И вот он стал официантом. Тяжеленная наступила для него жизнь. Ведь с таким же, как говорится, успехом Жоржа Свинкина могли послать бегать на сто десять метров с барьерами. Правда, в работе официанта барьеров нет, бегать тоже не надо, но зато есть поднос и требуется много и долго ходить, во всяком случае, не сидеть. Вот и вспоминал Жорж Свинкин блаженные времена, когда он сидя торговал газированной водой или квасом.
И ещё Жорж Свинкин сожалел, что несколько лет понапрасну потратил на школу, надо было научиться только считать да и торговать с малых лет. Он мечтал вернуться к сидячей деятельности, но судьба распорядилась иначе, и опять его подвело самооболванивание.
Из трех кафе и двух столовых уволили Жоржа Свинкина. И как раз в это время в тресте решили вновь создать футбольную команду. И вот тут-то, абсолютно не зная, куда девать неудавшегося повара и ещё более неудавшегося официанта, вспоминали не о том, что он когда-то успешно для себя и для населения торговал квасом и газированной водой, а то, что он когда-то вроде бы был вратарём. Забыли и о том, что болельщики звали его Дыркой за то, что из десяти мячей, посланных в ворота, он пропускал что-то около девяти с половиной.
Жоржу Свинкину предложили стать тренером и приступить к немедленному комплектованию футбольной команды «Пищевик».
И произошло то, чего я лично, уважаемые читатели, не понимаю до сих пор. Жорж Свинкин согласился стать тренером футбольной команды, которой ещё не существовало и которую сначала предстояло собрать.
Размышляя над этим решением Жоржа Свинкина, я угадал три причины, по которым стремящийся к сидячей трудовой деятельности самооболванец-тунеядец согласился на такую нервную и хлопотливую должность, как тренер.
Во-первых, видимо, так рассудил Жорж Свинкин, тренеру можно работать сидя. Во-вторых, как, видимо, полагал он, нет ничего на свете проще и легче, чем отдавать указания и распоряжения. В-третьих – и это самое главное, – если бы он не согласился стать тренером, его тут же, как обещали, перевели бы в ночные сторожа.
Жоржу Свинкину так и сказали:
– Предоставляем тебе последнюю возможность искупить свою вину перед трестом ресторанов и столовых. Найди для начала хотя бы одного замечательного игрока к такому-то сроку. Не найдешь – тут же отправишься в ночные сторожа без права перехода на другую работу в течение нескольких лет.
Два месяца и три дня Жорж Свинкин очень трудился: сидя придумывал название команды. И вот уже полгода, кроме названия «Питатель», у этого тренера никого и ничего не было. Пришлось ему отправиться на поиски игроков, вернее, хотя бы одного замечательного игрока.
И когда бескомандный тренер после долгих и бесполезных скитаний обнаружил уникального вратаря, на пути встал маленький, взъерошенный, похожий на озабоченного воробья какой-то Шурик Мышкин!
Применив всю свою хитрость, всю свою пронырливость и, прямо скажу, всё свое жульничество, Жорж Свинкин сумел заманить растерявшегося Попова Николая в вагон электрички, даже удержать его (не вагон, конечно, а вратаря) до момента, когда поезд тронулся с места.
Тренер с командой из одного игрока уже настроился блаженствовать, как вдруг Попов Николай будто забыл о растерянности и сверхрешительно заявил:
– А ведь обманул ты меня! Не дал с Шуриком Мышкиным поговорить! Никуда я с тобой не поеду! Я к Шурику!
От неожиданности и злости Жорж Свинкин и ответить-то не успел, и Попов Николай исчез из вагона. Неудавшийся повар и более того – неудавшийся официант, ныне тренер, понимая, что теряет единственного игрока, а приобретает возможность попасть в ночные сторожа, бросился следом.
