https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/glybokie/80x80cm/akrilovye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В это время Шребер пережил полосу фантазий, сопровождавшихся семяизвержениями каждую ночь. Его изнуряли сновидения о возобновлении нервного срыва; на рассвете, когда он еще спал, ему пришла в голову мысль; «В конце концов, наверное, приятно быть женщиной, совершающей совокупление».
Его направили в Лейпцигскую психиатрическую клинику, где его нервный криз стал настолько явным, что его перевели в приют Зонненштейна. Его мучила навязчивая мысль: он болен чумой, с его телом отвратительно обращаются, он мертв, и его тело разлагается. Он пытался утопиться в ванне и просил служителей дать «цианистый калий, ему предназначенный».
Желание смерти сменилось «иллюзией», будто он стал искупителем, а Бог – его естественным союзником. Его новый религиозный орден создаст государство всеобщего благоденствия, в котором Божьи лучи проникнут в каждого достойного и позволят испытать духовное наслаждение. Однако Шребер не мог искупить мир или возвысить его до состояния блаженства, пока его, Шребера, не «превратят из мужчины в женщину». Он не желал превращения в женщину, но оно составляло обязательную часть того, что он называл божественным порядком; он должен пережить перевоплощение, дабы спасти мир. Ипохондрия вернулась к нему с наслоением иллюзий: он живет без легких, внутренностей, желудка и мочевого пузыря; вместе с пищей он заглатывает часть своего горла. Однако Бог направил божественное чудо в виде лучей, которые исцелят его и ускорят его превращение в женщину. Поскольку Бог наделил его набором женских «нервов», из его тела выйдет новая и славная раса людей, несущая в себе божественность. Все узнанное Шребером сообщили ему голоса «говорящих птиц».
Пробыв восемь с половиной лет в приюте, судья Шребер обратился к государству с просьбой выпустить его. Получив свободу, он опубликовал книгу. В ней было много нападок на доктора Флешинга с описанием страшных вещей, которыми тот занимался, будучи его врачом.
Книга попала в руки Зигмунду в августе 1910 года, во время отдыха с семьей на морском побережье в Голландии. С жадным интересом он дважды перечитал ее. Возвратясь в Вену, Зигмунд попросил Отто Ранка отыскать в каталоге психиатрических и неврологических журналов ряд обзоров и дискуссий, касавшихся книги. Книгу рассматривали как классический случай паранойи на почве религиозной одержимости, ведь Шребер прошел через стадию роли Иисуса Христа, прежде чем перейти к роли Богоматери.
Психиатры Европы решили, что ядро паранойи Шребера составляли религиозные фантазии. Заявление, что для свершения своей миссии он должен перевоплотиться в женщину, было обойдено как маловажный симптом болезни, потому что психиатры поверили заявлению Шребера, что он хочет остаться мужчиной и лишь неохотно становится женщиной, чтобы произвести на свет новую расу людей.
Прочитав первые обзоры, Зигмунд воскликнул:
– Они ставят телегу впереди лошади! Религиозная система, которую он построил, порождена подавленной гомосексуальностью.
В этом связь между его желанием превратиться в женщину и его интимными отношениями с Господом Богом. Если мы не станем отталкиваться от подавленной гомосексуальности Шребера, мы окажемся в положении человека, «держащего решето под козлом, когда кто–то другой доит его», описанного Кантом в его «Критике чистого разума».
Безумный Шребер блестяще раскрыл в печатной форме почти полное содержание своего подсознания. Зигмунд увидел возможность довести до широкой аудитории метод психоанализа. Он опубликует анализ болезни Шребера сначала в ежегоднике, а позже в виде отдельной книги.
Согласно Шреберу, доктор Флешинг был его изначальным «душеубийцей», главой ритуального заговора с целью уничтожить его. Однако в течение восьми лет после выписки из Лейпцигской психиатрической клиники он любил и уважал доктора Флешинга и, ложась в постель, смотрел на его портрет! Шребер не описал в книге фантазии, вызывавшие у него семяизвержение во время четырехдневного отсутствия его жены, но сновидения имели связь с болезнью в прошлом и с лечением у доктора Флешинга. Подсознательная гомосексуальность Шребера нашла естественную цель в человеке, которого он любил и уважал. Поскольку эти желания были глубоко запрятаны, он между приступами жил спокойно с женой восемь лет. Затем чувство любви переросло в ненависть. Теперь он мог думать с ненавистью о докторе Флешинге и говорил о нем в таком духе большую часть дня, слышал голоса не только птиц, но и различных людей в облике Флешинга, даже написал книгу, в которой Флешинг стал главным разрушающим душу злодеем. В книге Шребера преследовал неизменно присутствующий страх сексуального нападения со стороны доктора Флешинга; даже находясь в больнице в Лейпциге, он опасался, что его «бросят служителям с целью сексуального насилия». Подсознательные гомосексуальные фантазии Шребера были столь сильны, что позволили ему выдумать особую религию.
