— Думаю, ты об этом не пожалеешь. На минуту установилось напряженное молчание, но Тиффтиф во Чаумелль не способна была молчать так долго.— Вот мы и выслушали нашего пророка. А теперь не поговорить ли о чем-нибудь более приятном? — прощебетала она.— Быть может, в другой раз, — ответил ей Ренилл. — У меня еще осталось второе дело. Я должен посоветоваться с Зилуром.— С Зилуром… Этим жутким старым безумцем? Ой, Ренилл, извини, но…— Он по-прежнему живет у колодца?— Ты не найдешь его там, — сказал Ниен.— Вот как? Почему? — Ренилл внутренне сжался. Зилур умер? Он уже стар и так хрупок. Если умури скончался в последние несколько месяцев, Ниен вполне мог счесть такую мелочь недостойной упоминания в одном из своих редких писем. Тиффтиф, лучше разбиравшаяся в его чувствах, приберегла бы эту новость до минуты, когда она ударит побольнее. Очень похоже на них обоих, предсказуемо, но все-таки он оказался к этому не готов.— Старикашка уже несколько недель как прихватил свои пожитки и съехал. Даже не спросив моего дозволения. Поведение, выходящее за всякие рамки. — Ниен покачал головой.Жив. Смерть еще не взяла свое. Облегчение было почти болезненным, но Ренилл не позволил чувствам отразиться на лице.— Что же заставило его уехать? — поинтересовался он, изображая ленивое любопытство.— Уязвленная гордыня, я полагаю. Обиделся, видите ли. Настоящая желтолицая примадонна!— И что же уязвило его гордыню, дядюшка?— На последней полугодичной сессии Совета Округа мы запретили преподавание этой чепухи насчет Дворца Света.— Запретили? Понятно. Могу я поинтересоваться, почему?— Я решительно убежден, что эта суеверная болтовня оказывает вредное влияние на умы молодых туземцев. Задерживает их развитие, питает предрассудки, создает противодействие прогрессивным переменам и всякому благотворному влиянию…— Нашему влиянию, ты хочешь сказать. Может быть, тебе неизвестно, что Дворец Света является частью традиционной авескийской культуры двухтысячелетней древности, насколько мы можем судить, и…— В том-то и беда. Устаревшие столетия назад глупости. Ты знаешь, они утверждают, что в этом их Дворце есть комната с серебряным водопадом пяти сотен футов высотой, десятью тысячами золотых звезд, стадом газелей и рыбой с алмазной чешуей, плавающей в воздухе? Все в одной комнате. Ну не смешно ли?— Этого не следует понимать буквально, дядя. Это символизирует… впрочем, не важно. Возможно, ты переоцениваешь наносимый вред.— Не думаю. — Ниен во Чаумелль приосанился. — Я счел своим моральным долгом поделиться своим мнением с другими членами Совета, и, к счастью, обнаружил, что большинство разделяет мои убеждения. Так что Дворец Света в нашем округе теперь под официальным запретом, и не только в нашем. Когда старик Зилур узнал о нашем решении, он собрал свое добро и убрался отсюда.— И даже не спросил разрешения, — язвительно пробормотал Ренилл. — Что ж, дядя, не сомневаюсь, что ты с облегчением избавился от столь неблагодарного субъекта, однако факт остается фактом — мне необходим его совет, и потому, с твоего позволения…— О, неужели ты уже уходишь? — Тиффтиф вцепилась в локоть Ренилла. — Не покидай нас! Мы все сгораем от желания услышать последние новости из ЗуЛайсы. Моя племянница Цизетта будет безутешна, если ты не скажешь ей хоть нескольких слов.Ренилл усмехнулся, глядя в ее сладкие, все понимающие глазки. Цизетта в'Эрист уже два года доводила его до бешенства сменой кокетства и ледяной холодности, и жена дяди прекрасно о том знала, но он не собирался признавать перед ней, что задет.— Пожалуйста, обещай, что подаришь нам хотя бы еще час! — ее улыбка оставалась приклеенной к губам, пальцы втыкались в мышцы руки.— Как я могу отказать тебе? — воскликнул он, мечтая поскорей отвязаться.— Милый Ренилл! Ты вернул нам солнечный свет! — Тиффтиф выпустила его локоть. — Теперь ты должен пойти и уделить минутку Цизетте. Не то она расстроится, да и кто может осудить ее? Видишь, вон она там, со своим новым малюткой. Со своим малюткой? Взгляд Ренилла устремился в направлении указующего перста Тиффтиф к тонкой девичьей фигурке на дальнем конце комнаты. Издалека она выглядела такой же стройной и грациозной, как обычно, но головка в золотистых кудряшках любовно склонялась к лежащему на ее руках свертку.Цизетта… Смешливая, задиристая, легкомысленная молодая Цизетта — замужем и с ребенком? Когда она успела? И за кем замужем?