Потом он по-лоуренсовски вскочил на мотоцикл, даже не надев шлема, и погнал на один из холмов, откуда долго смотрел на береговую линию, пока не различил во мгле указатель, где должна была быть надпись «Ланион». «Вот мой дом. Он принял меня. Я хочу жить здесь вечно. И непорочно».Но клятвы звучали всуе. В нем уже просыпался солдат, начистивший сапоги перед дальним походом. В погоне за самым страшным человеком в мире. * * * Это случилось в последние дни пребывания Джонатана в Корнуолле, когда Пит Пенгелли с братцем имели дурость отправиться на «ламповую» охоту в Ланион.О том, что произошло в ту ночь, Пит рассказывал с некоторой опаской, и если в пивной присутствовал кто-то из посторонних, вообще замолкал, поскольку история была довольно сомнительная и не слишком лестная для его самолюбия. «Ламповая» охота на кроликов почиталась в этих местах вот уже лет пятьдесят, а то и больше. Два мотоциклетных аккумулятора привязывались к бедрам, и с помощью старой автомобильной фары и гирлянды шестивольтовых лампочек можно было без труда загипнотизировать сразу целую кучу кроликов и перестрелять их, пока они не опомнятся. Ни законы о браконьерстве, ни целые батальоны верещащих дам в коричневых беретах и таких же носках, не могли положить этому конец, и Ланион уже для нескольких поколений западных корнуолльцев продолжал оставаться лучшим местом охоты, по крайней мере до той ночи, когда туда явились с ружьями и лампами Пит Пенгелли и его младший братец Джейкоб в сопровождении еще двоих.Они припарковались у Ланион-Роуз и пошли вдоль реки. Пит клялся, что в ту ночь они двигались тихо, как сами кролики, и не зажигали ламп, так светло было в полнолуние, почему они и выбрали эту ночь для охоты. Но когда они вышли к утесу, стараясь все время держаться в тени, там стоял Джек Линден, буквально в полудюжине шагов от них, с поднятыми руками. Кении Томас потом только и рассказывал об этих руках, таких бледных и огромных при лунном свете. Видно, у страха глаза велики, потому что умные головы утверждали, что руки у Линдена не были такими уж большими. Пит же предпочитал рассказывать о его лице: то еще личико, как кусок гранитной скалы на фоне неба. Вы бы разбили об него все кулаки. Дальнейшие события все описывали одинаково.– Простите, господа, куда это вы держите путь, позволю я себе поинтересоваться, – как всегда уважительно, но без улыбки приветствовал их Линден.– Охотиться на кроликов, – отвечал Пит.– Боюсь, Пит, охотиться здесь никому не придется. – Линден всего, может быть, пару раз и встречал Пита Пенгелли, но имя запомнил. – Это поле мое. Вы это знаете. Я не возделываю его, но все-таки это моя собственность, и я отношусь к ней с уважением. Того же я жду от всех остальных. Так что, боюсь, охота закончена.– Так, значит, так, мистер Линден? – только и смог вымолвить Пит.– Значит, так, мистер Пенгелли. Я не потерплю охотничьих забав на моей земле. Это нечестная игра. Прошу вас разрядить ружья, вернуться к машине, отправиться по домам и не обижаться.На что Пит пробурчал:– Пошел ты, парень, знаешь куда... – И три его дружка встали рядом с ним, так что они теперь вчетвером угрюмо оглядывали Линдена. Четверо вооруженных против одного, у которого за спиной ничего, кроме полной луны, не было. Они вышли как раз от Снага, и выпитое вино хорошо их разобрало.– Прочь, сука, с дороги, – зарычал Пит.