Зигмунд не мог выяснить, почему Шребер был счастлив в браке добрых восемь лет, а затем заболел как раз в тот момент, когда отсутствовала его жена; что стало причиной: напряжение, вызванное повышением в должности, или отъезд жены? Возраст Шребера мог иметь к этому прямое отношение, ибо ему было пятьдесят три года, а в этом возрасте у мужчин начинается климакс. К этому моменту накапливается большая эротическая энергия, которая должна найти выход. Это проявилось сначала в том, что Шребер назвал ночным семяизвержением, затем в форме защиты от гомосексуализма и в конечном счете в решительном подавлении реальности, которую он не принимал. Все это вызвало срыв: его отказ принять жену, когда она возвратилась после четырехдневного отсутствия, возобновление его ипохондрии, фантазии и одержимость, которые вскоре привели его в приют. Возникла мания преследования, свойственная этой форме паранойи.
Зигмунд не задавался вопросами, которые могли поставить в тупик психиатров: как могло случиться, что книга ходила по рукам в течение семи лет и никто так и не понял, что причиной паранойи Шребера была подавленная гомосексуальность, что «невроз возникает в основном из конфликта между «я» и сексуальным инстинктом»? Психиатрия отказалась признать сексуальный инстинкт человека основным, она отказалась признать существование подсознания. Что же она скажет теперь, перед лицом бесспорных фактов?
Он написал монографию объемом в шестьдесят страниц и был очень доволен.
Он обещал Отто Ранку, что, когда тот закончит университет, сможет открыть свой кабинет психоаналитика, но сам Зигмунд не одобрял эту идею. Он все еще надеялся, что психоанализ будет рассматриваться как часть медицинской науки, а подключение к профессии человека со стороны могло бы нанести ущерб такому представлению.
Ганс Закс помог изменить такое мнение. Закс происходил из семьи преуспевающих образованных юристов. Он также получил степень юриста и вместе с братом занялся адвокатской практикой. Однако он проявлял больше интереса к литературе, чем к праву, писал стихи и переводил на немецкий «Казарменные баллады» Киплинга. В 1904 году он прочитал «Толкование сновидений», и это изменило его жизнь. Два года он изучал книги Фрейда, а затем посетил вместе с двоюродным братом одну из субботних лекций Зигмунда в университете. Он был слишком скромным и не представился профессору Фрейду; потребовалось еще четыре года, чтобы Закс набрался смелости и обратился с просьбой принять его в Венское общество психоаналитиков.
Он сразу же понравился Зигмунду и был хорошо принят членами общества, завязал особую дружбу с Отто Ранком и Эрнестом Джонсом, часто бывавшими в Вене. Закс был образцом светского венца: благородные манеры, широкая литературная и художественная подготовка, неистощимое чувство юмора. Среднего роста, склонный к полноте, с круглыми щеками и двойным подбородком, он не пользовался успехом у женщин. Участники заседаний по средам встречали его с удовольствием благодаря его остроумию, знаниям и скромности. Когда Зигмунд спросил его относительно юридической практики, Закс ответил:
– Какой из меня юрист? Меня нужно вечно подталкивать.
Однако, несмотря на модную одежду, склонность к мимолетным любовным интрижкам, ранний брак, длившийся всего несколько лет, эпикурейские вкусы, жизнь в театре, опере, постоянные поездки, его рукописи были настолько глубокими, что спустя несколько месяцев после присоединения к обществу ему было предложено подготовить доклад к очередному конгрессу, который намечалось провести в Веймаре в сентябре 1911 года.

4

Не Карл Юнг побудил Ойгена Блейлера выйти из Швейцарского общества психоаналитиков. Блейлер вышел по своей воле. Это было тяжелым ударом для Зигмунда, ведь он рассчитывал, что Блейлер станет президентом этого общества. Одной из причин расхождений стала отмена доклада доктора Макса Иссерлина. Для Зигмунда и венской группы эта отмена представлялась всего–навсего актом нейтрализации противника, но Блейлер тяжело воспринял отмену. Зигмунд написал пространное объяснительное письмо. Ответы Блейлера были дружественными, но, когда Зигмунд обнаружил, что обмен письмами не удержит Блейлера в швейцарской группе, он попросил личной встречи, надеясь уладить разногласия. Блейлер согласился. Они собирались встретиться в Мюнхене, имевшем прямое железнодорожное сообщение с Веной и Цюрихом. В качестве даты были выбраны свободные дни Рождества.
