Терри нетерпеливым жестом отмахнулся от него:
— Зачем репортеру понадобился человек, который уже полгода как мертв?
— Сам еще толком не знаю, — честно признался Майкл. — Может быть, хочу доказать, что жизнь Билли все же представляла какую-то ценность. — Он положил ладони на горлышко бутылки. — Тот из вас, кто сообщит мне полезную информацию, получит вот это.
Более старшие нищие уставились на бутылку, но Терри продолжал смотреть в глаза Майклу:
— А что значит «полезную»? — не без иронии произнес он. — Я, например, прекрасно знаю, что он плевать хотел на все на свете. Это будет считаться «полезной информацией»?
— Я бы и сам мог догадаться об этом, Терри, учитывая обстоятельства, при которых он умер. Для меня полезным окажется то, чего я пока о нем не знаю. Или поможет найти человека, который поделится своей информацией о Билли. Для начала хотелось бы узнать его настоящее имя. Кем он был до того, как назвался в полиции Билли Блейком?
Но все присутствующие лишь отрицательно помотали головами.
— Он рисовал картины на асфальте, — пробурчал один старик. — У него даже было свое место возле пристани.
— Это мне известно от Аманды, как и то, что Билли всегда рисовал одну и ту же картину — Рождество Христово. Кто-нибудь может мне сказать, почему?
Ответом послужило все то же общее проявление отрицания. «Как же они напоминают мне персонажей из „Звездных войн“, — подумал Майкл. — Этакие иссохшие морщинистые существа, но с горящими глазами, свидетельствующими о ловкости и хитрости».
— Просто всеми узнаваемое изображение Святого Семейства, — пожал плечами Терри. — Он был вовсе не глуп и хотел побольше заработать. Под картиной Билли писал: «Благословенны будут бедные» и сам ложился рядом. При этом он всегда выглядел совершенно больным и таким несчастным, что прохожие начинали испытывать чувство вины, когда шли мимо и читали эти слова под картиной. Вообще-то Билли вытягивал из них немало. Но вот когда напивался, то становился агрессивным и начинал приставать к туристам с проповедями. Это их здорово отпугивало, и волей-неволей Билли приходилось протрезвляться, чтобы зарабатывать по новой.
Лица бездомных начали расплываться в улыбках при воспоминаниях о проделках Блейка.
— Трезвый Билли был замечательным человеком и художником, но пьяный становился совершенно невыносимым, — заметил один старик. Он усмехнулся каким-то своим мыслям, и пергаментная кожа его лица складками собралась внутри свалявшегося вязаного шлема. — У трезвого Билли картины напоминали рай, а как напьется — сущий ад.
— Получается, что он рисовал две разные картины?
— Он рисовал их сотнями, если только ему удавалось достать бумагу. — Кивком головы старик указал в сторону офисов. — По вечерам Билли выбирал из их мусорных баков конверты и использованную бумагу, а потом всю ночь рисовал. Утром же он терял к ним всякий интерес.
— И куда же он их девал?
— Мы использовали их для растопки.
— А Билли не возражал?
— Нет, — подключился к разговору еще один старый нищий. — Ему нужно было греться, как и всем нам. Скажу больше: его это даже веселило. — Он постучал себя по лбу скрюченным пальцем. — Билли был сумасшедшим, вроде Болванщика. Всегда распинался насчет адского пламени, приносящего очищение. Один раз даже сунул руку прямо в кучу пылающей бумаги, и держал ее там до тех пор, пока мы его не оттащили.
— Зачем же он это сделал?
Присутствующие безразлично пожали плечами. Казалось, все думали об одном: «Какая может быть логика в поступках безумца?»
— Он частенько это проделывал, — вспомнил Терри. — Иногда засовывал в огонь обе руки, но чаще одну правую. Меня это всегда раздражало. Бывали дни, когда Билли вообще не мог шевелить пальцами из-за ожогов, но все равно продолжал малевать свои проклятые картины. Зажимал пастель между двух пальцев, а чтобы рисовать ему приходилось двигать всей рукой. Говорил, что ему необходимо чувствовать муки творчества.
— Наш юный Терри считал его шизофреником, — неожиданно объявил старик в вязаном шлеме. — Говорил ему, что надо принимать лекарства, но Билли не заботился о своем здоровье. Он убеждал всех, что никакими душевными болезнями не страдает и поэтому ни за что не станет обращаться к врачам. Смерть для него была единственным избавлением от мук.
— Скажите, а он никогда не пытался покончить жизнь самоубийством? — поинтересовался Майкл.
Терри снова хихикнул и жестом обвел пустырь:
— И ты можешь назвать все это жизнью?
Дикон понял, что хотел сказать юноша, и сочувственно кивнул:
— Нет, я имел в виду не совсем это. Он никогда не предпринимал ничего такого специфического, чтобы побыстрее умереть?