И он дернул стволом, но это было ошибкой. Не в сторону Линдена, клялся Пит, он никогда бы не сделал этого, и все, кто знал Пита Пенгелли, конечно, поверили ему. Да и ружье-то было никудышным. Но как бы там ни было, а он дернул стволом, давая понять, что не шутит, и, может быть, щелкнул затвором для верности, он еще мог допустить такое. Рассказать же о том, в какой последовательности происходили дальнейшие события, было Питу не под силу, потому что весь мир вдруг перевернулся: луна оказалась в море, задница там, где должно было быть лицо, а ноги еще выше задницы, и первое, что он запомнил после этого, – стоящий над ним и вынимающий патроны из его ружья Линден. И если правда, что высокие люди падают больнее, то Пит действительно упал очень больно, потому что сила удара, куда бы она ни пришлась, лишила его не только дыхания, но и всякого желания вставать.Этика насилия предполагала, что очередь за оставшимися. А оставалось трое. Двое, братья Томас, неплохо владели кулаками, а Джейкоб был крайним нападающим в местной футбольной команде и мощным, как автобус. И Джейкоб уже приготовился принять эстафету. Но его брат, лежа в папоротнике, не велел ему связываться.– Не трогай его, Джейкоб. Не подходи к нему близко, будь он неладен. Это какой-то черт. Пойдем к машине, – прибавил он, с трудом поднимаясь на ноги.– Будьте добры, сначала разрядите ваши ружья, – напомнил Линден.Пит кивнул, и они послушно вынули патроны из стволов. И пошли к машине.– Я бы его убил, мерзавца! – взревел Джейкоб, как только они тронулись. – Я бы ему, подонку, все ноги переломал, после того что он сделал с тобой, Пит!– Нет, мой милый, не переломал бы, – возразил ему брат. – А он бы тебе – точно.И Пит, поговаривали, сильно изменился после той ночи. А может быть, те, кто так говорил, чуточку поторопились связать причину со следствием. В сентябре он женился на умненькой дочери фермера из Сент-Джаста, что послужило хорошим поводом посмотреть на прошедшее с некоторого расстояния и без особого смущения рассказывать всем желающим, что в ту ночь Джек Линден чуть не сделал с ним то, что он сделал с жирным австралийцем.– Я скажу тебе одну вещь, парень. Если Джек с ним что-то учинил, то, уж будь уверен, постарался на славу.Но история эта кончилась гораздо лучше, чем многие думали, ибо счастливый ее конец был настолько дорог сердцу Пита Пенгелли, что он не находил нужным рассказывать все кому ни попадя. Дело в том, что в ночь перед тем, как исчезнуть, Джек Линден снова появился у Снага и обнял там Пита за плечи, по крайней мере положил ему на плечо перебинтованную руку и поставил ему кружку пива, черт этакий. Они поболтали минут десять, и Линден отправился к себе. «Он во всем винил себя одного, – не без гордости говорил Пит. – Послушайте, вы, черти, Джек Линден наводил порядок в своей хибаре сразу после того, как разделался с австралийцем».Только тогда его звали уже не Джек Линден, к чему они никак не могли привыкнуть, да, наверно, никогда и не смогут. Через пару деньков после исчезновения Линден-через-"и"-и-через-"е" оказался Джонатаном Пайном из Цюриха, разыскиваемым швейцарской полицией служащим фешенебельного отеля, подозреваемым в хищении крупной суммы. «Ночной администратор – яхтсмен в бегах», – гласила надпись над фотографией Пайна-Линдена, помещенной в «Корнуолльце». «Полиция ищет лодочного торговца из Фалмута. В связи с пропавшим без вести гражданином Австралии. По нашей версии, речь идет об убийстве на почве торговли наркотиками, – сообщает шеф уголовного розыска. – Его без труда можно узнать по перевязанной руке».Но человека по имени Пайн в Ланионе не знал никто. * * * Да, с перевязанной рукой. И с настоящей раной. Рана и перевязанная рука – все было неотъемлемой частью разработанного Берром плана.