Разве они тебе не понравились?»
«Конечно, понравились. Даже очень. Особенно тот, что постарше, блондин. Только зачем они так нарядились, будто шли на прием?» Я была так поражена, что у меня захватило дух.
Эмма, конечно, тут же им все рассказала. Мы все четверо от всей души смеялись над моим «заблуждением». Вечер получился интересный и приятный. Мы философствовали, спорили, шутили, смеялись и танцевали. До утра. Старший из чекистов был хорошим танцором. Он знал об этом. Он вообще знал себе цену. Во всем. Но это не мешало ему оставаться милым человеком.
Последние гости ушли часа в четыре утра. От усталости Эмма и я присели, перед тем как лечь спать. Мы молчали. Эмма прервала молчание: «О чем ты думаешь? »
«Об этих чекистах. Я себе их совершенно по-иному представляла».
«А как?»
«Да никак. Я же не ломала голову над тем, как выглядят чекисты. Но интересно вот что: если бы они были недоступными, молчунами, угрюмыми, были бы старомодно одеты, меня бы это не удивило. Получилось все наоборот. Вижу, они разговорчивы, образованны, даже разносторонне образованны, особенно в области литературы. У них много юмора, они веселы, хорошо одеты и даже хорошо танцуют. Ясно, что меня это занимает».
«Скажи-ка честно, уж не влюбилась ли ты?»
«Тот, что постарше, мог бы мне понравиться, но ведь он женат».
«Откуда ты знаешь это?»
«Он сам сказал».
«А что он еще сказал? Я видела, что он что-то долго рассказывал. Скажи честно: назначил свидание?»
«Отнюдь нет. Хотел только показать, что русские хорошо знают наших немецких классиков. Он декламировал мне стихи Гейне. Ты можешь спать спокойно».
У Эммы я познакомилась с худруком и режиссером Московского еврейского театра Михоэлсом. Он был и великим актером. Замечательная личность! Маленький, щуплый и до такой степени уродливый, что это уже граничило с гениальностью. Михоэлс принадлежал к самым крупным деятелям советского театра, всемирно известным. Он был мыслителем. Глубоко проникал внутрь своих образов, приводил зрителя в смятение, заставлял его думать, была ли это трагедия поздно прозревшего короля Лира или раздвоенность добродушного Тевье-молочника или других трагикомичных фигур Шолом-Алейхема. У Михоэлса всегда было много чего сказать зрителю. И говорил он это страстно. После спектакля с Михоэлсом у меня всегда была потребность пойти домой пешком и одной.
Билеты в этот театр, как, впрочем, и во все другие, достать было трудно. Чтобы посмотреть Михоэлса в «Короле Лире», театральные деятели из других стран специально ехали в Москву. Этот театр был своего рода шедевром. Нигде в мире нельзя было столь полно познакомиться с еврейским фольклором. Танцы, песни, костюмы, оформление сцены? все давало подлинное художественное наслаждение. Да и могло ли быть иначе, если режиссером и главным актером был Михоэлс, а декорации и костюмы создавали такие известные художники, как Марк Шагал и Роберт Фальк. Впрочем, им не уступал и штатный художник театра Александр Тышлер, очень талантливый и своеобразный. Правда, постановки этого театра по пьесам на современные темы, которые он оформлял, были значительно слабее.
Михоэлс был широко образованным человеком. Был он и увлекательным оратором. Говорил он без шпаргалки, с большим подъемом. Его можно было слушать часами. В годы Отечественной войны он вместе с Ильей Эренбургом совершил агитационную поездку по США. Своими зажигательными, убедительными речами и беседами они пробудили большую симпатию к Советской стране и ее борьбе против фашизма. Они пополнили фонд обороны взносами прогрессивных людей. Эренбург своими блестящими корреспонденциями с фронта, а Михоэлс своими не менее блестящими выступлениями в тылу внесли существенный вклад в победу над фашизмом. Михоэлс погиб в 1947 году в ужасной автомобильной катастрофе в Белорусской республике. Гражданская панихида состоялась в Еврейском театре. На ней побывало чуть ли не пол-Москвы. Люди прощались с этим крупным художником и человеком.
На третью неделю моего пребывания в Москве я совсем переехала к Эмме. Все равно мы с ней не расставались. Да и не хотелось мне злоупотреблять гостеприимством Синельниковых, которых я почти не видела.
Однажды в воскресенье мы вместе с сынишкой Эммы посетили детский спектакль в Театре Красной Армии. Мы сидели в ложе дирекции, почти на сцене. Это была эстрадная программа для детей от трех до шести лет. Наш трехлетний мальчишка оказался в театре впервые, и все, что происходило на сцене, производило на него огромное впечатление. Когда выступал артист в форме красноармейца, малыш закричал изо всех сил: «Да здравствует Красная Армия! Ура!» В зале раздался смех, танцор повернулся к нам спиной, чтобы не видели, как он хохочет. Наш Володя почувствовал себя в центре внимания и не мог успокоиться. Нам стоило немалого труда урезонить его.
