https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/
И все это он умеет делать на уровне лучших людей в каждой сфере. Вы знаете, даже в масштабах фирмы нелегко совместить эти функции, а тут один человек в совершенстве владеет всем».
И действительно, Милкен сконцентрировал в своих руках все эти разнообразные функции. Поскольку он считал нецелесообразным организационно фиксировать специализацию внутри своей группы (полагая, что это сужает кругозор и уменьшает продуктивность), точно так же он не желал ни в чем ограничивать и себя самого. Милкен всегда руководствовался одним критерием: кто может выполнить задачу лучше и быстрее? А раз Милкен имел все основания считать себя лучшим инвестиционным банкиром и кредитным аналитиком Drexel, то неудивительно, что он взял на себя функцию Комитета по надзору и проводил подписки, которые комитет запрещал. В первые годы Милкен еще не пренебрегал «вето» фирмы с такой бесцеремонностью, но в 1986 году, похоже, уверовал в свои суверенные прерогативы. И если лишь считанные клиенты осмеливались пойти наперекор растущему могуществу Милкена, то среди партнеров. возражать ему отваживался один Джозеф, да и то редко.
Узурпация полномочий фирмы в области подписок была не единственной проблемой. Другое, потенциально более опасное, обстоятельство заключалось в том, что Милкен воплощал собой «ренессансный» тип личности в сфере финансов. С одной стороны, прекрасно, конечно, иметь в фирме столь универсально одаренного человека, чьи таланты простираются от искусства трейдера и продавца до искусства корпоративных финансов или слияний и приобретений. Но, с другой стороны, Милкен был живой противоположностью принципа «китайских стен».
А большинство фирм намеренно старались воздвигнуть стены между группой организации сделок и арбитражным отделом, который торговал ценными бумагами на деньги фирмы. Правда, во время «золотой лихорадки» восьмидесятых годов даже это сравнительно простое разграничение не всегда соблюдалось на Уолл-стрит. В Kidder, например, Мартин Сигел, возглавлявший отдел слияний и приобретений, помогал налаживать работу арбитражного отдела.
Но Drexel имела особую специфику. Она занялась коммерческим кредитованием раньше, чем большинство фирм на Уолл-стрит услышали этот термин. Милкен стал вкладывать свои деньги, деньги фирмы, своей группы и клиентов в REIT, многие из которых реструктурировались при участии Drexel. В сделках Drexel Милкен начал инвестировать не только в долговые обязательства компаний, но и в их акции для своих партнерств. Наконец, Милкен во многих случаях не только находил клиентов, но – все чаще и чаще – сам занимался организацией сделок. В таких условиях никакие «китайские стены» устоять не могли. Единственной инстанцией, практически способной контролировать Милкена (а он, напомним, дал понять Комитету по надзору за размещениями, что будет поступать по-своему), оставался Кантор, который, по идее, курировал все операции Милкена.
Кантор, как подтвердил один сотрудник Drexel, действительно соблюдал это правило. «Впрочем, – добавил он, – в данном случае выполнение формальности лишь маскировало суть дела». Ибо для Милкена, пояснил этот сотрудник, существовала масса возможностей обогатиться путем использования внутренней конфиденциальной информации, а перспектива наказания была совершенно призрачной. «Когда Майк смотрит, как облигации падают, ждет, пока они опустятся до сорока, до тридцати, до двадцати, зная при этом, что готовится сделка, которая поднимет их до шестидесяти пяти, и скупает по двадцать – это ведь и есть в чистом виде злоупотребление внутренней информацией (если оно вообще бывает). Только кто сможет это доказать?»
Именно злоупотреблениям внутренней информацией, насколько можно судить, были посвящены расследования операций Милкена, проведенные Комиссией по ценным бумагам и биржам в 1984–1985 годах. Эти расследования – как, по меньшей мере, еще два с 1980 года – не вызвали никаких мер со стороны государственных органов, а в таких случаях комиссия не публикует информацию о расследовании. Однако многое можно понять из показаний Милкена, которые он дал комиссии в январе 1985 года; текст показаний автору этой книги удалось получить путем запроса со ссылкой на Закон о свободе информации (Freedom of Information Act).
