Не для того дети на свет появляются, чтоб их ремнём калечить.
– Зачем же калечить? – возмутился старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Профилактика. Предупреждение. Закалка организма. Повышение его сопротивляемости самым различным заболеваниям.
Увидев Толика, психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз всплеснул руками, потом ими же схватился за голову, помолчал и сказал:
– Это организм или судьба! Я только что закончил научное описание его последнего заболевания и выздоровления… Быстро анализ крови, температуру и самый возбуждающий укол! Быстро, быстро! Срочно, срочно! На всякий случай – кислородные подушки! Это же лень! Типичная лень!
– Лень? – растерянно спросила бабушка Александра Петровна. – Откуда? Не может быть! Я же его на самостоятельный путь развития перевела. Я по вашей научной теории действовала, в которую глубоко поверила!
– Я расстроен не меньше вашего, Александра Петровна, если не больше. Мы так мало знаем о причинах возникновения лени и способах её лечения, что на каждом шагу нас подстерегают всё новые и новые загадки. Будем лечить. Изучать. Экспериментировать. Наблюдать.
– И на сколько вы это растянете?
– Намеренно никто ничего тянуть не собирается. Но болезнь вашего внука почти совершенно неизвестна научному миру. Излечить человека от лени – это вам не зуб удалить.
– Я же в точности следовала вашим указаниям, – продолжала сокрушаться бабушка. – А что же получилось? Ведь если бы я осталась нормальной бабушкой, а не пошла бы в общественные деятели городского масштаба, внук-то и не заболел бы, может?
– В принципе моя научная теория у меня лично не вызывает сомнений, – строго и обиженно сказал Моисей Григорьевич. – Вполне возможно, что очередная болезнь Толика – очередная научная загадка. Вот и будем её разгадывать.
– Загадка это или болезнь?
– И загадка, и болезнь. Вы слишком просто, то есть очень упрощённо, смотрите на клиническую действительность. Напомню вам старую, но вечно справедливую и глубокую истину: болезнь легче предупредить, чем излечить. Особенно это относится к заболеваниям, связанным с ленью. – Было похоже на то, что Моисей Григорьевич или начинал сердиться, или готовился прочитать научную лекцию.
На самом же деле он насторожённо и обеспокоенно поглядывал в сторону старшего санитара Тимофея Игнатьевича, который уже несколько раз открывал рот, пытаясь что-то сказать, но каждый раз Моисею Григорьевичу удавалось сдержать своего ретивого сотрудника.
Однако стоило доктору лишь на мгновение остановиться, как раздался нудный, недовольный голос.
– Я, конечно, очень крупно извиняюсь, – решительно вступил в разговор старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Но человек я здесь не посторонний. Прислушайтесь хоть раз к моим мыслям. Не такие уж они глупые. Жизненным опытом проверенные. Почему бы вам этого паренька хоть раз не выпороть? Без злобы ведь, а в чисто медицинских и научных целях это я предлагаю. Проэкспериментируйте, вреда не будет. Своей судьбой гарантирую положительный результат.
– Современный ребёнок, – раздражённо ответил Моисей Григорьевич, – к порке относится сугубо отрицательно. А тут ещё серьёзнейший случай опаснейшего заболевания, не исключён и самый ужасный исход.
– Мне остаётся в прессу, то есть в печать, обратиться, – пригрозил старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Придётся описать положение дел. Так, мол, и так: не приветствуют у нас новое в медицине.
– Пишите куда хотите и что хотите, – отмахнулся Моисей Григорьевич. – Кстати, порка – это довольно древний метод. Не выдавайте её за что-то новое, тем более передовое.
– С чего бы это у него? – всхлипывая, спросила бабушка.
– Прямо скажу: не знаю. Ещё прямее окажу: я просто обескуражен.
И если бы в последнее время бабушка не занималась спортом, то сейчас бы обязательно упала в обморок, причём очень глубокий.
– Что же делать? – собрав всю силу воли, спросила она.
– Верить в науку, – ответил Моисей Григорьевич, – в её безграничные, хотя до конца и не раскрытые возможности.
– К вам, Александра Петровна, обращаюсь! – с жаром воскликнул старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Не против я науки, в её рядах тружусь. И если не поможет наука, возьмите вы в руки обыкновенный ремень, не поленитесь, и даже не порите, а хотя бы припугните! Нам-то это помогало!
Смерив его презрительным взглядом, Моисей Григорьевич заверил:
– Наука сделает всё, чтобы спасти вашего внука, Александра Петровна.
Глава №43
На службе у фон Гадке появляется фон Хлипке
В бессильной ярости фон Гадке ударил по своему отражению в огромном зеркале. Зеркалу хоть бы хны, а кулачок, естественно, вдребезги. Но ярость фон Гадке не уменьшилась, а, наоборот, увеличилась в два с половиной раза.
Если вы помните, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер путал правое и левое и вот вместо левой ручки (чёрная перчаточка) пустил в ход правую (белая перчаточка) и искалечил её (не перчаточку, конечно, а ручку).
