«Теперь пошла другая игра. Не берусь сказать, что из всего этого выйдет. Бизнесом управляют люди, которые по-настоящему его не знают. Они финансисты, в финансах они разбираются, это правда, но они не промышленники».

Глава 8
Айкен-TWA: от шантажиста до управляющего-владельца

Карл Айкен был живым воплощением дилеммы, вставшей перед Drexel, когда фирма занялась финансированием крупных агрессивных поглощений. Цель Милкена и его группы точно сформулировал Леон Блэк на семинаре Каваса Гобхаи в 1979 году: финансировать «баронов-разбойников», готовых в будущем стать владельцами крупных компаний. Но «бароны-разбойники», как их романтически называл Блэк, или профессионалы поглощений, – люди типа Айкена, Сэма Хеймена или сэра Джеймса Голдсмита – отличались сильным характером, неуступчивостью, эгоцентризмом и не желали служить пешками никому, даже Милкену. А система Милкена, как мы видели, в огромной мере базировалась на контроле. Но что оставалось Милкену, если он не хотел играть только с новичками вроде Пельтца? К тому же, имея легионы послушных клиентов, Милкен мог и потерпеть горстку свободолюбивых натур.
Среди немногих крупных независимых игроков Drexel никто не был так самостоятелен и так одержим этой самостоятельностью, как Айкен. Он желал сохранять контроль в любой ситуации – о каких бы мелочах ни шла речь. Интервью он давал, только оговорив, что его ознакомят с окончательным вариантом, тщательно изучал текст слово за словом, вникал в каждый нюанс, то здесь то там меняя слова и фразы. Своим сотрудникам Айкен разрешил побеседовать с автором этой книги тоже при условии, что их высказывания будут проверены, причем самим Айкеном.
В ранние времена Icahn and Company у Айкена было три партнера, которые вместе с ним вели бизнес, и еще два в роли пассивных инвесторов. Со временем Айкен отделался почти от всех, оставив только одного, владевшего в фирме одним процентом. В начале восьмидесятых он еще совершал набеги с равноправными партнерами, но потом стал брать партнеров с ограниченной ответственностью, поскольку они не имели права голоса. Самоуверенный до мозга костей, Айкен много лет обходился без консультаций инвестиционных банков, принимал все решения единолично и позволял себе прислушиваться к советам одного-единственного человека – своего финансового аналитика Альфреда Кингсли. Ближайшие коллеги называли Кингсли «альтер эго» Айкена. Он состоял при Айкене 20 лет (если не считать небольшого перерыва), но партнером Айкен его так и не сделал.
Карл Айкен был единственным ребенком. Его детство прошло в небольшом доме на две семьи (второй этаж занимал дед Айкена) в районе Бейсуотер, Куинс, где жили представители среднего класса. Мать преподавала в школе, а отец, получивший юридическую степень, но ненавидевший юриспруденцию, преподавал химию, хотя преподавание тоже ненавидел. Отец мечтал быть оперным певцом и даже учился вместе с Энрико Карузо. Не имея возможности попасть на оперную сцену, но страстно желая где-то петь, он (будучи человеком нерелигиозным) устроился кантором в синагогу в соседнем районе Сидерхерст, Лонг-Айленд. Но и это его не удовлетворило. В сорок с небольшим лет он «надорвал сердце» (как говорили в семье), прекратил работать и сидел дома до самой смерти в 1978 году. По воспоминаниям одного знакомого, «он читал Шопенгауэра и слушал пластинки дни напролет».
У матери Айкена были две сестры, тоже учительницы, и брат, всего на 16 лет старше Карла. Дядя Айкена был в семье образцом успешного человека. В тридцатые годы, во время Великой депрессии, Мелвин Э. Шналль (так звали дядю Карла) учился в Йельском университете и остро переживал свою принадлежность к еврейской квоте. Он женился на богатой невесте, вошел в бизнес тестя, разбогател и поселился в Скарсдейле в роскошном доме с бассейном и четырьмя слугами (где Карл, по словам Шналля, впервые «испил чашу удовольствия»). Но всю жизнь Шналль страстно желал – и это желание руководило им при выборе мест жительства, загородных домов, частных клубов и школ для детей – избавиться (по крайней мере, формально) от печати еврейского происхождения. В результате многолетних усилий он вступил в церковь унитариев и поменял имя Мелвин Э.Шналль на М.Эллиот Шналль.
Карл Айкен, закончив колледж Far Rockaway, поступил в Принстонский университет, где приобрел известность как сильный шахматный игрок. Он изучал философию и написал дипломную работу «Проблема формулировки адекватного изложения эмпирических критериев значения», которая была отмечена премией. По настоянию матери Карл поступил на медицинский факультет Нью-Йоркского университета, но ничего, кроме неудовольствия, не испытывал, и это, как сказано о нем в альманахе о выпускниках Принстона, усугубило свойственную ему «легкую ипохондрию». Через два года он бросил учебу и отслужил в армии, где, по собственным словам, выиграл несколько тысяч долларов в покер.