Дверь из тамбура наружу была распахнута. Уставившись в проём, задохнувшись от плотного, сильнейшего ветра в лицо, Жорж Свинкин от ужасного страха содрогнулся, а от страшного ужаса весь похолодел: как прыгать на полном ходу при его весе и при такой скорости?!?!?!
Это же наивернейшая смерть!
По-ги-бель!!!!!
Но ведь Попов-то Николай прыгнул…
И кем ты хочешь быть, Жорж Свинкин: тренером или ночным сторожем?
– Тренером!
Тренером!
Конечно, тренером! – громко стучали колеса.
Стальные и золотые зубы Жоржа Свинкина тоже постукивали.
А колеса как бы настаивали:
– Не сторожем!
Не сторожем!
Не сторожем!
Тренером!
Тренером!
Тренером!
Не от смелости, не от ума, а от самооболванивания, от страха потерять лёгкую и выгодную сидячую работу, от ненависти к Шурику Мышкину, закрыв глазки, стиснув стальные и золотые зубы, крепко сжав ручку чемодана пальцами-сардельками, будто ухватившись за него, Жорж Свинкин прыгнул…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Жорж Свинкин продолжает поиски Попова Николая. Шурик Мышкин знакомится с очень весёлым центральным нападающим по фамилии Весёлых, а по имени Егор

Закончив рассказ о своем прыжке на полном ходу с поезда, Жорж Свинкин с трагическими нотками в хрипло-скрипучем голосе проговорил:
– Колошшальной важности вопрош: как ишкать проходимша Попова Николая, такого негодяя? Прошто шидеть? Или ишкать?
– Сейчас перед нами троими, – озабоченно сказала бабушка Анфиса Поликарповна, – стоит одна колоссальнейшая задача – подумать о пище на завтра. Но борщ, уважаемый Жорж…
– К шожалению, я ешть не шпошобен. Жубы выбиты. Губы ражбиты.
– Но борщ, уважаемый Жорж, – бабушка Анфиса Поликарповна весьма строго повысила голос, – но ваш борщ, уважаемый Жорж, абсолютно несъедобен. Я – бррр – попробовала его и едва не вылила, но руки не поднялись. Почему он, ваш борщ, безвкусен, то есть несъедобен?
А Жорж Свинкин вдруг четыре раза подряд ойкнул, хрипло, скрипло и громко, два раза тихо состонал и проговорил:
– Хоть шкорую помош выживай… вшё лишо горит…
– Вам надо в больницу, – сказал Шурик.
– Нет, нет… надо ишкать прештупника.
– А вдруг он разбился и лежит в больнице? – испуганно крикнул Шурик. – Вдруг ему уже делают операцию? Может быть, я сбегаю в больницу?
– Шпегать в больнишу? – задумчиво переспросил Жорж Свинкин. – Вдруг операшию делают?.. Поштой, поштой! – он явно обрадовался. – Это же шветлая мышль! Только в больнишу отправляюшь я шам! Лишо там приведу в порядок. Жубы вштавлю. Шправки о прештупнике наведу! – И Жорж Свинкин моментально исчез – в одном красном полуботинке на левой ноге.
– Ненормальный… Как он в таком виде пройдёт по улицам? – Бабушка Анфиса Поликарповна пожала плечами. – Дорогой внук, давай решать судьбу борща, а следовательно, и нашу судьбу!
А Шурику всё было безразлично. Ни разу в жизни он не переживал так много за один лишь день, который ещё не кончился, и очень устал от переживаний, а они тоже ещё на сегодня не закончились. Если бы мог он знать, сколько ещё ему предстоит сегодня пережить!
Бабушка Анфиса Поликарповна вдруг резко поднялась с места и произнесла совершенно безапелляционным тоном:
– Тебе не избежать похода в магазин за продуктами. Что-то ведь надо есть! Вот, кой-какие деньги я собрала. Посоветуйся с продавцами, обрисуй им ситуацию, в какой мы с тобой оказались, – говорила она, подавая внуку большую хозяйственную сумку, – порасспрашивай покупателей. Ведь продают же консервы всякие, вообще разные съестные изделия. Удачи тебе, дорогой внук.
