от похвал удерживался, напротив, вид имел сурово озабоченный, что контрастировало с улыбающимся Шубниковым. Георгий Максимович уже «вычислил» Королева. Он понимал, что мнимое недовольство Главного конструктора во многом наигранное, поскольку Королев, очевидно, думает, что оно позволит ему с большей требовательностью настаивать на ускорении работ и вообще вести диалог в наступательных тонах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188