Центральным предметом расследования стали операции Милкена с ценными бумагами сети казино Caesars World. 29 июня 1983 года Милкен, Киссик и Джон Тейлор (один из первых продавцов, которые отправились с Милкеном на Запад) встретились в центральном офисе Caesars World в Сенчури-Сити, Лос-Анджелес, с новым председателем правления компании Генри Глаком и несколькими другими сотрудниками. На встрече в числе прочего обсуждалась возможность проведения с помощью Drexel обменной операции – накатанная схема 3(а).9 – по некоторым долговым обязательствам Caesars.
В тот же (или на следующий) день Милкен купил облигации Caesars World на три с лишним миллиона долларов по номиналу и перевел на счет Drexel. Однако, согласно торговому ордеру, 1 июля они были переведены на личный счет (счет участия в прибыли) Милкена в Drexel. Эти облигации примерно две недели спустя и стали объектом обменной операции, которую консультировала Drexel. Милкен купил бумаги по 81,5 доллара, продал по 101,67 доллара и получил около 635 тысяч долларов прибыли.
Из показаний неясно, когда именно Милкен приобрел облигации. В чеке на покупку стоял штамп «11:05, 30 июня», то есть следующий после встречи день. Однако на уголке чека значилось «по состоянию на 29 июня». Милкен заявил, что в этой чековой абракадабре ничего не понимает, постоянно твердил, что уже 14 лет таких чеков в руках не держал, но тем не менее настаивал, что запись «по состоянию на 29 июня» и указывает на истинную дату сделки, а штамп датирован следующим днем потому, что чек был временно утерян. Он с железным упорством утверждал, что облигации с самого начала предназначались для его личного счета и что операция 1 июля не была проведена постфактум (как можно предположить на основании ордера, согласно которому их перевели со счета фирмы на счет Миклена).
Милкен всегда славился своей памятью. Его почитатели любят рассказывать, как Милкен, когда его неожиданно спрашивали о любой компании (даже очень далекой от его непосредственного внимания), мгновенно припоминал не только выпуски ее облигаций, оставшиеся в обращении, но и сроки их погашения, достоинство купонов и даже условия досрочного выкупа эмитентом. По свидетельству Джозефа, Милкен помнил торговую историю многих облигаций за десять лет – время выпуска, продажную цену, размер остатка в портфелях покупателей и продавцов.
Однако в своих показаниях комиссии по ценным бумагам и биржам Милкен проявил поразительную забывчивость. В частности, он не смог припомнить ни одного названия партнерств, членом которых состоял. Он не вспомнил, почему вообще присутствовал на совещании с руководством Caesars; запамятовал, кто его организовал и когда он о нем узнал, и не никак не смог прокомментировать раскрывшуюся в связи с этим информацию. На неоднократные вопросы, действительно ли в Caesars World они обсуждали обменную операцию и на самом ли деле не пришли ни к какому соглашению об участии Drexel в этой сделке, Милкен только и твердил, что «они обсуждали кучу разных вещей». А когда его вынудили подписать итоговое мировое соглашение, Милкен под нажимом своего адвоката (задача которого, по-видимому, и состояла в том, чтобы предостеречь клиента от определенных ответов) вновь заявил, что ничего не помнит.
Председатель правления Caesars Глак в интервью автору этой книги заявил, что на встречу с Милкеном его склонил один аналитик из Drexel, с которым он незадолго до того виделся на деловой конференции; этот аналитик якобы и «подстрекал к обменной операции». Соотношение «долг/собственный капитал» у Caesars составляло 3:1. Поэтому идея дать держателям облигаций акции взамен некоторой части долговых бумаг казалась весьма привлекательной. И встречу, добавил Глак, устроили как раз для обсуждения обменной операции, которая потом и была проведена. «Я очень сомневался, что обмен всех устроит, – рассказывал Глак. – По моим расчетам, если бы нам удалось обменять процентов пятьдесят, было бы уже превосходно. Но мы обменяли восемьдесят с лишним!»
