он не ждал назначения, а захватывал его. Он становился лидером сначала «де-факто», а уже потом «де-юре». Мишин не был ему подчинен, Мишин был человеком Болховитинова, «филичёвым» подполковником, как и сам Королев. Но Королев разговаривал с ним, словно сам он не «филичёвый» подполковник, а боевой генерал-полковник.
– Где хотите работать? – резко спросил он.
– Я домой хочу, – честно признался Мишин.
– Все домой хотят. Но сначала надо во всем разобраться...
– Да чертежи-то мы в Москву отправили.
– Чертежи уже обратно едут... И вы поезжайте. В Бляйхероде.
Чтобы заниматься Фау-2, нужно было ее иметь. Где ее искать? Родное гнездо этой ракеты – остров Узедом. С 1936 года там, в Пенемюнде, находился научно-исследовательский ракетный центр и завод, изготавливающий ракеты. С мая 1937 года там обосновался фон Браун. В конце 1942 года был издан приказ, предписывающий развернуть массовое производство баллистической ракеты в Пенемюнде и Фридрихсгафене на заводах фирмы «Цеппелин». Заводы по сборке и изготовлению компонентов для ракеты находились в Винер-Нойштадте. Завод по производству концентрированной перекиси водорода, на которой работал турбонасосный агрегат, размещался в Бад-Лаутерберге. Секретность была на высоком уровне и что делалось на этих заводах, англичане толком не знали. Фридрихсгафен и Винер-Нойштадт они считали центрами авиапромышленности, о Бад-Лаутерберге вообще не ведали, но зато о Пенемюнде знали хорошо. В августе 1943 года после массированного налета на Пенемюнде немцы решили изменить всю систему производства большой ракеты, а центр рассредоточить. Вот тогда, как я уже рассказывал, и создали полигон в Польше, экспериментальную лабораторию отправили в Кохель, в 40 километрах от Мюнхена, теоретиков поселили в благословенном Гармиш-Партенкирхене, заводы в Фридрихсгафене и Винер-Нойштадте из программы исключили, а в Пенемюнде оставили лишь опытное производство. Отныне Фау-2 производились на единственном и совершенно недоступном для английских бомб подземном заводе, вырубленном на 70-метровой глубине в недрах горы Конштайн неподалеку от городка Нордхаузен. Завод этот и примыкающий к нему концентрационный лагерь «Дора-Миттельбау» стал одной из «фабрик смерти», не менее страшной, чем Бухенвальд или Дахау, но менее известный, благодаря строжайшей секретности, окружавшей ее узников.
Это были только главные центры Фау-2. Можно сказать, что на эту ракету работала вся Германия. Заказы Брауна выполняли крупнейшие немецкие фирмы: «ИГ Фарбениндустри», «Сименс», «Рейнметалл-Борзиг», АЭГ, «Телефункен», «Миттельверке» – последний фирме и принадлежал завод под Нордхаузеном. Только в Южной Германии в районе Фрейбурга различные детали для Фау-2 изготовляли 38 фирм, не говоря о других, разбросанных практически по всем странам, оккупированным Гитлером.
Но ведь всего этого мы тогда не знали! Известны были только полигон в Близне – там ничего не осталось, разбитый бомбежкой Центр в Пенемюнде, испытательная база двигателей в Леестене и Нордхаузен, в котором уже похозяйничали американцы. Поэтому Королеву пришлось начинать работу на пустом месте.
Впрочем, не совсем пустом: ведь он приехал в Германию позже других и до его приезда кое-что все-таки успели сделать.
Первым в Пенемюнде, сразу за танкистами Рокоссовского, примчался генерал Соколов с маленькой группой своих специалистов. Вскоре к ним присоединились Исаев и Черток. Облазили весь остров, дивясь немецкому размаху. Ракетный центр был организацией, по структуре своей не имевшей аналогов в мире. Это был и научно-исследовательский институт, и мощное конструкторское бюро, и отлично оснащенная экспериментальная база, и опытный полигон. За жилым городком размещался завод, с которого тянулись железнодорожные ветки к испытательным стендам в центре острова, на север – к стартовым позициям Фау-2 и полигону Фау-1, на запад – к кислородному заводу и электростанции. Неподалеку от стартовых позиций находилась аэродинамическая лаборатория и корпус прибористов. Но все это имело вид жалкий – по существу не было ни одного целого здания, разве что «Швабес отель» в жилой зоне, недобитый нашими казаками. Руины, искореженный металл, безлюдье (а ведь там работали около десяти тысяч человек), холодный ветер с моря (купался один Победоносцев) – Пенемюнде было местом ужасно неуютным. Целыми днями наши ракетчики копошились в развалинах, лазали по всем одиннадцати испытательным стендам, выискивали какие-то непонятные железки, расспрашивали редких испуганных немцев о ракетах, документах, чертежах, но ничего путного не узнали. Самым дорогим трофеем оказалась толстая папка с техническим отчетом по ракете А-9/А-10, случайно найденная в дровах. Это была составная немецкая ракета, которой Браун собирался бомбить Нью-Йорк, но довести ее до ума не успел.
