На подготовку атак огнём обратить серьёзное внимание. Турки не любят обходов, а потому при всякой возможности пользоваться обходами и охватами флангов. На применение к местности обратить серьёзное внимание. Патроны беречь, помня, что зарядных ящиков с нами не будет… Самым наистрожайшим образом преследовать самовольное открытие огня в частях. Огонь должен быть вполне в руках начальников…»
Начало смеркаться, когда Гурко закончил совещание. Генералы разошлись, и Иосиф Владимирович, надев шинель и фуражку, вышел во двор. У ворот топтался один из болгар-проводников, совсем ещё молодой парень в коротком, латаном кожушке, старой каракулевой папахе и кожаных поршнях на ногах.
– Не собьёшься ли с пути, Методи? – окликнул парня Гурко. – Зима и дорога трудная.
– Нелёгкая, генерал, – повернулся болгарин. – Но не собьюсь. Сколько раз хаживал с дедкой. Очи завяжите, проведу братушек.
Иосифу Владимировичу понравилась уверенность парня.
– Спасибо, Методи. Однако не только для нас стараешься, отечеству своему служишь.
– У меня, господин генерал, к тому же к туркам свой счёт имеется. Они моих родителей убили.
– Много, много бед и злодейств творили османы в Болгарии, и Россия это знает. Потому пришла к вам российская армия…
Чуть повременив, предложил:
– Пойдём, Методи, поужинаем?
Составляя диспозицию движения колонн, Гурко учитывал трудности перехода – горы, снега, гололедица, тропы, нависшие над ущельями.
День ещё не начался, но авангард уже выступил. Съехав на обочину, Иосиф Владимирович провожал колонну. Полки шли побатальонно, поротно. Играли трубы, били барабаны. Опережая всех, двинулись сапёры.
Неожиданно Гурко увидел толпу болгар. Круторогие волы тащили воз, гружённый лопатами и кирками. Болгары в белых бараньих тулупчиках и бараньих шапках шли обочь дороги, подминая снег кожаными опанками. Завидев русского генерала, они остановились, поздоровались нестройно. От толпы отделился крепкий, не старый дедко, поклонился:
– В помощь тебе, из Ловчи.
Гурко улыбнулся, довольно погладил рыжую бороду.
– Спасибо, братцы. Премного благодарен. Идите с сапёрами, расчистите путь для армии.
Болгары заторопились, а вслед им понеслось напутствие стрелков:
– Вы нам дорогу-то проложите!
Силантий Егоров накануне вымылся в бане, отдохнул и теперь легко нёс своё молодое, здоровое тело.
Был солдат Егоров велик ростом – оттого и в гвардию попал, широк грудью и с сильными мозолистыми руками. Вспоминая разговор с Тотлебеном, когда он, Силантий, стоял ночью на посту у штаба, солдат посмеивался над странным генеральским вопросом, соскучился ли Егоров по земле. Ну как можно не тосковать по проложенной борозде, по первым всходам или сжатой ржи, связанной в снопы?.. Ему ли, барину, понять, как стучат цепа на току и сквозь колючую пыль пахнет зерно…
Давным-давно – Силантий помнит тот миг чётко, будто вчера случившееся, – отец посадил его на коня, впряжённого в борону. Чернело вспаханное поле, кружили грачи с криком, и выглянувшее солнце коснулось сначала дальнего края, а потом резво побежало по земле…
А воевать что, он, Егоров, и повоевать сумеет, коли за правое дело…
Чем выше к перевалу уходил авангард, тем труднее становился путь: горы в заснеженном лесу, крутой подъём, сузившаяся местами до тропы дорога, гладкая, как зеркало, и скользкая, как каток.
Кони не держали орудия, и они откатывались назад. По ротам подали команду:
– Принять лямки, снаряды в руки!
Впряглись, потащили. Ноги разъезжались на льду, канат обжигал ладони, руки кровоточили. Пройдут несколько шагов, подложат камни под колёса, отдохнут и снова за лямки.
– Преображенцы, слушай мою команду! – раздался голос ротного. – Первый взвод, руби во льду насечки, сбивай с дороги камни!
Ноги по насечённому льду скользили меньше. Пошли веселее. Дорога потянулась над заснеженным ущельем.
– Стере-еги-ись! – Передавали один другому об опасности.
За полдень поднялись к вершине. Лес закончился. Кругом, куда ни смотрел Силантий Егоров, повсюду изрезы гор и снеговые шапки.
Разыгрался ветер, резкий, пронзительный, будто и шинели на тебе нет. Генерал Раух торопил. Проводники утверждали: быть метели.
Спуск, крутой, безлесный, оказался ещё труднее подъёма. Чтобы притормозить орудия, солдаты разбивались на группы, цеплялись за скользкие колёса. Появились болгары, стали рядом с орудийной прислугой, принимали пушки на себя, удерживали испуганных лошадей. Те жалобно ржали, рвали постромки, гремели барками…
К ночи Преображенский полк вступил в Чурьяк, а остальные силы авангарда, занесённые снегом, ночевали на перевале и подтянулись в Чурьяк лишь на второй день.
