Он стоял у окна и смотрел, как такси скользят через Централ-парк. Он попросит Джейн перевести все доходы от биржевой сделки с «ИТ» на свой личный счет в «Сити-банке». Нет никакой нужды смешивать эту сумму с его другими инвестициями. Он может попросить Теда Фулмана, своего личного банкира, отделить половину этих денег для уплаты налогов. Не позволяй мне прикоснуться к этим деньгам, Тед. Денег достаточно, куча денег. После его смерти Элли сможет жить до ста сорока, если захочет. И все равно останутся еще миллионы благодаря акциям «Текнетрикс», которые вначале продавались за смешные два пятьдесят за штуку, а теперь, шестнадцать лет спустя, их цена достигла ста пятидесяти четырех долларов, даже без поправки на раздел акций. Джулия тоже была обеспечена – Марта Вейнрайт подготовила все необходимые документы согласно его распоряжениям. Впрочем, деньги сэра Генри погоды для Чарли не делали; он мог бы обратить их в наличные и раздать при желании на автовокзале в Порт-Ауторити, и жизнь его не изменилась бы; эта сумма могла пройти через его руки в цепи бесконечных трансакций. Сердечный приступ гонконгского миллионера превратится в распыленное на атомы состояние, в засаленные купюры, переходящие из рук в руки в Манхэттене, которые в будущем снова соберутся воедино.
Как странно быть таким богатым и как это приятно! Он никогда такого не ожидал. На стене рядом со старыми фотографиями Чарли, на одной из которых он стоит неестественно прямо рядом с министром обороны и самим Никсоном, возле орденов (Серебряной Звезды, Летного Креста и Пурпурного Сердца) висела в рамке майка ВВС, которая была на нем в момент освобождения из плена, – изорванная, сгнившая, пропитанная кровью. Это полковник на филиппинской военно-воздушной базе Кларк, куда Чарли переправили на самолете через десять часов после того, как его нашли, приказал привезти майку пилота из госпиталя и прикрепить с медной табличкой. На ней – даты захвата в плен и освобождения. С тех пор почти все в его жизни изменилось – Элли, Бен, «Текнетрикс», Китай, то, как мужчины и женщины производили на свет детей, – только майка попрежнему оставалась серой тряпкой, заляпанной ржавыми пятнами.
После своего спасения он провалялся по госпиталям десять месяцев. Как для бывшего военнопленного для него всегда было место в ВВС, до тех пор, пока он этого хотел. Ему даже присвоили подполковника. О таких, как он, заботились по-настоящему. И вероятность того, что эта забота тебе понадобится, была очень высока. Чарли не мог толком ходить и сидеть, не мог даже приподнять детей и поиграть с ними, не мог смотреть телевизор – начиналась головная боль… Боль в шее, плечах, спине, руках, левой ладони, простреленной пулей, которая задела еще и яичко. Левая нога, оба колена, обе лодыжки… Он заразился всевозможными болезнями, находясь в плену, ему очень повезло, что от одного этого он не преставился, – глисты в кишечнике, грибок в анусе, инфекция в ушах. Усохшие суставы, потеря костной ткани, поврежденные нервы. Головокружение, паралич, онемение, ограниченная подвижность подколенных сухожилий левой ноги; повреждение роножной мышцы, постоянная болевая чувствительность при сгибе стопы, сжатие фронтального теменного выступа, полная атрофия порванных капсулярных связок правого плеча и т. д.
После первых операций его подняли в воздух на «А-10», зеленом самолете-буйволе, просто чтобы он вновь вкусил ощущение полета. Но его позвоночник больше не мог выдерживать перегрузок. Он чувствовал себя слабым и неуверенным, более того – авантюристом. «Вытащите меня отсюда. Я сейчас разобью эту машину!» – кричал Чарли. Они пробовали три раза, один раз с болеутоляющими, что нарушало инструкцию. Не сработало. Ему трудно было даже забраться в пилотское кресло. Так что о полетах на реактивном истребителе предстояло забыть навсегда. Когда начальству становится это известно, тебя списывают. Ты уже не можешь тренировать других пилотов, хотя приобрел опыт на собственной шкуре. На вооружение поступали все новые самолеты – «F-14», «F-16», «F-18». Оснащенные сложнейшей навигационной электроникой. Визорной приборной панелью; более сложным тактическим оружием, усовершенствованный вариант которого был позже использован при разгроме армии Саддама в Кувейте, а еще позже в сражении с двумя сотнями сербских танков. В общем, к 1976 году стало ясно, что Чарли выбыл из игры.