Шурик побрёл по улице, опустив взъерошенную голову, добрёл до садика возле поселкового клуба, машинально присел на скамейку, где сегодня познакомился с дядей Колей, и тихонько заплакал. Ему было до того тяжело и грустно, что он нисколько не стыдился своих слез.
И его надо понять, уважаемые читатели.
Однако жизнь устроена так, что сразу вслед за огромной радостью вас в ней, в жизни, вполне может настичь не менее огромная беда, а вслед за бедой может привалить и счастье примерно таких же размеров, как беда.
И когда Шурику с острой болью подумалось, что он больше никогда не встретится с дядей Колей, и он снова собрался дать волю слезам, как услышал очень весёлый голос:
– О чём тут горюешь, товарищ мальчик? Обидел тебя кто? Болит у тебя что-нибудь? Или деньги потерял? Или соринки в оба глаза попали?
Перед Шуриком стоял высоченный, широкоплечий дяденька в синем спортивном костюме и кедах. Он был обрит наголо, зато на его загорелом лице с озорными глазами красовались огромные чёрные усы, которые он то и дело покручивал. Видимо, он ими очень гордился и дорожил.
Шурик промолчал, дяденька присел рядом, тоже помолчал немного и заговорил весёлым голосом:
– Как утверждал мой любимый командир, старший лейтенант по фамилии Синица, а по характеру орёл, не проходи мимо пожара, бушующего хулигана, старушки и плачущего ребенка. Пожар следует потушить, хулигану показать где раки зимуют, старушке помочь, а ребенком всерьёз заняться, разузнать, что с ним стряслось и принять все возможные меры для того, чтобы он стал весёлым. Надо всегда помнить, говорил старший лейтенант Синица, что человек, особенно ребенок, создан для счастья, как птица для полёта.
Шурик громко вздохнул. Ведь когда человеку невесело, весёлые люди его просто раздражают и хочется от них поскорее избавиться, остаться одному со своей бедой.
Поэтому Шурик ответил:
– У меня болел зуб, а теперь уже не болит.
– А у кого ты учился врать? – поинтересовался очень весёлый дяденька и даже немного похохотал. – Видимо, сам учился, самостоятельно. Но успехов не добился. Однако, если ты не умеешь врать, значит, ты неплохой человек, то есть вполне хороший. У тебя в руках большая хозяйственная сумка, и ты плакал. Какая связь между большой хозяйственной сумкой и слезами?
Ещё немного помолчав, Шурик заметил, что его неприязнь к очень весёлому дяденьке уже почти растаяла, и ответил с очень глубоким вздохом:
– Я шёл в магазин.
– И заплакал, не дойдя до магазина. Почему? Молчишь. И врать не хочешь, и правду сказать не можешь. Разреши представиться – демобилизованный из рядов Вооруженных Сил Советского Союза младший сержант Егор Весёлых. И фамилия у меня такая смешная, и сам я очень весёлый человек. И ещё я футболист, центральный нападающий. Это тебе что-нибудь говорит?
– Центр… центральный нападающий?! – Шурик в изумлении и восторге всплеснул руками, выронив большую хозяйственную сумку на землю. – Неужели?!
– Ещё как ужели! Мечтаю стать таким форвардом, чтобы каждый мой прицельный удар по воротам достигал этой самой цели – гол!
– Но ведь так не бывает, дядя Егор. Не может так быть!
– БЫТЬ не может, а БИТЬ надо!
– Правильно, дядя Егор, правильно! – радостно согласился Шурик. – А я вот знаю вратаря, который мечтает не пропустить ни одного гола!
– Ну, это он… перехватил.
– Но ведь стремиться к этому надо?
– Совершенно верно.
– А в какой команде вы играете, дядя Егор?