— Нет, — почти равнодушно произнес Терри. — Он только говорил, что еще недостаточно страдал и хочет умереть медленно. — Парень поплотнее закутался в пальто, когда порыв ветра с реки взметнул от жаровни сноп искр. — Послушай, приятель, этот бедолага страдал прогрессирующей шизофренией. Совсем как наш Уолт. — Терри чуть толкнул плечом своего соседа. Тот сидел скорчившись, положив подбородок на колени: в той же позе, в какой миссис Пауэлл обнаружила Билли. — Правда, Уолт принимает лекарства, но частенько забывает об этом. Конечно, ему следовало бы подлечиться в больнице, но таких богаделен уже не существует. Некоторое время он жил на попечении своей матери, пока врачи не сочли, что ему не повредит свежий воздух. К тому времени Уолт так запугал старуху своими выходками, что она поняла все буквально и вышвырнула его за дверь. — Терри повернулся к воротам склада и добавил: — Внутри таких еще человек двадцать, и ухаживаем за ними мы. Представляешь, каково?
С этим Дикон не мог не согласиться. Куда же катится общество, если сумасшедшие оставлены на попечение лишь бездомных нищих?
— Билли никогда не намекал, что обращался в больницу?
Терри отрицательно покачал головой:
— Он вообще никогда не распространялся о своем прошлом.
— Ну, хорошо. А как насчет тюрьмы? В какую именно он попадал за свои кражи?
Терри кивнул в сторону старика в вязаном шлеме:
— Том однажды сидел вместе с Билли целый месяц в Брикстоне.
— И где его держали? — обратился Дикон к старику. — В больничном крыле или в общем?
— В обычной камере, как и меня.
— Ему давали лекарства?
— Что-то не припомню.
— Значит, диагноз «шизофрения» ему официально не был поставлен?
Том печально покачал головой:
— У тюремщиков нет ни времени ни желания заботиться о заключенном, попавшем к ним всего на четыре недели. Если Билли и принимался орать так, что у всех лопались барабанные перепонки, то надзиратели принимали это за проявление белой горячки или еще чего.
— Получается, что в тюрьме он вел себя так же, как на свободе?
Том неопределенно помотал рукой:
— То так то сяк. Перепады настроения. Депрессия. А в общем, ничего особенного. На воле то же самое. Билли ходил в церковь и вел себя как добропорядочный человек, пока не напивался. Трезвый он мало чем отличался от нас с вами.
Дикон пустил пачку сигарет по второму кругу, а затем, зябко подняв воротник плаща, закурил сам:
— Значит, никто из вас не знает, откуда он родом и кем был до того, как превратился в Билли Блейка?
— Откуда тебе известно, что это не настоящее его имя? — удивился Терри. На этот раз он решил закурить и вытащил из костра головешку.
Дикон пожал плечами:
— Я просто высказываю предположение. — Он глубоко затянулся. — А как он говорил? Никакого акцента не чувствовалось?
— Нет, как-то не обращал внимания. Правда, один раз я спросил его, не актер ли он. Когда Билли напивался, из него так и сыпались фразы из классической литературы. Но он тогда ответил, что нет.
— И о чем он говорил в своем пьяном бреду?
— Да обо всем, что в голову приходило. Иногда он изъяснялся даже стихами, но я не знаю, сам ли он их сочинил, или это просто какие-то отрывки. Правда, кое-что я запомнил, особенно одно четверостишие, которое Билли повторял довольно часто. Что-то жуткое: типа, «отец и мать орали, а демоны летали».
— А наизусть не вспомнишь?
Терри обвел взглядом своих компаньонов, как бы ища у них поддержки. Не ощутив ее, он неуверенно произнес:
— Даже не знаю… Начиналось, кажется, так: «Ревя, как дьявол, скрывшийся во мгле…», а вот что дальше, я уже не помню.
Дикон прикрыл руками сигарету, напряг память и забормотал:

Ревя, как дьявол, скрывшийся во мгле,
Под стоны матери, беспомощный и голый,
В опасный мир направлен злою волей,
Вот так я появился на земле…

— Да, — кивнул молодой человек и посмотрел на журналиста с уважением. — Откуда, черт возьми, ты это знаешь?
— Это стихотворение называется «Скорбь младенца», а написал его известный поэт Уильям Блейк. Много лет назад я делал по его творчеству курсовую работу. Блейк жил в восемнадцатом веке и, кроме всего прочего, был неплохим художником. Однако многие современники его не понимали и не признавали. В основном из-за того, что он уверял окружающих, будто его посещают видения. — Дикон едва заметно улыбнулся. — Уильям написал немало хороших стихотворений, но жил и скончался в нищете из-за того, что его талант был признан только после смерти. Мне кажется, ваш друг был хорошо знаком с творчеством этого поэта.
— Да, — кивнул Терри, и лицо его просветлело. — Уильям Блейк, Билли Блейк. А что еще сочинил тот парень?