Тогда они жили в Вирджинии, где он занимался бумажной работой в SAC в Ленгли. Бен и Джулия – почти подростки. Его зарплата – двадцать одна тысяча в год. Он ездил на старом «бьюике», который купил из-за мягкого хода, что было важно для его спины. Год выдался скверным по всем статьям. В тот год он не спал с женой, ни разу. Поврежденные нервы и спайки держали его спину в тисках. Невозможно было двигать бедрами, ноги все еще оставались слабыми. Элли пробовала сидя, но ему это не очень нравилось. Она перепробовала и другие позы, но казалось, что ею руководит чувство долга, и это раздражало.
Чарли был не единственным, в ком ВВС больше не нуждались. Талантливые, трудолюбивые и умные. Он познакомился с двумя из них, Мерлем Соколовым и Гарольдом Колем, оба вышли в отставку после Вьетнама подобно Чарли. Они вели беседы, мечтали, хлестали дешевое пиво и наконец пришли к заключению, что могут доверить друг другу свои судьбы. У каждого из них были дети и озабоченная жена. И каждый из них нуждался в удаче. Они решили использовать замаячившие тогда перемены: во-первых, в связи с массивными исследованиями и разработками в военно-промышленном комплексе и космических программах дело двигалось к развитию компьютеров и системы телекоммуникаций; во-вторых, предсказывались демографические сдвиги в Америке, что сулило увеличение потребительского рынка наиболее платежеспособного населения; в-третьих, американцы стали переезжать из городов в новые пригороды, следовательно, впереди приток инвестиций в телекоммуникационное оборудование. Задача была в том, чтобы вовремя оседлать волну и позволить ей вынести тебя вперед.
У каждого из них были разные таланты. Соколов, отличавшийся безупречным вкусом, был прирожденным торговцем со скромным первоначальным капиталом. Гарольд, угрюмый гений, разбирался в транзисторах и реле и изучал технологию производства микрочипов. Чарли от природы был наделен организаторскими и лидерскими способностями. Он заложил основы их корпоративной структуры и приступил к найму сотрудников. Провел переговоры по аренде офиса, заключил первые договоры с поставщиками и ездил в командировки на Дальний Восток, чтобы найти субподрядчиков.
Каждый из них искал себе помощника, похожего на него самого в молодости. Гарольд выбирал молодых нелюдимых технарей, которые ценили его за то, что он не интересовался их социальным положением. Соколов использовал одного ушлого торговца за другим, выжимая из них все соки и позволяя чрезмерные траты на угощение и развлечение клиентов. А Чарли? Чарли нанимал ломовых лошадей. Единственное, в чем они не соглашались, так это в выборе штаб-квартиры для своей компании. Чарли хотел остаться в Вирджинии, где издержки были бы поменьше, но Соколов настаивал на том, чтобы перебраться в Нью-Йорк и арендовать недорогой офис – для солидности. Дело в том, что у Соколова в Нью-Йорке была подружка, а они нуждались в нем больше, чем он в них. Он мог бы переехать в Нью-Йорк и продавать там все что угодно, – машины, рекламу, квартиры. Элли сказала Чарли, что нужно ехать. Они обосновались в убогих офисах на Нижней Пятой авеню и за пять лет не заработали ни гроша.
Инвесторы их компании, четыре кардиохирурга, ушедших на пенсию, но еще практикующих, хотели вывести из тени свои капиталы. Соколову и Чарли удалось уговорить их вложить дополнительные деньги, но это привело к тому, что процент акций компании, которыми совместно владела троица, упал до десяти. Тогда врачи выдвинули условием для дальнейших инвестиций подписание пятилетнего контракта. По их мнению, Чарли, работавший как вол, был необходим для роста компании. В отношении Соколова и Гарольда врачи не выдвинули никаких требований; они принудительно подняли статус Чарли: или он всем заправляет, или спектакль заканчивается. Соколов и Гарольд все понимали. Тот факт, что Чарли был выделен из всей троицы, компенсировался тем, что они начали делать какие-то деньги, а через год-два совсем немалые. Однако Гарольд покончил жизнь самоубийством. Чарли так никогда и не понял, почему он это сделал. Соколов предложил Чарли выкупить его долю. Он решил заняться бизнесом по продаже недвижимости, предвидя на этом рынке бум. Чарли, таким образом, увеличил собственную долю в компании до семи процентов. Хирурги, каждый из которых приближался к возрасту, когда подводятся жизненные итоги, хотели, чтобы компания выставила свои акции на публичные торги, тогда бы они превратили свою долю в наличные. Чарли не имел представления о том, как осуществлять ПАПП (предоставление акций для публичной продажи), но его старички наняли разбитного панка из конторы Голдмана Закса, который произвел аудит всех финансов компании.
– Ты уверен, что не ошибся? – спросил Чарли.
– Уверен, – паренек равнодушно пожал плечами. – Ваша компания стоит восемьдесят миллионов долларов.