В 1961 году Шналль устроил племянника брокером-стажером в Dreyfus and Company. Айкен вложил свои покерные деньги, сделал 30 тысяч долларов, играя на повышение курсов, а в 1962 году, когда рынок рухнул, потерял все. «Я так расстроился, что с тех пор работал просто как сумасшедший», – рассказывал Айкен в интервью «Business Week».
Айкен решил найти себе особую нишу – опционы. Продажа опционов «пут» и «колл», то есть права, соответственно, продать или купить акции по определенной цене в определенное время в будущем, открывала тогда, по его словам, «широкое поле возможностей». Айкен стал торговать опционами в Tessel Paturick and Company; вместе с ним работали Джозеф Фрейлих и Дэниел Каминер. В 1964 году все трое перешли в Gruntal и организовали там отдел опционов. Информацию о торговле опционами в то время не публиковали; Айкен первым начал выпускать информационный бюллетень под названием «The Mid-Week Option Report» и создал прочную клиентскую базу для продавцов опционов. В 1968 году, по его словам, отдел опционов заработал почти 1,5 миллиона долларов комиссионных и стал одним из самых прибыльных в Gruntal.
Ясно, что настойчивый, целеустремленный Айкен обрел на Уолл-стрит свои дом. Ниши, которые он раз за разом создавал для себя, отвечали аналитическому складу его ума. Он играл как на работе, так и на отдыхе, причем (по свидетельству одного знакомого) играл на деньги не только в карты, но и в «Монополию». «Как-то я зашел к Карлу, – рассказывал этот знакомый, – и вижу: рядом с ним куча долларов, и он покупает проход на пляж за пять сотен».
Айкен решил открыть собственную брокерскую фирму, и попросил Шналля одолжить ему 400 тысяч долларов, чтобы купить место на Нью-Йоркской фондовой бирже. За несколько прошедших лет дядя и племянник заметно сблизились. Шналль развелся, жил в Саттон-Плейс на Манхэттене, руководил компанией по производству скоросшивателей, которую купил. В конце почти каждого рабочего дня родственники встречались в ресторане «21». Айкен торговал опционами за счет Шналля и обеспечивал ему доходность 30–40 %. К тому же в 1967 году Шналль продал примерно за три миллиона долларов компанию, которую двумя годами раньше приобрел за 400 тысяч, и у него была свободная наличность.
Шналль получил 20 % акций Icahn and Company, а на оставшиеся от трех миллионов деньги купил свободные от налогов облигации фирмы Айкена с восьмипроцентным купоном и передал их Icahn and Company, чтобы укрепить ее основной капитал. Айкен, в свою очередь, платил Шналлю 100 тысяч в год. Офис фирмы находился по адресу Бродвей, 42; кроме Айкена партнерами в ней состояли Каминер, Фрейлих и Джерри Голдсмит, который раньше тоже работал в Gruntal.
Из Gruntal в новую фирму перешел также компаньоном Альфред Кингсли. Он был на семь лет младше Айкена. В шестнадцать лет Кингсли начал учиться в Уортоне, в двадцать три закончил юридический факультет Нью-Йоркского университета и получил степень магистра по налоговому законодательству. В 1965 году, еще не завершив учебу, он пришел на полную ставку в Gruntal в отдел Айкена.
В Icahn and Company Айкен и Кингсли стали комбинировать арбитражные операции с опционами. Они занимались не рисковым арбитражем (когда после объявления об открытии сделки покупают бумаги намеченной к приобретению компании в расчете на успешное завершение сделки), а классическим. Айкен покупал по 100 конвертируемые облигации, каждую из которых можно было обменять на десять акций по 10, и одновременно продавал в срочной сделке десять акций по 101/8. фиксируя таким образом прибыль в одну восьмую пункта на каждой акции. Затем он вводил в комбинацию опционы и применял сложные хеджинговые формулы, которые защищали его от убытка, а при удачном стечении обстоятельств позволяли сорвать крупный куш.
«Было много отличных возможностей сделать деньги, – рассказывал Айкен, вспоминая особенно удачную операцию по Polaroid, когда сочетание покупки акций, „путов" и „коллов" принесло ему 1,5 миллиона, причем, как он утверждал, „без всякого риска": – Арбитражеры не разбирались в опционах, а опционные брокеры заведомо ничего не понимали в арбитраже. Арбитражеры в то время вели себя довольно вяло, лишь немногие действовали так, как Гас Леви из Goldman, Sachs. Поэтому, когда я соединил арбитраж с опционами, это действительно оказалось находкой. Я всегда искал пространство, которое еще не привлекло большого внимания. Нужно заниматься тем, чего другие пока не оценили, – вот что имеет решающее значение».