— Тигр! Тигр! Ты сверкаешь. В тьме лесной нам угрожаешь… — Дикон замолчал, словно приглашая Терри продолжить четверостишие. — Глаз бессмертный и рука ли…
— Тебя таким нам создавали! — победно закончил юноша. — Да, Билли частенько это повторял. Я ему еще говорил, что две последние строчки какие-то нескладные, а он всякий раз убеждал меня, что если читать с выражением, то все получится.
Дикон кивнул. «Уж не был ли Билли учителем?» — подумалось ему.
— А дальше там говорится вот о чем: «Огонь схватить рука посмела». Как ты считаешь, уж не это ли вспоминал Билли, когда совал пальцы в костер?
— Не знаю. Все зависит от того, что именно означает эта строка.
— Тигр является воплощением силы, энергии и жестокости. В стихотворении говорится о том, как в огне было создано это прекрасное, но неконтролируемое существо. А потом поэт задается вопросом: почему создатель решился породить такого опасного зверя? — Дикон вгляделся в лица присутствующих и понял, что эти люди бесконечно далеки от поэзии. Правда, в глазах Терри все еще светился интерес. — Так вот, это рука создателя «посмела» схватить огонь. Уж не думал ли Билли о том, что он совершил нечто такое, что вышло из-под его контроля?
— Может быть. — Терри уставился куда-то вдаль, в сторону реки. — А создатель — это и есть Бог?
— Любой из богов. Блейк не уточняет, какой именно.
— Билли считал, что существуют целые сонмы разных богов. Есть боги войны, любви, боги рек и вообще черт-знает-чего. Он всегда кричал на них. «Это все вы виноваты, скоты! Оставьте меня, дайте хоть умереть спокойно!» Я убеждал его в том, что никаких богов рядом с ним нет, и поэтому не стоит их так ненавидеть. Правда ведь, в этом есть какой-то смысл? — И юноша снова повернулся к огню.
— Так в чем же, как считал Билли, боги были виноваты?
— Он не считал, что они виноваты, а просто был в этом уверен, — нажимая на последнее слово, заявил Терри. Неожиданно юноша вытянул руку и сделал в воздухе хватательное движение. — Билли задушил кого-то, потому что боги заранее записали это в книгу его судьбы. Вот почему он и совал руку в огонь. Он называл ее «жутким инструментом». А еще Билли говорил, что «подобные жертвы необходимы, если хочешь направить гнев богов в какое-нибудь другое русло». Бедняга! Правда, в основном он напивался так, что и рассуждать-то толком не мог.
* * *
По совету Терри Дикон вручил бутылку «Белл» старику в вязаном шлеме, после чего в сопровождении парня, отправился внутрь склада, чтобы взглянуть на бывшее пристанище Билли.
— Напрасная трата времени, — проворчал юноша. — Он уже полгода как умер. Что же ты там сейчас хочешь обнаружить?
— Да все что угодно.
— Послушай, с тех пор на его месте перебывало уже, наверное, больше сотни таких же нищих. И ничего интересного ты там не найдешь. — Тем не менее он повел Дикона в глубь помещения. — Ты что, спятил? — удивился Терри, когда Дикон включил маленький фонарик и направил его луч под ноги. — Здесь все равно ни черта не увидишь. Проще немного подождать: глаза постепенно привыкнут. Света через ворота проникает достаточно.
Понемногу перед Диконом начала проступать унылая угнетающая картина: искореженные ржавые конструкции, строительный мусор и прочий никому не нужный хлам, характерный для заброшенных складов. Запустение вызывало воспоминания о войне. Ничего узнаваемого здесь не существовало. Только кислый запах аммиака выдавал присутствие человека.
— И сколько времени ты здесь уже обитаешь? — поинтересовался Майкл у Терри, начиная различать вокруг себя лежащие на полу фигуры.
— Года два, но не постоянно. Прихожу… ухожу…
— Но почему здесь, а не в какой-нибудь ночлежке?
Парень неопределенно пожал плечами:
— Там я тоже бывал. Тут ничуть не хуже. — Он провел журналиста мимо кучи битого кирпича и показал причудливое сооружение из полиэтилена и старых одеял. Отогнув полог, он сунул руку внутрь и включил лампочку. — Взгляни-ка, — пригласил Терри. — Вот мое жилище.
У Дикона шевельнулось чувство, похожее на зависть. Сооружение представляло собой что-то вроде палатки, воздвигнутой посреди развалин. Но это строение обладало каким-то таинственным очарованием, которого напрочь была лишена квартира Майкла. На полиэтиленовых стенах красовались плакаты с изображением полуобнаженных девиц, а на полу располагался матрас, застеленный самодельным лоскутным одеялом. Обстановку дополняли металлический офисный шкафчик, плетеное кресло с наброшенным на него халатом и некое подобие столика, на котором возвышалась жестянка из-под варенья с искусственными розами. Зайдя внутрь, Майкл устроился в кресле, предварительно аккуратно сложив халат.
— А ты здесь недурно устроился, — заметил он, кладя халат себе на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49