В больнице штата Нью–Йорк или в Бисетре это описали бы как бессмысленное поведение. Но Блейлер и Юнг согласились с тем, что это был осмысленный акт, продиктованный подсознанием женщины. Они были правы, у женщины прекратилась менструация, и она отвергала подсознательно признаки старения. Она хотела вернуться к лучшим годам своей жизни. Я ушел с обсуждения, захватив экземпляр «Толкования сновидений». В течение следующего месяца я прочитал все написанное вами.
Дорогой профессор Фрейд, в третьем году, когда я начал свою работу в больнице штата Нью–Йорк, уже были опубликованы ваши работы «Об истерии», затем «Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни», не говоря уже о монографиях, посвященных одержимости и фобиям, защитным психозам, а я не прочитал ни строчки! Мне уже тридцать два года, полжизни прожито, и только сейчас я попал к вам. Но даже и это удача; если бы один из моих учителей в Нью–Йорке, Адольф Мейер, не обучался в Бургхёльцли, я, возможно, поехал бы к Крепелину в Мюнхен и там не получил бы ничего, кроме дополнительной классификации психозов.
Они подошли к лесу. На самой вершине Мёнхсберга возвышалась крепость Верхнего Зальцбурга – резиденция епископов и неприступное укрепление, построенное за сто лет до нашей эры. Внизу, по обе стороны реки Зальцах, раскинулся город. Здесь в 500 году до нашей эры обосновались кельты; в 40 году нашей эры это место было захвачено римлянами. В четвертом веке святой Максим ввел христианство и выкопал первые катакомбы под Мёнхсбергом; в восьмом веке святой Руперт построил монастырь Святого Петра перед катакомбами, и с тех пор Зальцбург получил известность.
Осматривая сверху город, показывая Бриллу и Джонсу примечательные места, Зигмунд испытывал счастливое чувство – у него оказались два смышленых, молодых, страстных поклонника психоанализа. Он взял под руки обоих и сказал:
– Прекрасная прогулка. Но полагаю, что нам следует вернуться в отель «Бристоль». Туда сейчас приезжают остальные делегаты.
– Господин профессор, мы поедем в Вену после заседаний, – сказал Брилл. – У вас найдется время встретиться с нами?
– Конечно. Любой вечер ваш. А если вы сможете остаться до воскресенья, то у нас будет целый день.
– Прекрасно! – воскликнул Эрнест Джонс. – В следующий раз все мы будем только слушать. Мы придем учиться.

7

Когда они возвратились в гостиницу, в фойе стояла группа мужчин. Первым, кого заметил Зигмунд, был Карл Юнг, ожидавший его возвращения. Они тепло приветствовали друг друга. Зигмунд забыл, какой мощной была у Юнга «длань каменотеса», сжавшая его руку. Как и год назад, Зигмунд был в прекрасном настроении.
– Дорогой коллега, сердечно благодарю вас за работу, которая увенчалась созывом этого совещания.
Юнг сделал жест, показывавший, что не стоит благодарности.
– Эта работа – знак признательности, уважаемый профессор.
– Я решил представить историю человека, одержимого крысами, которого я лечил восемь месяцев, – сказал Зигмунд. – Это необычный случай, показывающий, как можно одновременно питать к человеку и любовь и ненависть в результате конфликта в подсознании.
– Мы и приехали выслушать сообщения, раскрывающие ваш метод. Но позвольте мне представить вам врачей, которые жаждут встречи с вами: Аренд, Левенфельд и Людвиг из Мюнхена; Штегман из Дрездена; наш друг Карл Абрахам из Берлина; мой родственник Франц Риклин вместе с вашим другом Максом Эйтингоном из Цюриха; приятный сюрприз – Эдуард Клапаред из Женевы, где он пропагандирует наше учение. Ваш последователь Шандор Ференци прибыл из Будапешта. Блейлер приедет к вечеру прямо с вокзала. Венская делегация насчитывает двадцать шесть человек!
– Вы не просили профессора Блейлера быть председателем конгресса?
– Он откажется. Блейлер настаивает на своей полной независимости и свободе своих убеждений. Быть председателем по меньшей мере означает для него, что он не только присоединился к организации…
– Еще нет никакой организации!
– …но одобряет и поддерживает представленные доклады. Он приезжает сюда, как на многие конгрессы, в качестве заинтересованного, но независимого наблюдателя. Кроме того, дорогой профессор, вы заблуждаетесь, полагая, что Блейлер – последователь, как сказано в вашем письме на мое имя. Заинтересован – это да, последователь – нет.
Зигмунд рассудительно ответил:
– Блейлер является крайне важной фигурой для нашей группы. В таком случае мы обойдемся без председателя и без секретаря, казначея и официальных заседаний. Встречи будут неформальными. Нам нужен только порядок представления докладов.
