Их приходилось часто менять. Нашим первым директором была женщина. Умница, но со скверным характером. Она напоминала мне горьковскую Вассу Железнову. Она нас просто терроризировала. Ей это, по-видимому, доставляло удовольствие. Она наслаждалась своей властью. Хуже всего приходилось тем, кто фактически работал на нее. Толку от нее было мало. Но как от нее избавиться? Ее муж? актер нашего театра. Его ведь нельзя было уволить. Когда мы отправлялись на гастроли, она оставалась в Днепропетровске в своей уютной квартире. Каждые две недели она появлялась в труппе, чтобы выплатить нам наше жалованье. Впрочем, и это случалось не всегда. Но скандалы она устраивала всегда. Они начинались уже рано утром.
Как секретарь партячейки, я пыталась урезонить ее. Я пробовала с ней потолковать с глазу на глаз. Но это было ошибкой, да и не помогло. У коллектива возникло чувство, что с нею не справиться. Но затем терпение лопнуло. Мне поручили пригласить на общее собрание секретаря районного комитета. Это было в Молочанске. Этот опытный товарищ хорошо нас знал. Он должен был посоветовать нам, что делать. Мы выложили все без обиняков. Он подтвердил? наше требование к директорше справедливое. Впрочем, это подтвердил даже ее собственный муж на нашем собрании. Он оказался на высоте. Он и раньше несколько раз пытался утихомирить жену. Теперь коллектив единодушно требовал ее ухода. И ей пришлось уйти. А меня раскритиковали за то, что я раньше ничего не предприняла.
Внешне одна немецкая деревня была похожа на другую. Длинная, широкая улица с побеленными маленькими кирпичными домиками, стоявшими по ранжиру. Да и жители были похожи друг на друга: спокойные, приветливые, старательные. Они производили впечатление людей развитых, прогрессивных. Говорили, что колхоз? хорошее дело: есть свободное время. Многие еще ходили в церковь. А вот председатели колхозов были самые различные. Одни радовались нашему приезду и сразу же подписывали с нами договор. Других приходилось долго уговаривать. В этом я была большим специалистом. Мне ничего другого и не оставалось. После того как мы распрощались с директоршей, у нас были еще двое других. Но и с ними нам не повезло. Один из них был хорошим коммунистом, отличным руководителем кружка марксизма-ленинизма, но совсем не обладал организаторскими способностями. Человек разумный, он сам понял это и распрощался с нами примерно через полгода.
Его сменил человек постарше, лет пятидесяти. Этот не выдержал и четырех недель. Впрочем, удовольствие было маленькое? пешком бродить из деревни в деревню. Все равно, жара ли стоит на дворе пли мороз, идет ли дождь, или поднялась снежная буря, или град. Четыре, пять, шесть, а иногда и десять километров на своих двоих. День за днем. Иначе ничего не выходило. Хочешь не хочешь, надо заключать договора, готовить следующие гастроли. Машины у нас для этого не было. В то время их и во всей области было немного. Нашей трехтонкой для этого воспользоваться было нельзя. Она должна была обеспечивать вечерние представления. На такой риск мы пойти не могли. Просить у колхоза повозку для одного человека во время уборки урожая? Это мы разрешали себе очень редко. Наш новый директор, его звали Штиллерман, заявил нам коротко и ясно: «Головой работать я для вас согласен, но ногами? нет. У меня ноги не казенные». Шапку в охапку? и ушел.
А спектакли должны были состояться, чего бы нам это ни стоило. В конце концов, мы приехали не для своего удовольствия. Да и сборы нам были нужны. Правда, мы получали дотацию, но часть расходов должны были отрабатывать. Что делать в таком положении секретарю партячейки? Браться за дело. Вот я и отправлялась в путь. От деревни к деревне, день за днем. Я была молодой, здоровой. Ходьба меня не утомляла. В колхозную контору я являлась в отличном настроении. Не отставала от председателя до тех пор, пока у меня в кармане не оказывался подписанный договор. В нем было точно определено, кто за что отвечает. За еду и ночлег? колхозное правление. С едой все обстояло великолепно, а с ночлегом? в зависимости от организационных способностей ответственных лиц. В любом случае радости было много, когда мы приезжали. Я должна была еще инспектировать сценические площадки, а затем снова в путь? иногда за день больше десяти километров? к следующей деревне, где мы выступали.
Там я встречалась с труппой. Я рассказывала о достигнутых результатах. Художественный руководитель бывал обычно мною доволен. Труппа тоже. Только мне это дело мало нравилось. Вечером я должна была играть в спектакле. Но нередко так уставала, что забывала свой текст. Однажды пришлось даже дать занавес. Я играла разумную женщину, старающуюся помирить поссорившихся влюбленных. Как заезженная пластинка, я повторяла все время одну и ту же фразу. В мыслях я все еще была у того председателя колхоза, которого мне пришлось долго агитировать.