В 1973 году открылась Чикагская опционная биржа, и это поле деятельности стало, на вкус Айкена, чрезмерно людным. Тем временем Кингсли занимался хеджированием капитализации различных компаний. Свою работу он описывал так: «Идет постоянное переформирование позиции. Напоминает стиральную машину: барабан все крутится и крутится. Я изучаю весь набор [ценных бумаг] ITT и прикидываю: можно купить вот эти привилегированные, предложить их в срочной сделке, и я застрахую себя от возможных потерь. А на следующий день я покупаю другие бумаги, а эти продаю. И так круг за кругом. У меня ум зашел за разум, я действительно начал уставать».
Кингсли утверждал, что именно утомление побудило его в 1973 году покинуть Icahn and Company и перейти в маленькую фирму L.F.Salomon, где он специализировался на новых операциях. Однако один давний коллега Кингсли счел это объяснение малоправдоподобным: по его мнению, Кингсли ушел, поскольку Айкен «платил ему копейки». Скупость Айкена действительно была притчей во языцех. Расставание с каждым долларом, казалось, причиняло ему физическую боль. Даже в последующие годы, заработав уже больше 100 миллионов, он ворчал, когда его инвестиционная команда, сидевшая до двух ночи, заказывала стейки из ресторана «Smith and Wollensky». Юридические фирмы, обслуживавшие Айкена, нередко месяцами ждали оплаты.
По мнению другого коллеги, Кингсли был раздосадован тем, что не стал партнером в Icahn and Company. Но в то время Айкен избавлялся от партнеров и не думал заводить новых. Все уже хорошо знали, как часто он выходит из себя и как обращается с сотрудниками, младшими партнерами и привлеченными юристами. Никто не составлял исключения. Сначала ушел Каминер, потом Голдсмит (он утверждал, правда, что Айкен обещал увеличить его долю, если он останется), а доля Фрейлиха была урезана до 1 %. Даже Шналль лишился своей доли.
Шналля не приняли в элитарный пляжный клуб в Саутгемптоне, Лонг-Айленд, и он решил уехать из Нью-Йорка, сменить все свое окружение (которое проводило лето в Саутгемптоне) и перебраться в Нью-Ханаан, Коннектикут. Айкен сказал Шналлю, что сейчас ему самое время забрать свои деньги, поскольку на Уолл-стрит затишье, а Шналль находится в нервном состоянии; однако облигации Айкен попросил оставить. Шналль согласился, и продолжает получать «пособие» (как выражается Айкен) в размере 100 тысяч, но по сей день сожалеет, что отказался от своих 20 %.
Между тем Кингсли нашел мир за пределами Icahn and Company весьма негостеприимным. F.L.Salomon прекратила бизнес; Кингсли устроился в другую фирму, которая вскоре слилась еще с одной. «Каждые три недели, – рассказывал он, – табличка у нас на двери менялась».
Если бы интеллект был решающим фактором, Кингсли, несомненно, процветал бы на Уолл-стрит. Джеффри Стейнер, который помогал Нельсону Пельтцу, а в восьмидесятых годах стал одним из основных инвесторов Айкена, охарактеризовал Кингсли так: «Самый умный аналитик, какого я встречал за тридцать лет в бизнесе». Но Кингсли – круглый коротышка, похожий на Бадди Хаккета, ортодоксальный еврей, пораньше уходивший с работы в пятницу, чтобы добраться домой до захода солнца перед Субботой, – никак не вписывался (да и не стремился) в чопорные ряды элитарных инвестиционных банкиров. А жизнь в третьеразрядных фирмах, боровшихся за существование на Уолл-стрит, в 1974 году оказалась малопривлекательной. Поэтому в 1975 году, меньше чем через два года, Кингсли вернулся в Icahn and Company.
Но и во время скитаний Кингсли поддерживал контакты с Айкеном. В одном из разговоров Кингсли сказал, что видит большие возможности для инвестиций в «ситуациях недооценки». В частности, он рекомендовал взаимный фонд закрытого типа, называвшийся Hihgland. Кингсли приобрел некоторое количество его акций для своих покупателей, кое-что купил Айкен, и когда Кингсли возвратился, они собрали пакет примерно в 30 %. В 1976 году его выкупили управляющие, решившие приватизировать компанию. «Игра заняла два года, нам понадобилось много времени, чтобы накопить столько, – рассказывал Кингсли. – Но мы покупали по два, а продали по шесть».
Это было только начало. Затем они приобрели по 4,9 % акций (акционер, имеющий 5 %, обязан известить Комиссию по ценным бумагам и биржам по форме 13D) еще нескольких фондов закрытого типа по цене ниже реальной, а когда акции поднялись, получили прибыль. Все акции принадлежали взаимным фондам, поэтому не составляло особого труда определить, насколько они недооценены: нужно было только подсчитать стоимость портфеля данного фонда и сопоставить ее с ценой акций. «Это детские задачки, – объяснял Кингсли, имея в виду, что если нацелиться на компанию, то подсчитать ее стоимость гораздо труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62