Если по вышеперечисленным вопросам Милкен отвечал крайне путано, то по другим говорил предельно ясно. В частности, он настаивал, что купил облигации до встречи с Глаком. Он прекрасно помнил, как советовался с Эдвином Кантором и получил его разрешение приобрести эти бумаги на свой личный счет. На Кантора Милкен ссылался постоянно. Он заявил, что, когда месяц спустя решил продать облигации, вновь получил согласие Кантора. Однако на вопрос, обсуждали ли они с Кантором то обстоятельство, что Drexel только что разработала обменную сделку для Caesars, Милкен сказал: «Я думаю, мистер Кантор как представитель старшего руководства и член исполнительного комитета нашей фирмы гораздо лучше меня информирован о ее сотрудничестве с Caesars».
Когда Милкена вторично спросили, обсуждал ли он с Кантором условия сделки, Милкен ответил, что не помнит.
В принципе, конечно, можно допустить, что Милкен, обладая потрясающей памятью на облигации, быстро забывал ординарные события или такие несущественные мелочи, как названия – все без исключения – своих партнерств. Однако показания Милкена неопровержимо свидетельствуют: он прекрасно помнил детали, способные пойти ему на пользу, но демонстрировал полную забывчивость во всем остальном и с поразительным упорством пытался переложить ответственность на Кантора (который много лет ему покровительствовал).
Пресловутые облигации Милкен приобрел у Марка Шенкмана в Shenkman Capital. Шенкман подтверждает, что Милкен купил у него бумаги утром 29 июня, то есть до совещания в Caesars World (но Милкен, разумеется, знал, когда состоится совещание и какова его повестка). Шенкман, впрочем, добавил, что, когда в связи с расследованием его вызвали в Комиссию по ценным бумагам и биржам, он был неприятно поражен, узнав от юриста комиссии, что Милкен, купивший бумаги у Шенкмана, институционального клиента, поместил их на свой личный счет. Вспоминая времена в Lehman Brothers, Шенкман заявил: «В большинстве уолл-стритских фирм – и, конечно, в Lehman – было невозможно совмещать профессиональные и личные интересы подобным образом, то есть помещать на свой счет бумаги, которыми вы оперируете от лица фирмы». Удрученный столь невыгодной для себя сделкой, Шенкман высчитал прибыль Милкена (635 тысяч долларов) и заметил: «Многие за всю жизнь не зарабатывают того, что Майк отхватил за трехминутный разговор по телефону».
Наконец, по ходу вопросов, заданных Милкену, можно заключить, что Coulmbia Savings, First Executive и Princeton-Newport Limited Partnership (его контролировали Джеймс Реган и Эдвард Торп, партнеры Милкена по Belvedere Securities, чикагской брокерской фирме, в которой Милкену принадлежал контрольный пакет) тоже неплохо заработали на обмене бумаг Caesars World. Милкена спросили, сообщал ли он об этой операции Тому Спигелу, Фреду Карру, Джеймсу Регану или Эдварду Торпу между совещанием в Caesars и объявлением обменного предложения две недели спустя. Милкен решительно отрицал что-либо подобное. Затем Милкену задали вопрос, было ли ему известно о продаже облигаций Caesars World с находившегося в Drexel счета фонда высокодоходных облигаций Prudential (который явно не принадлежал к избранному кругу) фонду Columbia Savings примерно за неделю до объявления обменного предложения. Оба счета курировал суперагрессивный продавец Джеймс Даль, фаворит Милена. Милкен заявил, что ничего не знал.