Директор
«Эти гастроли ты еще как-нибудь выдержишь. Потом мы найдем выход»,? утешал меня Максим Валентин. По откуда взять ему директора? Как только гастроли подошли к концу, я отправилась в областной комитет партии и попросила совета. Где нам взять подходящего директора. «А ты сама?»? спросил руководитель отдела культуры товарищ Гантман. Он долго беседовал со мной о всех наших проблемах. Потом он на несколько дней отправился с памп на гастроли. Ему хотелось посмотреть, как выглядят будни театра на колесах. Какие у нас заботы. А может, он решил таким образом на меня повлиять. Я не хотела быть директором. Он понимал меня. Ведь мне пришлось бы на это время расстаться с моей любимой профессией. Совмещать и то и другое было невозможно. В таких трудных условиях невозможно. Но слова «ты нужна» для коммуниста закон. И во имя партийного долга мы готовы на многое!
Так я стала директором. Назначение мое произошло весьма забавно. Меня позвал руководитель театрального треста. Пришлось какое-то время ждать в приемной. Что поделаешь? начальник. Инструктор, который должен был нас опекать, но никогда не оказывался на месте, вышел из противоположной комнаты и приветствовал меня очень любезно. Мы обменялись несколькими словами. Когда он узнал, зачем я пришла, он пробормотал: «Извините, пожалуйста, мне срочно нужно к начальнику». Он исчез в святая святых. «Что вы делаете! Либерман как директор? Это на нашу шею! Она не даст нам покоя!» Он говорил это так громко, что мне в приемной было слышно каждое слово.
Я встала, не постучав, открыла дверь к начальнику и сказала совершенно спокойно: «Тише, не так громко! В приемной все слышно!» Мужчины громко рассмеялись. Я хотела снова притворить дверь и уйти, но начальник пошел мне навстречу и усадил в кресло. Инструктор извинился. Я сразу же выложила: «Послушайте-ка, товарищи мужчины! Может, у вас есть другой директор? Я была бы вам очень благодарна. Честное слово!»
«Да нет, товарищ Либерман!.. Не обижайтесь, товарищ Либерман!» Они сказали мне еще несколько любезных слов, а я им несколько правдивых. Не игра в кошки-мышки, а полезный разговор. Начальник попросил прийти машинистку? личных секретарей тогда не имело даже начальство. Продиктовал ей приказ о моем назначении. В это время я разглядывала обоих мужчин. Удастся ли мне найти с ними общий язык? Удалось.
В полях
С «Эмилией» мы выезжали обычно в поле к бригадам, которые работали далеко от деревни. В дни жатвы они даже ночевали там. Сколько было радости, когда мы приезжали! Сначала мы какое-то время беседовали с колхозниками. Затем начинался спектакль. Иногда еще до спектакля мы устраивали танцы. Танцевать на траве трудновато. Не раз я падала и увлекала за собой партнера, или он меня?
Зрителей и сцену разделяли лишь несколько шагов. Впереди на траве усаживались детишки. Все остальные за ними? на скамьях и столах. Машина наша служила нам гардеробной и опорой для шатких кулис. Был у нас и красиво раскрашенный занавес. Даже в поле мы хотели пока зать нашей публике настоящий спектакль. И когда толстая колхозная повариха Мишкет Либерман пыталась соблазнить репортера Эрвина Гешонека хорошо зажаренным поросенком, это производило впечатление даже на собак и кошек. Они бегали по сцене. Мы были им очень благодарны. Если они это делали без особого шума. В одном из наших летних турне у нас появился очаровательный помощник, цыганский паренек, 14-летний красавчик. Жил он со своими родителями в таборе. В летние месяцы таких таборов было несколько в лесах Хортицкого района. Мы ни о чем не просили этого парня. Но как только мы приезжали в какую-нибудь деревню, он уже был там. И ждал нас. Сначала он помогал при разгрузке. Ужинать с нами не хотел. Вообще ничего от нас не брал. Он просто был счастлив, что может каждый вечер смотреть спектакль. Даже один и тот же. Он сидел перед сценой с горящими глазами и открытым ртом. После спектакля сразу же исчезал. Он обещал своим родителям возвращаться вовремя, объяснил он нам. Они не такие отсталые, как другие, говорил он с гордостью. Он посещал школу. Позже намерен был поступить на трансформаторный завод в Запорожье. Хотелось бы ему стать актером, отправиться в Москву в студию цыганского театра, но этого не разрешат родители.
Однажды он привел с собой старшую сестру, лет двадцати пяти. Какая красавица! А как она двигалась! Из нее вышла бы отличная балерина. Это было видно с первого взгляда. Наши мужчины не спускали с нее глаз. Она была очень разговорчивой. «Если мой муж узнает, что я была здесь, он меня убьет. Он страшно ревнив. А что делать? Должна же я побывать в вашем театре. Хоть разок. Брат так много рассказывал о вас».