«Как же я теперь буду есть? – в ужасной тревоге подумал он. – Я же не умею есть левой! А может, я разбил именно левую ручку? Как бы узнать?»
Внезапно он со страшным испугом обнаружил, что путает не только правое и левое, но и чёрное и белое!
В головке у него всё перемешалось, ничего он не мог понять. Его тут же отвезли в госпиталь, сразу же положили на операционный стол, пришлось ему (не столу, а фон Гадке) стонать и ругаться от диких болей.
Новый его адъютант (прежний угодил в тюрьму, потому что подал своему господину вместо ложки вилку) молоденький офицерик фон Хлипке по дороге из госпиталя сказал:
– В следующий раз, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер, когда вами овладеет бессильная ярость, обращайтесь ко мне. Я вдарю по зеркалу. Я разобью свой кулак. Ваш кулачок дороже вам и командованию, чем мой.
– Не понимаю, – признался фон Гадке, с тоской и любовью глядя на искалеченную руку в тяжёлой гипсовой повязке. – Не понимаю и не соображаю, о чём ты болтаешь.
– Когда вами овладеет бессильная ярость, – услужливо и терпеливо повторил фон Хлипке, – вы подбегаете к зеркалу, замахиваетесь своим драгоценным для вас и для командования кулачком, а я вдаряю по зеркалу своим кулаком. У вас пройдёт бессильная ярость, а кулак разобьётся мой.
– Но зато разобьётся зеркало!
– Но зато пройдёт и бессильная ярость.
– Мозги у тебя варят неплохо, – поразмыслив, сказал фон Гадке. – А откуда ты взялся? Кто такой, такой на первый взгляд приятный?
– Меня прислали из Центрхашптаба по личному распоряжению барона Барана. Я очень услужлив. Я сделаю вашу жизнь почти райской. Мне это нетрудно! Ведь вы для меня почти бог!
– Ну это ты, хе-хе, загнул! А вот как я буду есть, отвечай!
– О, я вас прекрасно покормлю, дорогой мой господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер!
И действительно, фон Хлипке до того ловко кормил фон Гадке, что тому оставалось только рот открывать, жевать и глотать.
Наевшись, он почувствовал себя куда лучше прежнего, с удовольствием переваривал обильную пищу; спросил почти ласково:
– Где ты научился так прекрасно кормить?
– У нас была большая семья, а я в ней старший, – объяснил фон Хлипке. – И кормить всех братьев и сестёр с ложечки пришлось мне. И вообще в смысле услуг любимому начальству я умею делать всё и даже больше. А если чего и не умею, то быстренько научусь.
– Ты не сам попросился ко мне?
– Я бы никогда не осмелился! Ведь вы для меня почти бог. – Фон Хлипке склонился и доверительно прошептал: – Я приставлен к вам, чтобы следить за вами.
– Цвайбилд! Мефистик драп! – очень крепко выругался фон Гадке. – А на каком таком подозрении?
– Вам давно перестали доверять в Центрхапштабе, – предельно ласково шептал фон Хлипке, в три погибели согнувшись в услужливом поклоне, – особенно вам не доверяют с тех пор, как вы побывали у генерала Шито-Крыто. Есть подозрения, что вы вступили с ним в предательскую сделку. Поговаривают, что в наличии не имеется нескольких штук гавриков.
– Драйбилд! Мефистик драпдруп! – ещё крепче выругался фон Гадке. – Вот мерзавцы! Ещё что?
– Скоро состоится решение о том, чтобы отобрать у вас ваших гавриков и передать их более молодому и, пардоньте, более умному специалисту.
– Фюрбилд! – совсем крепко выругался фон Гадке. – Это проделки барона Барана. Он всегда завидовал мне… А почему ты откровенен со мной? Ведь я могу предать тебя. Со всеми твоими фонхлипскими печёнками, селезёнками и почками!
– Вряд ли вы это сделаете. – Фон Хлипке ещё ниже и ещё услужливее склонился перед ним. – Мне гораздо удобнее выдать вас, но я этого никогда не сделаю. Давайте работать вместе назло барону Барану.
Фон Гадке минут четырнадцать посоображал и сказал:
– С какой это стати я, старый, опытный, уважаемый, матёрый, знаменитый шпион, выдающийся военный преступник и учитель шпионов, буду вступать в сделку с никому не известным молоденьким офицериком? И чем ты докажешь, что ты не жулик какой-нибудь?
– Тем, что буду служить вам изо всех моих сил. Ведь у вас никогда не было такого верного адъютанта. Мой предшественник, подумать только, осмелился подать вам вместо ложки вилку!
– О, это было ужасно! Я долго не мог понять, почему не могу зачерпнуть супа! А как я мог его зачерпнуть, если в руках у меня была вилка!.. Я никому никогда ни в чём не верил. И как мне верить тебе, если тебя ко мне подослали?
– Вы всё поймёте, мой дорогой и любимый господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер, если учтёте, что я служу ещё и у генерала Шито-Крыто.
От дикой растерянности фон Гадке сначала хехекнул, потом хмыкнул, затем крякнул и заорал:
– Предатель!