Операция Милкена в очередной раз подтвердила слухи, уже много лет ходившие о Милкене и его «внутреннем круге»: сначала он создавал игроков вроде Спигела и Карра, привязывал их к себе пулами капитала, имевшимися в его распоряжении, а затем вознаграждал (иногда лично, как считали другие покупатели облигаций) такого рода внутренней информацией. Реган и Торп находились в несколько ином положении: хотя их финансовая организациями не зависела напрямую от «мусорных» бумаг Милкена, они управляли инвестициями и состояли в ряде прибыльных партнерств Милкена. Поэтому, насколько можно судить, Милкену тоже было выгодно их вознаграждать. Под конец Милкена спросили, знал ли он членов некоторых партнерств, состоял ли в них сам (речь шла о партнерствах, которые купили бумаги, интересовавшие комиссию) и, в частности, известна ли ему организация, расположенная по адресу: «One First National Plaza», номер 2785, Чикаго (по этому адресу были зарегистрированы по меньшей мере два партнерства Милкена-Регана-Торпа, Belvedere Securities и Dorchester Government Securities). «Мне эта организация неизвестна», – ответил Милкен.
Один бывший сотрудник Drexel, не знавший о расследовании сделки по Caesars World, высказал свое предположение: «Я думаю, вот как могло обстоять дело. Готовится обменное предложение, и Майк хочет, чтобы оно прошло успешно [с высоким процентом обмена]. Он предлагает клиентам купить бумаги заранее, с расчетом на обмен через три недели. В итоге и они получают прибыль, и обмен проходит успешно».
Но даже если Милкен рассуждал именно так, правительство все равно имело основания расследовать подобную сделку (что и произошло в случае с Caesars World). Однако без надежного осведомителя Комиссии по ценным бумагам и биржам было трудно доказать свою правоту, ибо Милкен, как и Боэски в ходе многочисленных расследований (до того как Деннис Левин дал изобличающие показания), всегда мог правдоподобно объяснить, почему он купил те или иные бумаги.
Из многочисленных интервью с людьми, знавшими Милкена, выясняется примечательное обстоятельство: очень многие считали, что Милкен далеко не безгрешен и что правосудие просто не может до него добраться. По мнению некоторых, Милкен нарушал законы о ценных бумагах в силу неистребимого презрения к традиционным условностям и установленным правилам, свойственного аутсайдеру, который желает повиноваться некому высшему закону. Другие полагали, что Милкен стал заложником созданной им Машины и должен был раскручивать ее дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
И действительно, Милкен сконцентрировал в своих руках все эти разнообразные функции. Поскольку он считал нецелесообразным организационно фиксировать специализацию внутри своей группы (полагая, что это сужает кругозор и уменьшает продуктивность), точно так же он не желал ни в чем ограничивать и себя самого. Милкен всегда руководствовался одним критерием: кто может выполнить задачу лучше и быстрее? А раз Милкен имел все основания считать себя лучшим инвестиционным банкиром и кредитным аналитиком Drexel, то неудивительно, что он взял на себя функцию Комитета по надзору и проводил подписки, которые комитет запрещал. В первые годы Милкен еще не пренебрегал «вето» фирмы с такой бесцеремонностью, но в 1986 году, похоже, уверовал в свои суверенные прерогативы. И если лишь считанные клиенты осмеливались пойти наперекор растущему могуществу Милкена, то среди партнеров. возражать ему отваживался один Джозеф, да и то редко.
Узурпация полномочий фирмы в области подписок была не единственной проблемой. Другое, потенциально более опасное, обстоятельство заключалось в том, что Милкен воплощал собой «ренессансный» тип личности в сфере финансов. С одной стороны, прекрасно, конечно, иметь в фирме столь универсально одаренного человека, чьи таланты простираются от искусства трейдера и продавца до искусства корпоративных финансов или слияний и приобретений. Но, с другой стороны, Милкен был живой противоположностью принципа «китайских стен».
А большинство фирм намеренно старались воздвигнуть стены между группой организации сделок и арбитражным отделом, который торговал ценными бумагами на деньги фирмы. Правда, во время «золотой лихорадки» восьмидесятых годов даже это сравнительно простое разграничение не всегда соблюдалось на Уолл-стрит. В Kidder, например, Мартин Сигел, возглавлявший отдел слияний и приобретений, помогал налаживать работу арбитражного отдела.