Еще сегодня я задаю себе вопрос: может, нам надо было вмешаться? Не только из-за мальчика или этой пары. Вообще в дела табора. Впрочем, этим занимались более компетентные люди. Постепенно жизнь цыган изменилась. Не сама собой. Этому предшествовала упорная разъяснительная работа. И помощь. Постепенно цыгане включались в нормальную творческую и общественную жизнь. Тем не менее много лет спустя еще встречались отдельные бродячие цыганские семьи. Они не могли оставить кочевую жизнь. А мы охотно оставили бы ее.
Летний сон в ручье
С одним спектаклем мы чуть не пошли ко дну. Со всем нашим имуществом, с людьми, машиной, декорациями, реквизитом. Спектакль? «Разбитый кувшин». Только я одна сидела на сухом месте. Потому что находилась в районном центре Хальбштадт и ждала приезда театра. Я выехала раньше поездом, чтобы подготовить наше участие в праздновании десятилетия основания этого районного центра. Без нас не обходился ни один праздник, ни один юбилей. Культурная жизнь в районах с немецким населением была немыслима без нас. Конечно, выступали и в украинских, и в еврейских деревнях. Имелся там целый еврейский район.
На этот раз ансамбль должен был прибыть накануне праздника, разместиться на квартирах, выспаться, а в праздничный день дать несколько представлений. Детский праздник начался еще накануне, ранним утром. Но театра все не было. Не было его и вечером, не было и утром праздничного дня. Что случилось? Мы всегда были очень дисциплинированны. На нас можно было положиться. Трудности никогда не мешали нам выполнять нашу задачу. Что же могло произойти?
В десять часов мы отправились на поиски. К нам подключились все посты милиции и регулировщики уличного движения. На отрезке между Днепропетровском и Хальбштадтом. Проходил час за часом. Приближался полдень. О театре ни слуху ни духу. Дети обошлись и без нас: у них были дела повеселей. Но торжественное заседание! Оно должно было начаться в шестнадцать часов. Несколько часов уйдет на речи. Нельзя же без этого. А дальше? «Если бы случилось несчастье, мы об этом давно уже узнали»,? утешали меня товарищи из Хальбштадта.
Что-то около двенадцати зазвонил телефон в юбилейном комитете. Это был милиционер из соседнего района. Он рассказал: возвращаясь с рыбалки, он увидел на лугу у ручья спавших людей, так человек двадцать. Вокруг них лежала масса вещей. Может, цыгане? Он подошел к ним поближе. Оказалось, актеры. Они сегодня должны выступать в Хальбштадте. Попросили позвонить сюда и сообщить, что скоро приедут.
Он едва мог удержать смех. «Что с ним?»? удивляюсь я. Может, он как следует «заложил» на рыбалке? И это бывает, тем более в воскресенье. Он пространно объяснил, как найти театр. На всякий случай я попросила его проводить меня. Через минуту один из членов юбилейного комитета и я уже сидели в машине. Милиционер ждал нас у своего отделения. Влезая в машину, он с любопытством разглядывал меня. А может, я тоже принадлежу к той сумасшедшей компании? Через сорок минут гонки по полю мы оказались на месте.
Теперь мне уже не вспомнить, где находился тот ручеек, в русле которого наша труппа расположилась сладко поспать. Но картина, которая представилась мне, до сих пор стоит перед моими глазами. Весь наш театр распростерся на лугу у ручья. Все перемешано, люди, костюмы, декорации, реквизит, короче говоря, все, что у нас было.
Случилось следующее. Ансамблю удалось лишь поздно ночью отправиться в путь из Днепропетровска. Ждали одного музыканта. А он не приехал. Задержался на семейном торжестве за городом. Когда наконец можно было отправиться в путь, наступила темная ночь. Наш замотавшийся шофер сбился с дороги и угодил в ручей. Счастье еще, что этот ручей был таким мелким. Наша телега перевернулась, но так аккуратно, что пассажиры это почувствовали лишь после того, как оказались в воде. Они крепко спали. Хотя шофер и сидевший рядом с ним рабочий сцены за считанные секунды открыли двери и вытащили всех, одного за другим, все промокли до нитки. И все вещи промокли.
Из соседнего колхоза пригнали двух быков. С их помощью поставили автомобиль на колеса. Но мотор завести не удалось. Глупых быков отправили обратно в деревню. Вместо них пришел умный человек. Автомеханик колхоза. Шустрый украинец. Он сразу разобрался, что к чему. Все же ремонт продолжался долго. Хотя механик только дважды устраивал перекур и ни разу не выматерился. Большое достижение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47