Может, и он станет актером, думали мы. Он стал журналистом. В пятнадцать лет он писал стихи. Считалось, что у него есть талант. Володя мог бы служить примером того, как можно растратить на мелочи свои способности, даже в условиях социализма. Драгоценное время он расходовал на всякую чепуху. Многие годы работал он в редакции маленького журнальчика, отнюдь не его профиля. Не хочу называть его, а то журналисты эти обидятся. Совсем неплохо, если работу свою ты считаешь самой важной и самой интересной. Лишь в зрелом возрасте Володя стал посерьезнее. Талант его пробудился снова, и теперь он пытается наверстать упущенное. Но ему уже за пятьдесят. Годы прошли не быстро. Для нас всех не быстро. Чего только не пережили мы в то время!
Тогда, в 1927 году, когда я впервые посетила Страну Советов, она только что приступила к строительству нового общества. Господи боже мой, какими прекрасными были отношения между людьми!
У беспризорных
Навсегда запомнилась мне поездка в колонию для малолетних преступников. Это была та самая колония имени Горького, о которой у нас знают по книге Макаренко и по. фильму «Путевка в жизнь». После гражданской войны таких колоний появилось немало. Их основывал соратник Ленина Феликс Дзержинский. Тот Дзержинский, который руководил ЧК. Он очень заботился об этих беспризорниках, этих осиротевших, заброшенных ребятах, оставленных в наследство империалистической и гражданской войнами. Он делал для них все, что было в человеческих силах. Его не зря называли «рыцарем революции».
Мои симпатичные «кавалеры»-чекисты помогли устроить эту поездку. Один из их коллег отвез туда Эмму и меня после работы в своем автомобиле. Мы приехали без предупреждения. Попали на заседание самоуправления. Молодые хлопцы разбирались с молодыми хлопцами. Или лучше сказать: бывшие преступники с новоиспеченными. Руководитель колонии, педагог лет сорока, сидел и только слушал. Он не вмешивался, не читал нравоучений. Суть дела была в том, что кое-кто из ребят, получив увольнительную в воскресенье, не очень деликатно обошелся с деревенскими красавицами. Им было шестнадцать лет, правилам галантного обхождения с прекрасным полом их никто не учил. Правда, в колонии они уже научились многому другому, но этому еще нет. Им намылили голову и на четыре недели лишили права на увольнительную. Им предстояло поучиться в четырех стенах колонии, как ухаживают за девушками.
Молодые ребята из самоуправления колонии хорошо и много говорили. Поэтому головомойка длилась до поздней ночи. Нас не отпустили домой. Мы должны были еще осматривать и то и это. Наш молчаливый спутник уехал. Ему ведь надо было на следующее утро на работу, а мы переночевали в колонии у одной из учительниц. Ничего не поделаешь, так многое хотелось узнать.
Следующим утром, совсем спозаранку, мы осмотрели мастерские, конечно только технику. Ее было слишком много, а я ничего в этом не понимала. Но какие ребята! Их увлеченность работой, их радостное состояние! Они излучали столько жизнерадостности, что было наслаждением заглядывать в их сияющие глаза! «Хорошо? »? спросила я по-русски. И услышала в ответ: «Гут, гут».
К полудню моя любознательность была удовлетворена. Нас отвели в столовую. Огромный зал. Самообслуживание. Руководитель колонии сел с нами за стол. Он подозвал рыжебородого молодого парня, сидевшего через несколько столов от нас. Представил его: «Наш кассир. Скоро женится. Чтобы нравиться невесте, он отращивает бороду. Думаю, она прикажет сбрить ее. Без бороды он выглядит! лучше. Но это его дело».
Он обратился к рыжебородому: «Отвезешь вечером наших гостей на вокзал?»
«Еще бы! Две такие хорошенькие девочки!»
«Из бывших,? объяснил нам руководитель, когда рыжебородый ушел.? В годы гражданской войны он очутился в банде и даже совершил убийство. Был одним из первых в этой колонии. Помогал ее строить. После того, как он сначала здесь „малость“ побуянил и все разбил в пуx и прах. Теперь он заведует кассой. Почти каждый день отправляется в Москву и сдает деньги в банк, и немалые деньги».
«А кто он по профессии?»? спросила я.
«Хочет учиться, стать учителем. Но ему предстоит еще здорово попотеть. Пять лет назад он не умел ни читать, ни писать».