Та самая рука, которая легла на плечо Пита Пенгелли. Не только видел Пит, но многие видели перевязанную руку, и полиция, спровоцированная Берром, немедленно сделала стойку: кто видел, какая рука, когда. А когда выяснила, кто, какая и когда, она, как настоящая полиция, немедленно захотела докопаться до «почему». То есть они записали все те противоречивые версии, которые сам Джек предлагал для объяснения того, почему у него на правой руке массивная марлевая повязка, профессионально наложенная, стягивающая пальцы на манер спаржи. И, не без помощи Берра, полиция сделала все, чтобы они появились в печати.– Вставлял стекло в коттедже, – объяснил Джек Линден миссис Трезевэй, отсчитывая ей в последний раз банкноты левой рукой.– Помогай после этого друзьям, – бросил Джек Уильяму Чарльзу, когда им случилось встретиться у гаража, куда Джек зашел за бензином для мотоцикла, а Уильям Чарльз просто для времяпрепровождения. – Попросил меня заскочить на минутку и помочь вставить стекло. И вот поглядите. – На прощание он подал ему перебинтованную руку, как собака подает больную лапу. Джек умел пошутить.Но кто заставил всех побегать, так это Пит Пенгелли.– Ну, конечно, это случилось у него в сарае, – внушал он сержанту полиции. – Резал это чертово стекло, резец соскользнул и все в крови. Он, значит, ее перевязал крепко-накрепко и поехал на своем мотоцикле в госпиталь – одной рукой рулил! Говорил, вся дорога в Труро была залита кровью! Такое не придумаешь, парень. Как припрет, так сделаешь.Сунувшись в дровяной сарай и тщательно все осмотрев, полиция не нашла ни резца, ни стекла, ни крови.«Убийца всегда вынужден лгать, – объяснял Леонард Джонатану. – Опаснее всего, если все со всем сходится. Кто не ошибается, тот не преступник».И еще: "Роупер всех проверяет. Даже если кто вне подозрений, он все равно проверяет. Так что мы подкинем вам эту маленькую оплошность, чтобы ненастоящий убийца выглядел настоящим.А хороший шрам красноречивее всяких слов". * * * В какой-то из этих последних дней Джонатан плюнул на все инструкции и, без ведома и согласия Берра, приехал к своей жене, Изабелле, ища примирения.– Буду проездом в твоих местах, – врал он ей по телефону-автомату из Пензанса, – не пообедать ли нам где-нибудь в тихом месте. – На мотоцикле он приехал в Бат, в одной перчатке на левой руке, снова и снова отрабатывая слова и выражения, пока в голове не зазвучало словно героическая песнь: «Газеты будут писать всякий вздор обо мне, Изабелла, но ты не верь ничему. Сожалею, что причинил тебе много горя, Изабелла, но были у нас и хорошие деньки». Затем он пожелает ей всего доброго и, может быть, воображал он, услышит в ответ то же самое.В мужском туалете он влез в костюм и вновь превратился в служащего отеля. Они не виделись пять лет, и он едва узнал ее, опоздавшую на двадцать минут и на чем свет стоит ругавшую транспорт. Когда-то у нее были длинные волосы, падавшие на обнаженную спину, когда она освобождала их от заколок, собираясь лечь к нему в постель. Теперь она была коротко подстрижена, что, разумеется, было практичнее. Просторная одежда скрывала ее фигуру. В руках у нее была сумка на «молнии» с радиотелефоном. И он вспомнил, что в самом конце их совместной жизни телефон остался единственным ее собеседником.– Боже, – сказала она. – У тебя цветущий вид. Не волнуйся – сейчас отключусь. – Она имела в виду телефон.«Стала болтушкой», – подумал он и вспомнил, что ее нынешний муж – заядлый охотник.– Не верю собственным глазам, – воскликнула его бывшая жена. – Капрал Пайн. Собственной персоной. После стольких лет. Что ты там вытворил со своей рукой?