Ренилл развернулся и решительно направился к ней, не замечая сладкого хихиканья за спиной. Он быстро пересек обширную гостиную и, приблизившись, заметил, что младенец у нее на руках невероятно уродлив. Щекастое бурое личико с широкими ноздрями и большим безгубым ртом. У него мелькнула мысль, что Цизетта вышла за туземца, иначе откуда бы взяться такому смуглому ребенку, но это было невозможно, такого просто не могло случиться…Цизетта в'Эрист подняла глаза — по-прежнему самые голубые в мире глаза — и улыбнулась, показывая ему самые очаровательные на свете ямочки на щеках.— Ренилл! — воскликнула она прежним, звонким и певучим как флейта голоском. — Иди сюда, познакомься с моим новым чудесным малюткой!Чудесный малютка разинул очаровательный ротик, и оттуда выстрелил дюймов на четырнадцать тонкий синеватый язычок. Пролетавшая мимо муха приклеилась к кончику языка и вместе с ним втянулась обратно. Пасть малютки захлопнулась.«Лесной младенец», местное земноводное, получившее это название за карикатурное сходство с новорожденными человеческими детьми. Авескийцы держались от них подальше, считая, что это животное приносит несчастье, но вонарские женщины и дети часто брали их в дом в качестве любимцев. Ренилл уже сталкивался с ними прежде, но на этот раз был застигнут врасплох и полностью попался на розыгрыш. Он почувствовал странное отвращение.— Его зовут Муму Великолепный. Он любит летучих мушек и лесть. Ужасно тщеславен! Я от него без ума, он может делать со мной что хочет, прекрасно это понимает и беззастенчиво пользуется. Но что я могу поделать? — Она беспомощно пожала плечами. — Я влюблена.— Счастливчик Муму. Надеюсь, он ценит свое счастье.— О, нет! — Цизетта оттопырила губки. — Он настоящее чудовище, во всех смыслах этого слова. Он ужасно обращается со мной.— Может быть, в том-то и секрет его успеха. Однако ты, кажется, прекрасно переносишь страдания. Материнство тебе к лицу.— Правда? О, но я стала такой старой, такой глупой, такой скучной! Просто дряхлая старуха!— Сколько тебе, двадцать два?— Негодяй! Мне двадцать один! Я действительно выгляжу такой старой?— Ты выглядишь прелестной, как всегда.— Вот так-то лучше. Ты начинаешь исправляться. В награду я разрешу тебе подержать Муму.Ренилл не испытывал ни малейшего желания держать Муму.— Он, кажется, предпочитает твои руки, как любое мало-мальски разумное существо. Не будем его тревожить.— Я думаю, ему это пойдет на пользу, — Прелестная морщинка прорезала лобик Цизетты. — Слишком уж он уверен в себе, в своей власти надо мной. Небольшой урок пойдет ему на пользу. Пусть-ка поревнует. — Переложив лесного младенца на одну руку, она сделала два шага, положила свободную руку на плечо Ренилла и, поднявшись на цыпочки, потянулась губками к его губам, чтобы только, в последний момент изменив направление, невинно коснуться губами его щеки. На секунду она застыла, давая ему вдохнуть исходящий от нее аромат цветов. Со стороны можно было подумать, что она напугана собственной храбростью: глазки опущены, прикрыты пышными длинными ресницами.— Вот так, уважаемый Муму. Будете знать! — сурово пропела она.Цизетта в'Эрист в своем репертуаре. Простенько, но тем не менее работает. Искусственная наивность не умаляла воздействия безупречной белой кожи и клубничных губок, в которых не было ничего искусственного.В прошлом году такой дразнящий поцелуй заставил бы его умолять о свидании в оранжереях. Сегодня он оставался на удивление безразличен. Не то чтобы ее кожа потеряла свою свежесть — просто он думал совсем о другом лице — с тонкими чертами, кожей чуть тронутой благородным золотом слоновой кости, обрамленном иссиня-черными прядями — это лицо казалось как-то реальнее и ближе, чем-то, что наяву смотрело на него.— Не слишком ли я жестока к бедняжке Муму, Ренилл? — Цизетта подняла на него озабоченные голубые глаза. — Ты считаешь меня злой и жестокой?— В худшем случае немного ехидной, — он улыбнулся, скрывая нарастающее нетерпение. Странно. Шалости Цизетты часто раздражали и даже бесили его, но никогда до сих пор ему не было с ней скучно. Ему хотелось выбраться отсюда и поскорей разыскать Зилура. Хотя он ведь обещал Тиффтиф час…Цизетта моргнула. Под маской младенческой невинности скрывался острый ум, и девушка сразу заметила равнодушие поклонника, немедленно попытавшись отвоевать потерянные позиции посредством улыбок и восхищенных взглядов.Опять же типично. Умоляй он о свидании, она бы разыгрывала холодность, заставив его долго упрашивать, прежде чем даровать согласие, а потом, скорей всего, забыла бы прийти, оставив его тщетно дожидаться, пока не иссякнут надежда и терпение. Однако при первом намеке на то, что он остывает, она изо всех сил старается восстановить свою власть.