Обед нам очень понравился. Хотя никто не желал нам приятного аппетита. Такие церемонии здесь не очень были в ходу. Вечером колонисты устроили для нас представление. Программа была невероятно интересной. Колонисты играли с таким удовольствием, с таким задором, что наши нежные девичьи сердца чуть не лопнули от восторга. Зал ходил ходуном. Никогда больше мне не приходилось встречать такого жизнерадостного, чудесного настроения и на сцене, и в зрительном зале. Мы провели в этой колонии поистине редкие в жизни счастливые часы. На Кавказе мне как-то пришлось увидеть, как растет бамбук, то есть он рос на моих глазах. А об этой колонии я могла сказать: «Я видела, как растут люди».
После спектакля к нам подошел рыжебородый: «Я жду вас». Ему долго пришлось ждать. Мы долго прощались с исполнителями, трясли им руки, обняли их, расцеловали. Руководителю колонии мы сказали «сердечное спасибо» за чудесные впечатления.
Перед дверью стояла повозка. На козлах сидел наш рыжебородый красавец, бывший убийца. Он отвез нас на вокзал. Десять километров. Прежде чем сказать лошади: «Давай, давай», он подразнил нас: не боимся ли мы ехать с ним по темному лесу ночью в туман. Все трое мы захохотали от чистого сердца. На вокзал мы приехали в час ночи. Мы еще успели обнять нашего провожатого и сели в поезд. Я не знаю, скольких мужчин я в то время обняла и расцеловала! Но и женщин не меньше.
О да, советские женщины мне очень нравились. Я видела, что они по-матерински заботливы, добросердечны и очень работоспособны. Они все делали для своего развития, стремились продвинуться в жизни. А ведь им приходилось нести такую нагрузку! В то время мужчины еще не были такими, как теперь. Теперь-то они все-таки немного помогают женщинам, берут на себя хотя бы часть их хлопот.
Новые слова, новые ценности
Однажды вечером к нам в гости пришел художественный руководитель Белорусского еврейского государственного театра Рафальский. Он узнал обо мне от Михоэлса. Хотел со мной познакомиться. Рафальский был коммунистом, тонким художником. Он нам рассказывал много интересного о своем театре. Пригласил меня непременно приехать в Минск и посмотреть спектакли. Вечером следующего дня я поехала с ним в Минск. Приехали мы в понедельник, театр не работал. На вокзале нас встретили двое молодых мужчин? режиссер и актер театра. Меня обрадовало, что мы прокатились на извозчике.
Жена Рафальского пригласила нас всех на ужин. Вместо десерта? мое чтение. Все трое мужчин попросили меня показать какую-нибудь роль. Я по была к этому подготовлена и отказалась. Зато я прочитала им наизусть короткий рассказ Переца «Если не выше еще». Я ведь не знала, что у Рафальского были на меня виды.
Утром он взял меня на репетицию. Мы познакомились с ансамблем. Я коротко приветствовала всех. Репетировали «Гирша Леккерта» Кушнерова, пьесу о революционных событиях 1905 года. Героиней пьесы была молодая революционерка, учительница. Наивность ее погубила. Она поддалась демагогии начальника полиции Зубатова. Тот приказал расстрелять спровоцированную им демонстрацию. Прекрасная роль: молодая девушка, идеалистка, полная противоречий, влюблена в коммуниста Гирша Леккерта, героя пьесы, который спасет ее от пуль. Да, это была бы роль для тебя, подумала я, сидя в зрительном зале и захлебываясь от зависти.
Вечером я посмотрела спектакль «Овечий источник» Лопе де Вега. Хороший современный театр. Лауренсию играла совсем молоденькая актриса. Поруганная командором, она произносила монолог, который никого не оставлял равнодушным. Молодыми были и другие актеры.
Позднее я узнала, что все они вышли из одной студии. Этот спектакль мне очень понравился. Чувствовалось, что ансамбль хорошо сыгран, а исполнители главных ролей отличаются незаурядным талантом.
Я пошла за кулисы, поблагодарила Рафальского, режиссера спектакля и исполнителей главных ролей, и вот тут-то мне был уготован сюрприз. Рафальский пригласил меня в свой кабинет. Там уже сидели два молодых режиссера Б. Норд и А. Айзенберг. Рафальский спросил меня без особых церемоний, нет ли у меня желания поступить к ним в труппу. Я получила бы хорошие роли, хотя иногда пришлось бы играть и в эпизодах. Таков метод работы этого театра. Ему нужна исполнительница характерных ролей. Я могла бы постепенно войти в репертуар.
Это было полной неожиданностью. Я не могла вымолвить ни слова. Потом я начала, как всегда в подобном положении, перечислять, чего я не умею делать. Рафальский рассмеялся. Об этом лучше судить ему самому. Те двое тоже стали меня уговаривать. И тут я заметила, что дело серьезное. Я стояла перед большим решением. Конечно, меня очень обрадовало их приглашение. Но оно было слишком неожиданным. Мне надо было еще обмозговать это дело. С другой стороны, чего тут долго раздумывать? Ведь мне привалило счастье, и надо им воспользоваться. На следующее утро я сказала Рафальскому, что принимаю его предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47