– Уронил на нее яхту, – пошутил Джонатан, но это объяснение, по-видимому, целиком устроило ее. Он спросил, как дела. Этот вопрос как нельзя более соответствовал его костюму. Кажется, она занималась дизайном интерьеров.– Ужасно, – сказала она в сердцах. – А у тебя? О Господи, – снова вскричала она, услышав, чем он занимается. – Тоже индустрия развлечений. Мы обречены, дорогой. Надеюсь, ты не строишь яхты?– Нет-нет. Перегоняю. Перепродаю. Мы неплохо начали дело.– Кто это «мы»?– У меня компаньон из Австралии.– Он или она?– Он, И весит восемнадцать стоунов.– А в личной, так сказать, жизни? Я всегда полагала, что здесь у тебя не без странностей. Ты часом не гомик?В свое время она его просто преследовала своими подозрениями, но, как видно, уже забыла об этом.– Боже упаси, нет, – рассмеялся Джонатан. – Как Майлз?– Достойно. Очень ласков. Банковские операции, и все такое. Он обещал оплатить мне перерасход кредита в следующем месяце, за что я ему очень признательна.Она заказала салат с уткой и «бадуа» и закурила.– Почему ты ушел из гостиницы? – спросила она, окутав дымом его лицо. – Надоело?– Потянуло на новое, – ответил он.«Давай убежим, – шептала дочь капитана, юная и неукротимая, прижимаясь к нему своим девственным телом. – Армейская кухня однажды доведет меня, я взорву ее собственными руками. Возьми меня, Джонатан. Сделай из меня женщину. Сделай мне больно. Сильнее. Увези меня куда-нибудь, где я могла бы дышать!»– А твоя живопись? – Он вспомнил, как они оба носились с ее талантом, как ему приходилось забывать о себе, лишь бы она могла развивать его, как он готовил, стирал и подметал, веря, что она будет писать еще лучше, видя его самопожертвование.Она фыркнула.– Последняя выставка была три года назад. Куплено шесть из тридцати работ, да и то друзьями Майлза. Наверное, нужен рядом кто-нибудь вроде тебя, чтобы носиться со мной как с писаной торбой. Боже, ты меня и доставал. Какого черта ты хотел? Я-то хотела стать Ван Гогом, а ты? Кроме того чтобы быть армейским Рэмбо?«Тебя, – подумал он. – Я хотел тебя. Но тебя-то и не было. Никогда». Но он ничего не смог ответить. Ему захотелось вдруг всю свою воспитанность отправить к чертям собачьим. Плохие манеры – это свобода, говорила она когда-то. Заниматься любовью – неучтиво. Но спорить с этим уже не имело смысла. Ему хотелось просить прощения за то, что будет, а не за то, что уже прошло.– Кстати, а почему ты просил не рассказывать Майлзу о том, что я виделась с тобой? – Это почему-то сердило ее.Джонатан улыбнулся старой неискренней улыбкой.– Мне бы не хотелось расстраивать Майлза.На какое-то волшебное мгновение она, некогда юная полковая красавица, вновь предстала перед ним такой, какой была в первую минуту их близости: живое, непокорное лицо, распаленное страстью, губы полуоткрыты, злой огонек в глазах. «Стань прежней, – взмолился он в глубине души. – Попробуем снова».Но юный призрак исчез, уступив место настоящему.– Ты все еще не завел себе кредитную карточку? – спросила она укоризненно, увидев, как он отсчитывает банкноты. – Легче подсчитать, куда деваются деньги, когда у тебя карточка, дорогой.«Берр был прав, – понял он. – Я по натуре холостяк». 8 Съежившись на заднем сиденье автомобиля Рука, нырнувшего в опустившиеся над Корнуоллом сумерки, и еще тщательнее закрыв уши воротником пальто, Берр мыслями перенесся в Майами, вспоминая анфиладу комнат без окон в окрестностях города, где, меньше чем двое суток назад, их команда, участвовавшая в операции «Пиявка», проводила не совсем обычный «день открытых дверей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68