Но Drexel имела особую специфику. Она занялась коммерческим кредитованием раньше, чем большинство фирм на Уолл-стрит услышали этот термин. Милкен стал вкладывать свои деньги, деньги фирмы, своей группы и клиентов в REIT, многие из которых реструктурировались при участии Drexel. В сделках Drexel Милкен начал инвестировать не только в долговые обязательства компаний, но и в их акции для своих партнерств. Наконец, Милкен во многих случаях не только находил клиентов, но – все чаще и чаще – сам занимался организацией сделок. В таких условиях никакие «китайские стены» устоять не могли. Единственной инстанцией, практически способной контролировать Милкена (а он, напомним, дал понять Комитету по надзору за размещениями, что будет поступать по-своему), оставался Кантор, который, по идее, курировал все операции Милкена.
Кантор, как подтвердил один сотрудник Drexel, действительно соблюдал это правило. «Впрочем, – добавил он, – в данном случае выполнение формальности лишь маскировало суть дела». Ибо для Милкена, пояснил этот сотрудник, существовала масса возможностей обогатиться путем использования внутренней конфиденциальной информации, а перспектива наказания была совершенно призрачной. «Когда Майк смотрит, как облигации падают, ждет, пока они опустятся до сорока, до тридцати, до двадцати, зная при этом, что готовится сделка, которая поднимет их до шестидесяти пяти, и скупает по двадцать – это ведь и есть в чистом виде злоупотребление внутренней информацией (если оно вообще бывает). Только кто сможет это доказать?»
Именно злоупотреблениям внутренней информацией, насколько можно судить, были посвящены расследования операций Милкена, проведенные Комиссией по ценным бумагам и биржам в 1984–1985 годах. Эти расследования – как, по меньшей мере, еще два с 1980 года – не вызвали никаких мер со стороны государственных органов, а в таких случаях комиссия не публикует информацию о расследовании. Однако многое можно понять из показаний Милкена, которые он дал комиссии в январе 1985 года; текст показаний автору этой книги удалось получить путем запроса со ссылкой на Закон о свободе информации (Freedom of Information Act).
Центральным предметом расследования стали операции Милкена с ценными бумагами сети казино Caesars World. 29 июня 1983 года Милкен, Киссик и Джон Тейлор (один из первых продавцов, которые отправились с Милкеном на Запад) встретились в центральном офисе Caesars World в Сенчури-Сити, Лос-Анджелес, с новым председателем правления компании Генри Глаком и несколькими другими сотрудниками. На встрече в числе прочего обсуждалась возможность проведения с помощью Drexel обменной операции – накатанная схема 3(а).9 – по некоторым долговым обязательствам Caesars.
В тот же (или на следующий) день Милкен купил облигации Caesars World на три с лишним миллиона долларов по номиналу и перевел на счет Drexel. Однако, согласно торговому ордеру, 1 июля они были переведены на личный счет (счет участия в прибыли) Милкена в Drexel. Эти облигации примерно две недели спустя и стали объектом обменной операции, которую консультировала Drexel. Милкен купил бумаги по 81,5 доллара, продал по 101,67 доллара и получил около 635 тысяч долларов прибыли.
Из показаний неясно, когда именно Милкен приобрел облигации. В чеке на покупку стоял штамп «11:05, 30 июня», то есть следующий после встречи день. Однако на уголке чека значилось «по состоянию на 29 июня». Милкен заявил, что в этой чековой абракадабре ничего не понимает, постоянно твердил, что уже 14 лет таких чеков в руках не держал, но тем не менее настаивал, что запись «по состоянию на 29 июня» и указывает на истинную дату сделки, а штамп датирован следующим днем потому, что чек был временно утерян. Он с железным упорством утверждал, что облигации с самого начала предназначались для его личного счета и что операция 1 июля не была проведена постфактум (как можно предположить на основании ордера, согласно которому их перевели со счета фирмы на счет Миклена).