Чтобы отметить приближающуюся удачу, Чарли поселил своего отца в «Пьер-отеле» и пригласил его на обед. Теперь он мог послать Джулию учиться на юридический факультет дорогого университета, купить Элли престижную квартиру, записаться в гольф-клуб. Но его старый отец не слушал, ибо для него уже пришло время подведения итогов. Он уже толком не мог держать ложку и расплескивал суп. Его уши заросли волосами, а под глазами висели красные мешки, пиджак был велик; он устал, скучал по жене, десять лет как умершей. Человек был старым, изношенным работой, Нью-Йорк пугал его, и он был смущен пышностью отеля. «Чарли… я что-то не могу понять». Оставшееся время ему пришлось выслушивать жалобы отца на желудок, пищеварение, спазмы в кишечнике. Как оказалось, у отца были все основания беспокоиться, так как через два месяца его желудочно-кишечный тракт перестал функционировать. А без этого человек жить не может. И отец Чарли скончался. Смерть, она всегда за спиной. Отняла у него мать и отца, отняла сына, эмбрионы у Джулии. Отняла Лэрри, его напарника. И Гарольда Коля тоже. Может быть, то, что у него нет внуков, – наказание за совершенные им убийства. Сколько их было? Его никто не спрашивал, и он никому не говорил. Но знал число, подсчитал однажды. Их учили не делать этого, но однажды он просмотрел все отчеты о полетах и вывел приблизительное число. Это оказалось ужасным. Он приговорен помнить его до конца своих дней. Господи, прости меня. Элли права, я скоро состарюсь. Дай мне еще одного ребенка. Измени движение времени, Господи.

Безутешный, он бродил по темной квартире, поглядывая на освещенные окна зданий напротив. Он вспомнил кошмар, который испытал предыдущей ночью во время перелета из Гонконга.
Чарли подложил под шею надувную подушку, когда в салоне притушили огни, надел повязку на глаза, сбросил ботинки, принял маленькую голубую капсулу, разложил сиденье и глубоко заснул. Но через несколько часов он внезапно проснулся, почувствовав, что подушка стальным обручем сдавила шею, а повязка на глазах превратилась в тяжелую ладонь. Он встал, не вполне понимая зачем, и медленно пошел в носках по салону широкофюзеляжного «Боинга-767». Спина немного побаливала, он касался руками кресел, минуя ряд за рядом спящих пассажиров. Они невольно интимно касались друг друга, отяжелевшие, неподвижные, словно мертвые. Онбеззвучно скользил, наблюдая их расслабленные лица с открытыми ртами. В служебном помещении в хвосте самолета он ожидал встретить болтающих и хлопочущих стюардесс, а возможно, пассажиров, стоящих в очереди в уборную, но там никого не оказалось. Стюардессы спали в креслах. У них были ярко накрашенные, как у манекенов, лица, аккуратно зачесанные назад волосы с заколками. Чарли взглянул на компьютерную графику на экране, показывающую координаты самолета, скорость хвостового ветра и скорость по отношению к земле – шестьсот девять миль, это он запомнил – и расчетное время прибытия. Все они прилетят в Нью-Йорк на следующий день. Эта скорость представлялась ему ничтожно малой (частенько он летал в два раза быстрей), если, конечно, сравнить ее с тем, как несется вперед время, дразня и издеваясь. Шестьсот миль в час, по сравнению с его скоростью, были смехотворны,жалкой скоростью, стоянием на месте, собственно, движением обратно.


Восточная Четвертая улица, 215 Манхэттен

9 сентября 1999 года
Начальник тюрьмы солгал. Бумажка, которой он размахивал у нее перед носом, была всего лишь трюком. Ее не выпустили,ее всего лишь перевелив Рикерс-Айленд – в то же самое место, где она начинала свой срок, самое большое исправительное заведение в мире, находившееся вверх по реке от Манхэттена. Замок обреченных, склеп проклятых. Колода преступных лиц, которую тасовали каждый день. Женская тюрьма, официально именовавшаяся Центром Розы М. Сингер, была известна как Дом Розы, или Лесбийский остров. Женщины, которых только что арестовали, страдали от наркотических ломок или рыдали о своих детях. Те, кто нуждался в дозе, время от времени блевали или сидели, раскачиваясь взад-вперед, потея, хныкая, пожевывая нижнюю губу. Кристина держалась особняком, кому-то, правда, сказала мертвым голосом, что четыре года отбыла в Бедфорде, куда сажают только за серьезные преступления.
Письмо, сообщавшее об ее освобождении, было хитрой уловкой. Дело в том, что окружной прокурор Манхэттена никого не отпускал просто так из тюрьмы, если, конечно, не случалось нечто из ряда вон выходящее. Кристина не сомневалась: это Тони Вердуччи решил вытащить ее на волю. Но при чем тут прокурор Манхэттена? Ведь они допрашивали ее два дня подряд, даже угрожали, что займутся ее матерью, однако она ничего не сказала ни о Рике, ни о Тони, ни о других, и потому ей быстренько влепили приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61