Егор Весёлых покрутил свои чёрные усы и ответил:
– Я только вчера домой вернулся. Вот устроюсь на комбинат работать и буду играть в «Строителе». А со временем, рано или поздно, попаду в сборную страны. Не веришь?
– Верю, дядя Егор, абсолютно верю! – твёрдо сказал Шурик. – По всему видно, что вы хороший футболист.
– Спасибо тебе, парень, на добром слове, – растроганно проговорил Егор Весёлых. – Звать тебя как?
– Мышкин. Шурик.
– Давай, товарищ Мышкин, докладывай мне: что всё-таки с тобой стряслось? Только помни, что врать ты не умеешь.
Выслушав его самым внимательным образом, Егор Весёлых озабоченно покрутил свои огромные чёрные усы и не менее озабоченно проговорил:
– Вопрос о твоем неумении покупать еду мы подробно обсудим в самое ближайшее время. А сейчас шагом марш в магазин. Я тебе помогу. И бабушку твою накормлю высококалорийной пищей. Как утверждал мой любимый командир, старший лейтенант Синица, основа жизнедеятельности и сохранения энергии человеческого организма – кон-цент-раты! Далее – масло! Обязательно – соль! Ещё – сахар! И если ко всему этому иметь лук – объедение! Вперёд!
По дороге в магазин Шурик рассказал своему новому знакомому про дядю Колю, утаив, конечно, что он бывший поп, и Егор Весёлых вдруг рассердился:
– Я этому твоему дяде Коле не только с одиннадцатиметровой отметки, а с двадцати семи метров десять мячей из десяти забью! Я, знаешь, какой исключительный сон видел? Представляешь, будто бы сам, можно сказать, бог вратарей Лев Иванович Яшин, сам подзывает меня к себе и говорит: «Ну-ка, Егор Весёлых, проверим, на что ты способен. Если забьешь мне из десяти пенальти хотя бы один, быть тебе в сборной страны!» Встал он, бог вратарей, в ворота. Ну, думаю, всё равно из десяти хоть один, да забью! Иначе нет мне смысла жить на этом белом свете! Яшин Лев Иванович за каждой моей ногой смотрит. Установил я мяч на одиннадцатиметровую отметку. Отошёл я, разбежался и…
– И? – пискнул Шурик.
– И проснулся, – с глубокой горечью ответил Егор Весёлых, нервно подергав свои огромные чёрные усы. – И с тех пор покоя мне нету, как подумаю: забил бы я или не забил гол Льву Ивановичу Яшину, богу вратарей? Хотя бы один из десяти? Но зато после этого исключительного сна тренироваться я стал до изнеможения почти полного. Так что не поздоровится твоему дяде Коле.
– Это мы ещё посмотрим, – обиженно отозвался Шурик. – У него отличная реакция. Просто редкая. Опыта, правда, никакого. Он ещё не играл ни в одной команде. Вообще в настоящих воротах ещё не стоял.
– Тогда мне с ним и делать нечего! – презрительно бросил Егор Весёлых и гордо покрутил свои огромные чёрные усы. – Я человек серьёзный, хотя характер у меня и весёлый. Для меня футбол не игрушка, а смысл всей моей жизни. Вот почему, думаешь, голова у меня бритая наголо? Поспорил с одним вратарём, что забью ему восемь из десяти, иначе прощаюсь со своей кудрявой шевелюрой. А забил семь. Все меня отговаривали, но я условия спора выполнил. Вот и с твоим дядей Колей мы поспорим на его голову и мои усы. Понятно?
– Понятно, – в страхе и уважении прошептал Шурик. – Вы очень серьёзный человек, дядя Егор, и усы у вас прекрасные, но… но вы же можете их потерять!
– Тогда так мне и надо! – сурово заключил Егор Весёлых и яростно покрутил свои огромные чёрные усы и ласково погладил их, словно радуясь тому, что они у него ещё есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24