Милкен всегда славился своей памятью. Его почитатели любят рассказывать, как Милкен, когда его неожиданно спрашивали о любой компании (даже очень далекой от его непосредственного внимания), мгновенно припоминал не только выпуски ее облигаций, оставшиеся в обращении, но и сроки их погашения, достоинство купонов и даже условия досрочного выкупа эмитентом. По свидетельству Джозефа, Милкен помнил торговую историю многих облигаций за десять лет – время выпуска, продажную цену, размер остатка в портфелях покупателей и продавцов.
Однако в своих показаниях комиссии по ценным бумагам и биржам Милкен проявил поразительную забывчивость. В частности, он не смог припомнить ни одного названия партнерств, членом которых состоял. Он не вспомнил, почему вообще присутствовал на совещании с руководством Caesars; запамятовал, кто его организовал и когда он о нем узнал, и не никак не смог прокомментировать раскрывшуюся в связи с этим информацию. На неоднократные вопросы, действительно ли в Caesars World они обсуждали обменную операцию и на самом ли деле не пришли ни к какому соглашению об участии Drexel в этой сделке, Милкен только и твердил, что «они обсуждали кучу разных вещей». А когда его вынудили подписать итоговое мировое соглашение, Милкен под нажимом своего адвоката (задача которого, по-видимому, и состояла в том, чтобы предостеречь клиента от определенных ответов) вновь заявил, что ничего не помнит.
Председатель правления Caesars Глак в интервью автору этой книги заявил, что на встречу с Милкеном его склонил один аналитик из Drexel, с которым он незадолго до того виделся на деловой конференции; этот аналитик якобы и «подстрекал к обменной операции». Соотношение «долг/собственный капитал» у Caesars составляло 3:1. Поэтому идея дать держателям облигаций акции взамен некоторой части долговых бумаг казалась весьма привлекательной. И встречу, добавил Глак, устроили как раз для обсуждения обменной операции, которая потом и была проведена. «Я очень сомневался, что обмен всех устроит, – рассказывал Глак. – По моим расчетам, если бы нам удалось обменять процентов пятьдесят, было бы уже превосходно. Но мы обменяли восемьдесят с лишним!»
Если по вышеперечисленным вопросам Милкен отвечал крайне путано, то по другим говорил предельно ясно. В частности, он настаивал, что купил облигации до встречи с Глаком. Он прекрасно помнил, как советовался с Эдвином Кантором и получил его разрешение приобрести эти бумаги на свой личный счет. На Кантора Милкен ссылался постоянно. Он заявил, что, когда месяц спустя решил продать облигации, вновь получил согласие Кантора. Однако на вопрос, обсуждали ли они с Кантором то обстоятельство, что Drexel только что разработала обменную сделку для Caesars, Милкен сказал: «Я думаю, мистер Кантор как представитель старшего руководства и член исполнительного комитета нашей фирмы гораздо лучше меня информирован о ее сотрудничестве с Caesars».
Когда Милкена вторично спросили, обсуждал ли он с Кантором условия сделки, Милкен ответил, что не помнит.
В принципе, конечно, можно допустить, что Милкен, обладая потрясающей памятью на облигации, быстро забывал ординарные события или такие несущественные мелочи, как названия – все без исключения – своих партнерств. Однако показания Милкена неопровержимо свидетельствуют: он прекрасно помнил детали, способные пойти ему на пользу, но демонстрировал полную забывчивость во всем остальном и с поразительным упорством пытался переложить ответственность на Кантора (который много лет ему покровительствовал).
Пресловутые облигации Милкен приобрел у Марка Шенкмана в Shenkman Capital. Шенкман подтверждает, что Милкен купил у него бумаги утром 29 июня, то есть до совещания в Caesars World (но Милкен, разумеется, знал, когда состоится совещание и какова его повестка). Шенкман, впрочем, добавил, что, когда в связи с расследованием его вызвали в Комиссию по ценным бумагам и биржам, он был неприятно поражен, узнав от юриста комиссии, что Милкен, купивший бумаги у Шенкмана, институционального клиента, поместил их на свой личный счет. Вспоминая времена в Lehman Brothers, Шенкман заявил: «В большинстве уолл-стритских фирм – и, конечно, в Lehman – было невозможно совмещать профессиональные и личные интересы подобным образом, то есть помещать на свой счет бумаги, которыми вы оперируете от лица фирмы». Удрученный столь невыгодной для себя сделкой, Шенкман высчитал прибыль Милкена (635 тысяч долларов) и заметил: «Многие за всю жизнь не зарабатывают того, что Майк отхватил за трехминутный разговор по телефону».