Узнав, что российская армия двинулась в зимнее наступление через перевал, Бисмарк, выколотив трубку о подошву своего сапога, изрёк философски:
– С этими россиянами не соскучишься. Для Османской Порты пробил час.
И, окликнув слугу, велел готовить охотничьи доспехи, на что хитрый баварец съязвил:
– Не далее как на прошлой неделе я слышал иное: «Русские не перейдут Балканы зимой».
– Продолжай, продолжай, Курт, смелее!
– А ещё: если турки ум не растеряли, у них есть время собрать армию для контрудара.
– Не совсем точно, Курт. Я ещё высказал сомнение, имеют ли турки ум. – Потом поднёс тяжёлый кулак к красному носу слуги: – Не умничай, Курт, забудь прежнее, истина сегодня! – Крутнув большой головой, крепко сидящей на толстой шее, Бисмарк добавил: – Я не знаю больше другой такой загадочной страны, как Россия, и не доведи Бог Германии с нею воевать.
В Чурьяк Гурко со штабом прибыл вслед за козловцами и казачьей бригадой. Ни словом не упрекнув начальника колонны за задержку – убедился лично: вины Рауха в том нет, солдаты сделали всё, что могли. Иосиф Владимирович велел немедленно выслать в Негошево для прикрытия выхода из Чурьякского ущелья Преображенский полк, а Козловский – в Потош.
Нарядив офицера связи с пакетом к главнокомандующему, Гурко стал ждать сведений от других начальников отрядов.
Сообщения поступали неутешительные. Преодолев Умургачевский перевал, правая колонна хотя и заняла Желяву и Буково, но ценой великих потерь. И не в бою, – османы даже не пытались оказать сопротивление – ненастье едва не погубило архангелогородцев.
Генерал Вельяминов рапортовал: «Едва выступили с бивака, полил дождь. Шинели промокли, отяжелели… Дорога на перевал перешла в узкую заснеженную тропу. Колонны растянулись в длинную цепь. Дождь сменился морозом и ветром, шинели сковало в железо… Отдать распоряжение о привале, дабы солдаты обсушились у костров, не мог. Колонна не обеспечена топорами, а лес крупный, буковый… Ещё хуже дело обстояло на вершине. Сбились с пути, снег заметал следы… Спасли болгары, они явились на помощь, вывели на тропу, увезли обмороженных…»
Не обрадовало и сообщение начальника левой колонны генерала Дандевиля. Не дойдя до перевала через Бабу-Гору, он, из-за ненастья и бездорожья, дал приказ возвращаться на исходные позиции…
Немного утешили Иосифа Владимировича преображенцы и козловцы. После небольшой стычки Преображенский полк занял Негошево, а Козловский вступил в Потоп и Телешкину.
Обогнав преображенцев, казачья бригада вырвалась на Софийское шоссе, парализовав передвижение турецких обозов.
В штабе генерала Гурко срочно пересматривались прежние диспозиции. В помощь преображенцам на позиции у Негошево бросили измайловцев и гвардейских стрелков, а из Потопа подтянули два батальона козловцев.
Под прикрытием негошевского заслона в разыгравшийся снежный буран двинулись в Забалканье главные силы отряда Гурко.
Фирман султана провозгласил Сулейман-пашу главнокомандующим балканскими войсками. По этому поводу Сулейман горько высказался:
– Великий султан Абдул-Хамид однажды даровал мне титул сердер-экрема, но вторым фирманом он пожаловал звание главнокомандующего Мехмет-Али-паше. Не ответите ли вы, мои достойные военачальники, отчего милостив великий султан к Мехмету? Не потому ли, что зацепился за рущукский четырёхугольник, как тонущий за спасателя?
Под пристальным взглядом прищуренных глаз Сулеймана потупились турецкие генералы, а тот с новым вопросом:
– Не вмешайся военный совет в Стамбуле, когда мы гнали генерала Гурко из Долины Роз, сегодня не встал бы вопрос, как быть? Скажи мне, храбрый Дари-Хура, какой план вынашиваешь ты?
– Мудрый сердер-экрем, – турецкий военачальник нахмурил широкие брови, согнутым в крючок пальцем ткнул в карту, – нам остаётся нанести ответный удар и в Софии устроить гяурам вторую Плевну.
– А что посоветуешь ты, славный Шакир-паша? Выдвинув к Ташкисену таборы Бекер-паши, ты поступил благоразумно.
Кругленький чернобородый Шакир-паша на похвалу не отреагировал.
– Гурко обошёл позиции у Араб-Конака, его дивизии угрожают встать за нашей спиной. У нас один выход – отойти… Я усилил заслон Бекер-паши, но на его девять таборов навалились тридцать восемь батальонов.
– Но Бекер-паша держится.
– Это ему удаётся, потому что Гурко осторожен. Он опасается нашего контрудара от Софии и Татар-Пазарджика.
– София должна стать для гяуров Плевной, сердер-экрем, пока не укрепят Адрианополь.