Посовещавшись, Соколов, Исаев, Победоносцев и Черток решили, что делать тут нечего и как только американцы уйдут из Тюрингии, надо переезжать туда. Не может быть, чтобы там, где шло массовое производство Фау-2, не осталось ни одной ракеты и документов.
В Нордхаузен они приехали буквально на второй день после ухода американцев, но опоздали: на подземном заводе уже хозяйничала бригада из Наркомата боеприпасов – нарком Ванников был не менее оперативен, чем Шахурин. Ракеты ванниковцев не интересовали, им нужны были станки, которые американцы не тронули. Впрочем, у приехавших Чертока, Исаева и Райкова тоже не было направленного интереса к Фау-2. Чертока интересовали приборы, Исаева и его сотрудника Райкова – двигатели. Каждый искал интересное для себя, о ракете в целом никто из них не думал, да и что думать, коли янки все повывезли. На стапелях подземного завода лежали какие-то отдельные блоки, агрегаты, но что это и откуда – не всегда можно было разобрать.
Жить в Нордхаузене было негде, и тройка наших первопроходцев перебралась в городок Бляйхероде – тот самый, куда Королев отправлял Мишина. Очень услужливый немец-бургомистр предложил им поселиться на вилле «Франк»:
– Там жил герр Браун, и я надеюсь, что вам там будет удобно...
Этот двухэтажный дворец принадлежал какому-то миллионеру-еврею, которого Гитлер выжил из Германии. Когда Пенемюнде эвакуировали, виллу отдали фон Брауну. Американцы виллу не разграбили, все было целехонько: ковры, гобелены, картины, люстры, дорогая мебель, библиотека со шкафами черного дерева. Исаев вошел в спальню, упал в бездонную перину и завопил на весь дом:
– Черт возьми! А совсем не так плохо в логове фашистского зверя!
Вместе с картинами и мебелью в доме сохранилась и прислуга. Аккуратная фрау неопределенного возраста в белой наколке прислуживала им в просторной нижней столовой, разливала суп из большой фаянсовой супницы в розанах, ловко прихватывая ложкой и вилкой в одной руке, раскладывала жаркое. После обычной военной сухомятки и «пиров» на газетах все это выглядело ирреально.
Поняв, что без помощи немцев разобраться с этой полуразбитой, разрозненной, никак не описанной техникой будет трудно, наша троица ежедневно совершала поездки в соседние городки в поисках немецких специалистов. В эту работу включилось и подкрепление, присланное из Берлина: Мишин, Воскресенский, Пилюгин, Рязанский, Богуславский, Рудницкий, Чижиков. Немцев собралось уже столько, что их надо было как-то организовать, и Чертоку пришла мысль создать институт. Военное начальство – генерал Горишный – дал команду бургомистру, который встретил эту идею восторженно. Известна немецкая любовь к порядку, а конец войны, приход американцев, а потом на смену им русских – все это являло собой крайнюю степень беспорядка, от которого немцы просто устали. Им хотелось стабильности. Раз перестали стрелять, значит надо работать, ходить на службу, получать зарплату, отоваривать карточки. Поэтому идея института была моментально горячо поддержана, тут же нашлось здание, откуда-то привезли отличную мебель. Придумали даже название новому учреждению «Raketen bau Entwicklung», что в переводе означает что-то вроде «Ракетовосстановительный институт» или сокращенно RABE.
– РАБЕ! РАБЕ! – немцы были в восторге: поскольку сокращение это означало по-немецки «ворону» – тут же родилась и эмблема. Нашлась даже типография, которая напечатала бланки с вороной. По согласованию с Берлином назначили немецкого директора – инженера Розенплентера, но директором с властью подлинной был Черток.
У фельдмаршала Кутузова были замечательные военачальники, с которыми он выиграл войну: Михаил Барклай де Толли, Петр Багратион, Николай Раевский, Денис Давыдов, Матвей Платов, Петр Коновницын – всех назвать трудно. У ракетного фельдмаршала Королева были замечательные инженеры, с которыми он вышел в космос: Василий Мишин, Константин Бушуев, Сергей Охапкин, Сергей Крюков, Игорь Садовский, Борис Раушенбах, Михаил Тихонравов, Константин Феоктистов, Михаил Мельников, Святослав Лавров – всех назвать невозможно, их не меньше, чем было у Кутузова. Когда-нибудь у нас будет Музей космонавтики, достойный нас, а в музее том непременно будет галерея героев покорения космоса, подобная галерее героев 1812 года в Эрмитаже. И в галерее этой будет непременно портрет лысого человека с длинным носом и очень умными глазами – Бориса Евсеевича Чертока – одного из самых верных и надежных генералов космического фельдмаршала.