Наконец, по ходу вопросов, заданных Милкену, можно заключить, что Coulmbia Savings, First Executive и Princeton-Newport Limited Partnership (его контролировали Джеймс Реган и Эдвард Торп, партнеры Милкена по Belvedere Securities, чикагской брокерской фирме, в которой Милкену принадлежал контрольный пакет) тоже неплохо заработали на обмене бумаг Caesars World. Милкена спросили, сообщал ли он об этой операции Тому Спигелу, Фреду Карру, Джеймсу Регану или Эдварду Торпу между совещанием в Caesars и объявлением обменного предложения две недели спустя. Милкен решительно отрицал что-либо подобное. Затем Милкену задали вопрос, было ли ему известно о продаже облигаций Caesars World с находившегося в Drexel счета фонда высокодоходных облигаций Prudential (который явно не принадлежал к избранному кругу) фонду Columbia Savings примерно за неделю до объявления обменного предложения. Оба счета курировал суперагрессивный продавец Джеймс Даль, фаворит Милена. Милкен заявил, что ничего не знал.
Операция Милкена в очередной раз подтвердила слухи, уже много лет ходившие о Милкене и его «внутреннем круге»: сначала он создавал игроков вроде Спигела и Карра, привязывал их к себе пулами капитала, имевшимися в его распоряжении, а затем вознаграждал (иногда лично, как считали другие покупатели облигаций) такого рода внутренней информацией. Реган и Торп находились в несколько ином положении: хотя их финансовая организациями не зависела напрямую от «мусорных» бумаг Милкена, они управляли инвестициями и состояли в ряде прибыльных партнерств Милкена. Поэтому, насколько можно судить, Милкену тоже было выгодно их вознаграждать. Под конец Милкена спросили, знал ли он членов некоторых партнерств, состоял ли в них сам (речь шла о партнерствах, которые купили бумаги, интересовавшие комиссию) и, в частности, известна ли ему организация, расположенная по адресу: «One First National Plaza», номер 2785, Чикаго (по этому адресу были зарегистрированы по меньшей мере два партнерства Милкена-Регана-Торпа, Belvedere Securities и Dorchester Government Securities). «Мне эта организация неизвестна», – ответил Милкен.
Один бывший сотрудник Drexel, не знавший о расследовании сделки по Caesars World, высказал свое предположение: «Я думаю, вот как могло обстоять дело. Готовится обменное предложение, и Майк хочет, чтобы оно прошло успешно [с высоким процентом обмена]. Он предлагает клиентам купить бумаги заранее, с расчетом на обмен через три недели. В итоге и они получают прибыль, и обмен проходит успешно».
Но даже если Милкен рассуждал именно так, правительство все равно имело основания расследовать подобную сделку (что и произошло в случае с Caesars World). Однако без надежного осведомителя Комиссии по ценным бумагам и биржам было трудно доказать свою правоту, ибо Милкен, как и Боэски в ходе многочисленных расследований (до того как Деннис Левин дал изобличающие показания), всегда мог правдоподобно объяснить, почему он купил те или иные бумаги.
Из многочисленных интервью с людьми, знавшими Милкена, выясняется примечательное обстоятельство: очень многие считали, что Милкен далеко не безгрешен и что правосудие просто не может до него добраться. По мнению некоторых, Милкен нарушал законы о ценных бумагах в силу неистребимого презрения к традиционным условностям и установленным правилам, свойственного аутсайдеру, который желает повиноваться некому высшему закону. Другие полагали, что Милкен стал заложником созданной им Машины и должен был раскручивать ее дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62