Это были самые благостные дни в жизни Зигмунда, ведь с приездом Блейлера их стало сорок два человека, прибывших из разных уголков Европы на эту встречу, а это почти равнялось числу участников традиционных неврологических и психиатрических конгрессов. Его радовала совместимость участников: они были связаны не только общим интересом, но и чувством ожидания. Зигмунд пообедал с пятью представителями из Германии в «Гольденер Хирш», с удовольствием отведал дичи и зальцбургского пирога, прошелся с Юнгом, Эйтингоном и новыми знакомыми из Швейцарии по исторической площади Резиденцплац, провел остальную часть дня в беседах с врачами, желавшими получить консультацию. К вечеру он сговорился с представителями из Вены устроить прием для иностранных гостей в «Штернбрау» – огромном ресторане с музыкой и тирольскими танцами, где пиво подавали в литровых кружках и можно было наблюдать за работой мясника, заказать только что изготовленные сосиски. Это было излюбленное заведение местных жителей, недорогое, шумное, полное жизни. Марта любила бывать здесь хотя бы раз во время летнего отдыха семьи поблизости в горах.
Когда они вернулись с вечеринки, Карл Юнг провел Зигмунда в номер Блейлера. В ответ на стук Юнга тот сказал мягко: «Входите!» – встретил Зигмунда в центре комнаты с протянутыми руками и улыбкой на лице. Юнг представил Зигмунда, а сам удалился. Зигмунд чувствовал себя неловко, скованно, размышляя о том, как многим он обязан Ойгену Блейлеру, который первым признал его работу, представил ее университету, обучал его методам врачей в приюте и выпестовал Карла Юнга, Риклина, Абрахама, Эйтингона, Джонса, Брилла. Как выразить благодарность этому человеку, который в буквальном смысле слова превратил психоанализ из венской причуды в мировое движение!
Зигмунду казалось, что Блейлер выглядит замечательно. В его облике было что–то от орла, вылепленная по моделям Ренессанса голова гордо, но без надменности возвышалась над торсом. Его светлые глаза были широко раскрыты, внимательны; тонкий нос, высокий покатый лоб, мягкие седые волосы, седоватая тень небольшой бородки, прилегающие к черепу уши, жестковатые усы – все это, вместе взятое, создавало впечатление проницательности, отваги и такта; Ойген Блейлер умудрился быть в стороне от мелочей сего мира и в то же время близким к людским бедам.
Пока Блейлер говорил, с каким удовольствием он встречается с господином профессором Фрейдом после многих лет знакомства с его работами, Зигмунд слегка наклонил голову, затем поднял ее с теплой улыбкой.
Блейлер был моложе Зигмунда на несколько месяцев; он сменил Фореля на посту директора Бургхельцли, того самого Фореля, чью книгу «Гипнотизм» Зигмунд защищал от неуместных нападок профессора Мейнерта. Блейлер, бывший профессором психиатрии в университете Цюриха, заслужил репутацию смелого человека. После того как он разошелся с мировым авторитетом Крепелином в вопросах раннего слабоумия, он публиковал свои открытия не торопясь, зондируя обстановку, всегда документированно, никогда не задевая Крепелина и его рьяных поклонников. Крепелин интересовался формой, видом и категорией заболевания; Блейлер обращал внимание на происходившее в уме пациента.
Хотя Общество психоаналитиков в Цюрихе было образовано Карлом Юнгом и он был очевидным руководителем, выбор был предрешен старшим, то есть Блейлером. Даже здесь, в Зальцбурге, Блейлер сидел спокойно и давал возможность Юнгу управлять швейцарской группой и определять другие частные моменты.
Они уселись на удобную софу, дискуссия касалась психиатрии и психоанализа, затрагивался также вопрос, как они могут быть полезными друг другу. Зигмунду не потребовалось много времени, чтобы уяснить справедливость сказанного Юнгом: Ойген Блейлер никогда не взял бы на себя роль председателя и считал бы проявлением дурного вкуса подобное предложение. Зигмунд понимал, что в отличие от других участников встречи Блейлер был крепким орешком. Он открыто и сердечно излагал свои взгляды, но до определенного предела: за этой чертой он становился недоступным. Однако, прежде чем попрощаться и пожелать друг другу доброй ночи, Блейлер сказал:
– Мы с женой надеемся приехать в Вену через несколько месяцев для отдыха. Можем ли мы иметь удовольствие посетить вас и фрау профессоршу Фрейд?
На следующее утро Зигмунд проснулся рано, позавтракал в номере, подстригся у парикмахера гостиницы, подровнял баки, седеющую бороду и усы. После этого он надел новый серый костюм, специально предназначенный для этого события, белую льняную сорочку с черной бабочкой, продел в тугие манжеты запонки, подаренные ему Мартой ко дню рождения. Прежде чем выйти из номера, он посмотрел в зеркало и решил, что в свои пятьдесят два года не выглядит старым, и, хотя иногда думал о смерти, подчиняясь предписанному порядку вещей, им овладело чувство, словно он начинает жизнь заново.