Сегодня ее атаки нетрудно было отражать, и Ренилл обнаружил, что наблюдает за ее выступлением как сторонний зритель, пусть даже искренне восхищенный прелестью актрисы. Он еще несколько минут поддерживал легкомысленную болтовню, зашел, откланялся и перешел к собравшимся в комнате гостям, от которых удалось почерпнуть кое-какую информацию. От Квисса в'Икве, щеголеватого владельца плантации Алмазного Листа, он узнал, что едва ли не половина плантаторов, встревоженных последними событиями, отослала малолетних детей в Вонар к родственникам. Лайлли Бозир, седовласая хозяйка Азуренны, поведала, что все больше ее сборщиков листа бросают работу и исчезают в неизвестном направлении. А от одного из бевиареттских слуг Ренилл услышал, что умури Зилур перебрался в заброшенную прибрежную хижину на северном краю владений Во Чаумелля.Час наконец истек, и Ренилл поспешно распрощался.Снова под открытым небом. Дело шло к вечеру, тени стали длиннее, но зной все еще стоял невыносимый. Вонарский пробковый шлем неплохо защищал голову от солнца, но широкополая плетеная шляпа была бы лучше. Полотняная рубашка была не слишком жаркой, но в широкой авескийской тунике удобнее, она лучше проветривается…Вернувшись к причалу, Ренилл торопливо прошел по берегу на север. Через двадцать минут он уже стоял перед хижиной Зилура — крошечным глинобитным домиком, крытым речной травой. Из отворенной двери слышался высокий детский голос. «Бальзам Духа покоится в Первом Преддверии, в сосуде, что на виду, по сокрыт. Ибо в Преддверии обманчиво зрение человека, и не телесным чувствам открывается скрытое в нем…» Знакомые слова. У Зилура ученик.Ренилл подошел ближе и заглянул внутрь. Умури, скрестив ноги, восседал на тростниковой циновке. Напротив него сидел черноголовый мальчонка со знаком касты Потока на рукаве. Всего один ученик. Прежде Зилур учил сразу десятерых, а бывало и дюжину. Сказывается запрет Совета Округа.Тень Ренилл а упала на покрытый циновками пол. Ученик обернулся и увидел в дверях худощавого Высокочтимого. Парнишка мгновенно уткнулся носом в глиняный пол.— Смотри, как он прекрасно воспитан. — Зилур блеснул на гостя черными глазами. — Какого совершенства покорности достиг этот ребенок!Ренилл промолчал.— Иди, мальчик, — посоветовал умури. — Вернешься позже.Ренилл шагнул в сторону. Мальчишка встрепенулся и молнией вылетел из хижины.— Что ж, входи, — пригласил Зилур. — Мастер во Чаумелль оказывает мне честь.Ренилл вошел и сел. Обстановка хижины оказалась еще скромнее, чем в прежнем жилище учителя, устроенном при конюшнях. Плетеные циновки, кувшин для воды, чашка и миска — вот и все имущество.— Почему ты заговорил на вонарском? — проговорил Ренилл, не зная, с чего начать.— А на каком же еще языке должен я приветствовать столь знатного Высокочтимого? Заместитель второго секретаря при протекторе во Трунире, не так ли? — заметил Зилур. — Впечатляющий титул. Весьма успешная карьера. Я должен поздравить мастера во Чаумелля.— Ты еще долго будешь сердиться, умури?— Не знаю, Рен. А ты долго будешь, не шевельнув и пальцем, позволять своим соотечественникам унижать наш народ?— Дядя сказал мне о запрете на Дворец Света. Мне очень жаль.— Тебе жаль. Как мило.— А что, по-твоему, я должен был сделать?— То, что можешь.Онсовсем не изменился. Все такой же тощий, седой, оборванный, ядовитый и неукротимый. Зилур и компромисс не имеют между собой ничего общего.— Я могу привлечь к этому вопросу внимание протектора, через своего непосредственного начальника, но не могу поручиться за скорый отклик.— У него такое множество дел…— Да.— И все же ты совершишь это невероятное усилие. Ты обратишься к нужным лицам. Как подобает человеку твоего положения, ты будешь действовать через соответствующие каналы. Я правильно выразился? Соответствующие каналы?—Да.— И какое прекрасное выражение! Я бы поздравил заместителя второго секретаря с его полным соответствием должности, если бы не стыдился за себя. Высокочтимый во Чаумелль застал меня странствующим в запретных пределах Дворца. Требует ли столь полное соответствие должности, чтобы Высокочтимый во Чаумелль обратился к соответствующим властям — через соответствующие каналы — короче, выдал меня.— Я пропущу это оскорбление мимо ушей.— Недостойный скорее откусит себе язык, чем нанесет обиду Высокочтимому.Ренилл, потеряв терпение, резко спросил:— Чего ты от меня хочешь, умури?— Только чтобы ты оставался таким, как был — с открытым сердцем, гибким умом, полным надежды духом, алчущим знания. Ты был самым многообещающим из моих учеников. Жаль, что ты не проник дальше Галереи Водопада, прежде чем покинуть Дворец.— Твой Дворец — не единственный в мире, умури.— Воистину так. Ты многому научился в своей вонарской школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49