– Но ведь вам это выгодно.
– Так ведь ты двойной предатель! Ты бутерброд из предателей! Центрхапштабу ты предаёшь Шито-Крыто, а ему предаёшь Центрхапштаб! И тому и другому собираешься предать меня. Ты тройной предатель! Свинтус!
– Нет, я не свинтус, а действительно тройной предатель. – Фон Хлипке скромно опустил глаза. – Центрхапштаб и генерала Шито-Крыто я предаю вам, хотя я во всём знаю меру, даже в предательстве. Может я даже и четверной, если так можно выразиться, предатель. Ведь Центрхапштаб и генерала Шито-Крыто я ещё куда-то должен предать не помню! Покорнейше прошу вас позволить мне действовать заодно с вами и только с вами. Учиться я хочу у вас! Я не вижу в шпионском мире ФИГУРЫ БОЛЕЕ ГРАЕДИОЗНОЙ, чем вы! И я помогу вам, попавшему под серьёзнейшее подозрение.
Фон Гадке, обдумывая услышанное, долго стонал, затем недоумённо проговорил:
– Значит… значит… Шито-Крыто подослал тебя в Центрхапштаб, а баран Баран… барон Барон
– А барон Баран подослал меня к вам. Ваша проницательность не имеет границ! – Фон Хлипке упал перед фон Гадке на колени.
– Встань, встань, – ласково предложил фон Гадке. – Я, конечно, очень… как это?
– Проницателен.
– Да, да. Но что ты предлагаешь делать?
– Пока не знаю. Надо подумать.
Думали они несколько дней. Фон Гадке до того привык и полюбил есть из рук фон Хлипке, что стал отказываться ездить на перевязку. Есть новым способом было легко и интересно. Зачем же лечить руку, если она не нужна?
Постепенно фон Гадке привык к тому, что и думать за него стал фон Хлипке. Проще говоря, благодаря заботам фон Хлипке фон Гадке совсем обленился, это и стало причиной его дальнейших несчастий.
Незаметно для себя господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер совершенно забыл, в каком он находится положении. А положение его было наисерьёзнейшее. С одной стороны, его допекал генерал Шито-Крыто, грозя выдать его Центрхапштабу. С другой стороны, в Центрхапштабе всё чаще и чаще распространялись слухи о том, что фон Гадке готовится почётная спиртизация.
Однажды, а именно в тот день, когда у фон Гадке сняли гипсовую повязку с кулачка, он как бы очнулся и впервые за последнее время поел сам, один, самостоятельно. Есть было очень неудобно и даже невкусно. Он не столько поел, сколько устал, весь выпачкался в еде. Зато головка его вдруг заработала. Фон Гадке прислушался и стал ждать, когда в неё придёт мыслишка.
Мыслишка долго не приходила, она застряла где-то в левом ухе, но фон Гадке уже сел в машину и приказал везти себя в Центрхапштаб. Не головкой ещё, а всем остальным организмиком он ощущал старую истину: не жди, когда тебя предадут, предавай сам.
Хорошо, прекрасно кормил его фон Хлипке, замечательно к нему относился, сердишко ему радовал, душонку тешил, но пора его предать!
Глава №44
Фон Гадке выдаёт фон Хлипке, которого, как оказалось, вовсе не было
Машину тряхнуло, и мысль из уха проскочила в головку фон Гадке: предавай фон Хлипке скорее, если ты ещё не опоздал!
Господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер вошёл в кабинет начальника Центрхапштаба барона Барана и сообщил:
– Присланный вами ко мне фон Хлипке состоит на службе у генерала Шито-Крыто. Хе-хе.
– Какой ещё фон Хлипке? – удивился барон Баран. – И при чём тут хе-хе? Мы к вам никого не подсылали, только собирались.
– Господин барон! – растерянно и в стразе воскликнул фон Гадке. – Я не шутки шучу, а официально заявляю, без всяких хе-хе, что ваш фон Хлипке служит у генерала Шито-Крыто. Этот офицерик является, по самым скромным подсчётам, по крайней мере, тройным предателем.
– А кем являешься ты?! – взъярился барон Баран. – Ты что, с ума спятил? Почётной спиртизации захотел? Никакого фон Хлипке я не знаю! Первый раз слышу!
– Эээ…ыыыыыы…ююююююю… – Фон Гадке издавал такие вот звуки, так как нижняя челюсть у него отвисла и не слушалась своего очумелого владельца.
– Мы были недовольны, что обучение гавриков идёт крайне медленно, а у нас много заказов из разных стран, – сказал барон Баран. – Прошли слухи, что вы снюхались с Шито-Крыто. Но пока мы доверяли вам. Сейчас же я вынужден допросить вас со всей строгостью. Какой фон Хлипке?
– Он меня кормил, – справившись со своей нижней челюстью, бормотал совершенно обескураженный фон Гадке. – Он меня поил… он за меня думал… он меня любил…
– Кто? Кто?
– Фон… он меня кормил… Хлипке… он считал меня почти богом… и…
– Взять! – страшным голосом приказал охране барон Баран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34