Зигмунд вошел в комнату заседаний около восьми часов утра. За длинным столом уже сидели человек двадцать. В середине стола было оставлено место для него. Его доклад был первым. Он пожелал всем доброго утра и точно в восемь приступил к чтению доклада об одержимом крысами человеке. Он говорил низким, дружелюбным тоном, как говорят с уважаемыми коллегами, но голос звучал так мощно и произношение было столь отчетливым, что никто, даже сидящие в конце стола, не пропустил ни слова.
Он рассказал группе об адвокате Лертцинге, о его одержимости, его страхах; о том, как повлиял на него рассказ капитана–садиста на военных маневрах о наказании преступника, которому наложили на ягодицы горшок с крысами; об утере Лертцингом очков; о подмене отца капитаном; об анальном эротизме и подавленном гомосексуализме.
Его доклад длился три часа. Все слушали с жадным вниманием, ибо случай человека, одержимого крысами, представлял собой полный букет взаимосвязанных психоаналитических симптомов. В одиннадцать часов он закончил сообщение.
– Господа, я говорил слишком долго!
– Нет, нет, господин профессор. Продолжайте! Зигмунд осмотрел стол, заказал кофе для группы и возобновил анализ заключений и лечения.
Участники пообедали, погуляли по городу, а затем вернулись в зал заседаний. Эрнест Джонс выступил с блестящим докладом «Рационализация в повседневной жизни», он был первооткрывателем в этой области психологии. За ним последовал Альфред Адлер, сделавший хорошо документированный доклад «Садизм в жизни и неврозы», он выбрал эту область для изучения; Ференци ярко изложил доклад «Психоанализ и педагогика», заслуживший аплодисменты; Исидор Задгер зачитал вызвавший спор отчет «Этиология гомосексуализма»; Карл Юнг и Карл Абрахам сообщили о двух аспектах раннего слабоумия. При этом произошел единственный неприятный огрех: говоря о вкладе Юнга в открытия этой области, Абрахам забыл упомянуть его имя. Юнг был раздражен, а Абрахам расстроен.
– Мое подсознание предало меня! – сетовал он, оказавшись один на один с Зигмундом. – Я имел в виду признать свой долг перед Юнгом. Просто его имя выскочило из поля зрения.
– Мне не хотелось, чтобы между вами были разногласия. Нас еще так мало, что не должно быть расхождений, основанных на личных «комплексах».

8

Когда доклады и обсуждение были закончены, участники собрались в комнате для банкета. Зигмунд был в добром настроении, заседания прошли успешно, каждый из докладов открывал многообещающую перспективу…
Прошедший день показал, что психоанализ перестал быть делом одного человека. Участники из Швейцарии были полны энтузиазма в отличие от представителей из Вены, выглядевших несколько сдержанными.
Хотя Ойген Блейлер был решительным противником спиртных напитков, банкет прошел весело. По одну сторону от Зигмунда сидел Юнг, по другую – Блейлер. Гвидо Брехер из Мерана, новый австрийский член, остроумно высмеивал конгрессы психологов, а затем стал безжалостно подшучивать над выступавшими, доводя до абсурда их тезисы. После серьезной дневной работы смех помогал расслабиться; каждый по очереди рассказывал какую–нибудь забавную историю из своей практики или добродушно острил.
Время близилось к одиннадцати, но никто не задавал вопроса о ежегоднике, который намерен был обсудить Зигмунд. Он не хотел, чтобы участники встречи разъехались, не имея хотя бы начальных планов публикации. Он полагал, что швейцарцам следует играть ведущую роль. Перед окончанием обеда Юнг наклонился к Зигмунду и тихо сказал:
– Мы готовы обсудить учреждение ежегодника. Не могли бы вы подойти в номер Блейлера?
Зигмунд почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
– С великим удовольствием.
– Вы желаете включить кого–либо?
– Да, некоторых членов из стран, где мы только начинаем: Джонса, Брилла, Ференци, Абрахама.
– Хорошо. Я попрошу их прийти.
Войдя в номер Блейлера, Зигмунд почувствовал, что там царит дух ожидания. Каждый член швейцарской группы пожал ему руку и поздравил с успешным проведением совещания. Брилл, Джонс, Абрахам и Ференци были довольны тем, что их пригласили. Хотя встреча проходила в номере директора, профессора Блейлера, руководил ею, испытывая явное наслаждение, Карл Юнг… Зигмунд сидел спокойно, перечисляя в уме задачи: «Основание ежегодника превратит психоанализ из локальной дисциплины в международное движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136