Встретившись в Байеришерхофе, они с удовольствием пожали друг другу руки. Между ними сохранилось теплое чувство. Они сняли номер на верхнем этаже, чтобы иметь тихое место для беседы. После обычного обмена приветствиями, вопросов о здоровье членов семьи они углубились в предмет спора.
– Профессор Блейлер, позвольте мне разъяснить вам то, что я пытался сделать в письмах: наше общество не отвергает спорных мнений. Оно было образовано по двум важным мотивам: во–первых, для ознакомления публики с подлинным психоанализом; во–вторых, из–за злостных вымыслов, изливавшихся на нас. Вы присутствовали, когда ваш коллега Хохе назвал меня сумасшедшим отщепенцем, и вы знаете, что Циен заявил, что я пишу глупости. Поскольку мы должны быть готовыми к ответу нашим оппонентам, то было бы неправильным отдавать право ответа на усмотрение одного индивидуума. В интересах нашего дела отсылать полемику центральному органу.
– Не боитесь ли вы, профессор Фрейд, впасть в ортодоксию?
– Почему вы так думаете? Мы не жесткие люди. Наши умы открыты для всех гипотез.
– Потому что принципы «кто не с нами, тот против нас», «все или ничего» необходимы религиозным сектам и политическим партиям. Я могу понять такую политику, но считаю ее вредной для науки. Абсолютной истины не существует. Из комплекса понятий один может выбрать одну деталь, другой – другую. Я не признаю в науке ни открытых, ни закрытых дверей, там нет ни дверей, ни барьеров.
– Несомненно, профессор Блейлер. Но нельзя порицать Международную ассоциацию психоаналитиков за то, что она принимает в члены лишь тех, кто согласен с концепцией психоанализа. Однако ассоциация не позволяет себе объявлять не входящих в нее гангстерами и идиотами. Ассоциация не является замкнутым образованием в том смысле, что она не запрещает своим Членам входить в другие гуманитарные и социальные общества, даже в Германскую ассоциацию специалистов по нервным болезням, которая всячески третирует нас в Берлине! Юнг и я, мы принадлежим к этой ассоциации.
Блейлер встал и спокойно спросил:
– Может быть, прогуляемся по главной улице к ратуше? Люди как раз возвращаются из церквей к рождественскому обеду.
Окна лавок были увешаны праздничными украшениями. Мюнхенцы, укутанные из–за сильного холода, гуляли вместе с детьми, которые оживленно щебетали о рождественских подарках, полученных в это утро.
Блейлер спокойно выразил свое несогласие:
– Чем выше ценят значение дела, тем легче переносят неприятности. По собственному опыту, а также по опыту других я знаю, что лишь нанесу ущерб делу и не принесу пользы, если поступлю вопреки своим чувствам. Между нами существуют разногласия. Для вас, очевидно, стало целью и смыслом жизни утвердить вашу теорию и добиться ее признания. Я отказываюсь верить, что психоанализ – единственно правильное учение. Я стою за него, потому что считаю его здравым и чувствую, что в состоянии судить, поскольку работаю в смежной области. Но для меня не имеет решающего значения вопрос, будет ли разумность этих взглядов признана годом раньше или годом позже. Поэтому у меня меньше, чем у вас, соблазна жертвовать собой ради продвижения дела. Зигмунд долго молчал. Затем он сказал рассудительно:
– Мы назначили Адлера президентом венской группы, хотя в области психологии он мой противник, и он злит меня каждую неделю. Однако я не требую его исключения. Я считаю, что должен придерживаться взглядов, сложившихся у меня за пятнадцать лет. Не нужно путать последовательность с нетерпимостью.
Он помолчал минуту, а затем, глубоко вздохнув, сказал:
– Вы обвиняете нас в изоляционизме; между тем нет подобной группы, которая менее всего хотела бы быть изолированной. Мы желаем, чтобы наше движение стало во всех отношениях мировым. Нас грубо оттолкнули психологи и неврологи. Именно поэтому мы должны держаться вместе как группа единомышленников, объединенная собственной внутренней силой. Мое самое сильное желание, чтобы вы были связующим звеном между теоретическим психоанализом и академической психиатрией.
– Я понимаю ваше желание иметь такую связь, – сказал Блейлер. – Я также искренне убежден, что вы, профессор Фрейд, переоцениваете мое влияние. Поговорим, однако, как нам отделаться от некоторого привкуса нетерпимости, который я начинаю ощущать?
– Профессор Блейлер, хотел бы сделать вам конкретное предложение. Скажите, пожалуйста, какие изменения вы считаете нужными в ассоциации, чтобы она стала приемлемой для вас, и какие коррективы нашей политики по отношению к нашим оппонентам вы считаете правильными?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136


А-П

П-Я