Черток родился в 1912 году в Польше, в Лодзи, где отец его работал бухгалтером на текстильной фабрике. Семья оказалась там из-за матери, женщины огневой, страстной меньшевички, подпольщицы, которая после разгрома революции 1905 года должна была эмигрировать, жила в Швейцарии, во Франции, а потом осела с мужем в Лодзи. Впрочем, в Польше жили они недолго, с двух лет Борис уже москвич натуральный. Тут, в Москве, пошел в школу, узнал, что в мире живет необыкновенное чудо – радио, бегал в радиоклуб на Никольскую и даже печатался в журнале «Радио всем». Вторым увлечением отрочества стала авиация. Обе страсти соединились в 1930 году, когда Борис – электромонтер кирпичного завода – удрал (с бегунами тогда шла «война») на авиазавод имени Десятилетия Октября. Был он убежденный и яростный комсомолец, в двадцать лет не из карьерных выгод, по убеждению, стал коммунистом, организовывал летную школу, строил стадион, агитировал записываться в парашютный кружок, а в цехах собирались знаменитые самолеты: ТБ-3, АНТ-9, «Крылья Родины», «Страна Советов» – дух захватывало! На сборке ТБ-3 и познакомился он с Катей, племянницей знаменитой скульпторши Голубкиной. Познакомился и никогда уже не расставался...
В биографиях людей сильных, ярких, непременно присутствуют другие сильные, яркие люди – это закон. Борису Чертоку чертовски везло. Да нет, не учился он у них, не воспитывался ими, он просто соприкасался с ними, и, если хочешь понять Чертока, Королева, эпоху, нельзя не отвлекаться. Отвлечения от темы – грунт полотна, на котором портрет героя.
Директором завода № 22, самого большого авиазавода в стране, Сергей Петрович Горбунов стал в 28 лет! Организатор-виртуоз, энергичный и обаятельный, он влюблял в себя людей с первого взгляда. И сам влюбился. Это была настоящая драма. Сталин прислал на завод своего эмиссара – парторга ЦК Ольгу Александровну Миткевич. Член партии с 1905 года, участница дальневосточных походов Блюхера, одна из тех самых женщин, с которых писалась Любовь Яровая и комиссар в «Оптимистической трагедии». Очень некрасивая, очень умная и очень энергичная. И Горбунов влюбился! Она была старше его лет на двадцать, но ради Ольги он бросил молодую жену-красавицу. В 1933 году Горбунов погиб в авиационной катастрофе вместе с Петром Ионовичем Барановым. В 1937 году Ольга Миткевич, ставшая директором после гибели Горбунова, исчезла навсегда. Так закончился этот светлый и грустный роман, шекспировский по страстям своим и трагически современный...
Миткевич еще в 1933 году обвинялась в том, что повсеместно насаждала на заводе троцкизм. Началось дотошное корчевание ее единомышленников. Борис угодил в эту кампанию одним из первых: исключили из партии. В райкоме, однако, ограничились строгим выговором. В горкоме старушка-политкаторжанка заливисто похохатывала, читая его дело, и заменила строгий выговор обыкновенным. В 1933-м такое еще было возможно. Но с комсомольских вожаков Борис был смещен. Свободного времени стало больше, и он начал изобретать. Вскоре изобрел автоматический бомбосбрасыватель и получил неслыханные, по тому времени деньги – 500 рублей! Миткевич следила за этим смекалистым, энергичным пареньком и посоветовала ему учиться. Борис был откомандирован на электромеханический факультет Московского энергетического института. Учился, но продолжал работать на заводе.
Когда погиб Леваневский, Борис был уверен, что теперь уж и его посадят непременно: ведь он принимал участие в подготовке его самолета, да и маму, хоть и подпольщицу, но меньшевичку, самое время было ему припомнить. Но его не посадили, а он запретил себе об этом думать, запретил себе бояться, глядя на нового директора – Бориса Николаевича Тарасевича. Строго говоря, Тарасевич был не директором, а главным инженером. Директором он был на Коломенском паровозостроительном заводе, до того как его арестовали по «делу промпартии». Отсидев, он был назначен главным инженером завода № 22. Директоров после Миткевич было так много и сажали их так часто, что единственным человеком, который мог связывать постоянно рвущиеся вожжи управления, был Тарасевич, которого все – и начальники, и подчиненные считали настоящим директором.
– Мне ничего не страшно, – говорил Борис Николаевич. – Я на деле Рамзина уже весь свой страх растратил. Я – беспартийный человек, но я заставлю вас всех работать так, как это нужно России. А вы можете на меня жаловаться, писать доносы...
Тарасевич был болезненно справедлив и, по определению академика Д.С.Лихачева, высоко интеллигентен, поскольку движению его мысли всегда предшествовало движение сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188