– Гурко сковывает наши силы, – снова заговорил Сулейман-паша. – Вам, Дари-Хура и Шакир-паша, вручена судьба софийской армии. Вессель-паша не должен позволить генералу Радецкому прорваться через Шипку.
Сулейман кивком головы дал понять: разговор закончен.
Перед Егоровым лежало снежное поле, за которым темнели траншеи турок – первая, вторая линии.
Громыхали орудия, и снаряды накрывали позиции. Когда стреляли русские батареи, фонтаны земли и грязного снега встали над турецкими траншеями; огонь открывали османы – турецкие снаряды ложились среди гвардейцев.
Под орудийным обстрелом Силантий не чувствовал холода, беспощадно вдавливал своё тело в снег. Разрывы снарядов, визг картечи заглушали ружейную стрельбу.
Полки давно ждали сигнала к атаке, а она задерживалась. Гвардейцам невдомёк: генерал Раух, не решившись отдать команду, запросил согласия генерала Гурко…
Едва заметно начали сгущаться сумерки. У Егорова зародилось сомнение: а пойдут ли они сегодня в наступление? Неужели до завтра валяться в снегу?
Не успел как следует огорчиться – заиграл сигнал к атаке. Затрубили рожки, забили барабаны. Превозмогая робость, а она почему-то всегда одолевала Силантия в первые минуты перед штыковой, Егоров подхватился, побрёл по колено в снегу через поле. Наступление преображенцев с фронта и с фланга поддерживали волынцы.
Шли не привычными колоннами, а растянувшись цепями, навстречу огрызавшимся траншеям. По сторонам от Силантия падали гвардейцы, некоторые торопливо следовали за батальонными и ротными офицерами. Впереди преображенцев полковник, идёт, будто и пули не свистят над ним. Полощется на ветру бархат гвардейского знамени, бьют барабаны.
Всё ближе и ближе неприятельские позиции. Повернулся полковник, взмахнул саблей, и цепи, грянув «ура!», перешли на бег.
Спешит Егоров, глаз с вражеских траншей не сводит. Ещё немного, вот они, совсем рядом. Сейчас сойдутся. Сколько раз приходилось Силантию участвовать в штыковом бою, а не смог преодолеть неприятное чувство, когда на тебя, выставив бердану, прёт турок и ты нутром ощущаешь холод стали…
Но сейчас османы не выдержали, не приняли атаки, отступили, покинув траншею. Не задержались и на второй линии…
Наблюдавший за боем генерал Раух срочно послал к Гурко донесение: «Бекер-паша отступает, очистив Ташкисен и укрепления на хребте… Дальнейшее наступление гвардейцев приостановил в связи с темнотой…»
Гурко не покидал штабной домик, с начальником штаба генералом Нагловским ждали известий от Каталея. Овладев к полудню горой Декоративной, генерал приезжал в штаб с докладом. Иосиф Владимирович поставил перед главными силами задачу – отрезать османам дорогу к отходу, пленить турок на арабконакских позициях.
Стемнело. В штабной комнате зажгли свечи. Гурко молчал, неторопливо посматривал на часы. Уже давно пора вернуться связному офицеру. Что же случилось? Выехать лично, но на кого оставить командный пункт? Ведь могут возникнуть непредвиденные обстоятельства на других участках. А положиться на Нагловского не мог. В последнее время убедился: слаб и безответственен начальник штаба. Не сумел наладить разведку, зачастую теряет связь с колоннами…
Увидав, как порог переступил офицер связи, Гурко мгновенно понял: случилась беда. Встал. Поднялся и Нагловский.
– Что?
– Убит генерал Каталей, скончался тяжело раненный генерал Филосов. Командование отрядом принял генерал Курлов.
– Как это случилось? – Гурко дышал тяжело.
– Узнав о начавшемся отходе турок с арабконакских позиций, генерал Каталей с генералом Курловым и Филосовым, имея всего два батальона, попытались перекрыть дорогу. Генералы шли в цепи со стрелками.
– Где убитые?
– Везут.
– Доложить общую обстановку.
– Заметив обходной манёвр главных сил генерала Каталея, Шакир-паша уже днём начал отход с арабконакских позиций через Стригл в направлении Петричева… Выставленный в заслон Бекер-паша, не выдержав удара преображенцев и волынцев, поспешно отступил на Мирково.
Гурко повернулся к Нагловскому:
– Оставайтесь здесь, а я к войскам…
Иосиф Владимирович относился к той плеяде генералов, которые не теряли самообладания в сложной обстановке и молниеносно принимали верные решения. И теперь, с сожалением думая о погибших генералах, он уже имел чёткий план предстоящих действий. Немедленно, не давая Шакир-паше передышки, наступать на Софию. А армию поведёт лично он, Гурко… Первой двинется Кавказская казачья бригада, за ней Раух с гвардией…
Четвёртого января 1878 года звоном колоколов, запруженными улицами встречала София российские полки. В Западном отряде читали приказ генерала Гурко: «…Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: «Здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей…»
Для Саушкина и других защитников Шипки опаснее турецких атак, орудийного обстрела и голода оказались морозы с пронизывающими до костей ветрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86