Только и понимал, вот
идет волна, и мне нужно держать лодку к ней носом, иначе опрокинет. И надо ч
то есть сил тянуть ее против ветра, чтобы не унесло в море. Уже стало совсе
м темно, сколько прошло времени Ц я не знал. Однако я заметил, что остров с
тал виден отчетливее, и от этого силы вроде прибавились. Я уже совсем не чу
вствовал рук, греб механически. Прошло еще много-много часов, и вдруг мне
показалось, что волны стали меньше, а остров Абрука уже совсем близко. Из п
оследних сил я налег на весла, и вот лодку выбросило на песчаный берег.
Я вылез из лодки. Ноги дрожали, и сам я дрожал. Голова кружилась, перед глаз
ами маячили какие-то тени, какие-то нити. Недалеко темнел лес, обыкновенн
ый, ореховый. Конечно, никаких пальм и обезьян на острове не оказалось. Но
это мне и так было известно. Только сейчас мне не до пальм было. Я побрел, ел
е передвигая ноги, в лес. Было страшно жарко. Я все шел, шел, ветки меня царап
али, голого, кольнуло чем-то в ногу. Потом я вроде споткнулся и упал. А потом
появились эти страшные птицы и начали бить меня клювами. Я закричал. Крич
ал долго и очень сильно, но птицы не испугались, все били меня по голове. Я з
аплакал. И тогда пришли они, пираты. С бородами, в шкурах Ц страшные. Но они
мне ничего не сделали плохого. Один большой пират поднял меня и понес куд
а-то. Затем все куда-то пропали, и я не помню, что было дальше.
Когда я проснулся, было светло. Светило солнце. Я лежал на старой деревянн
ой кровати, укрытый овчиной. Но мне было теперь очень холодно. Я дрожал. Та
к болели ладони, словно я держал в руках горящие угли. Ко мне подошли пират
ы, но они были вовсе не пираты, а обыкновенные рыбаки. Мне дали пить.
Я лежал много дней в этом доме, и одна старенькая, совсем седая старушка вс
е время сидела около меня. Потом за мной пришли незнакомые люди с носилка
ми, понесли меня на большой мотобот и привезли домой. Теперь у меня темпер
атура очень высокая. Каждый день приходит доктор, тот самый, который гово
рил, что, когда у человека есть фантазия, Ц это хорошо. А Лейно теперь тоже
достанется Ц смотреть за мной и за Кадри. Мама меня простила, она хорошая.


* * *

Я, конечно, помогаю маме, все делаю, что она велит, но все-таки из-за меня ей м
ного приходится плакать. А ведь я не назло это делаю. Как-то само собой пол
учается. Недавно с Морским Козлом подрались. Он здоровее меня намного, и м
не крепко досталось, но он толстый и не очень ловкий Ц ему тоже перепало.
Я пришел домой в порванных брюках и в синяках. Мама плакала. Ходили с Олень
им Рогом за яблоками к Иосифу Канарику. Сад у него большой, яблок Ц какие
хочешь. Попались. Канарик пригласил мать и выпорол нас при ней, и она опять
плакала. Вчера собрали в роще за Тори-рекой сходку вождей, а тут нас атако
вали ребята из банды «Зеленый Змей». У нас с ними постоянная война. Они ата
ковали, начали бросать камни, и мы тоже. Мне в голову угодил камень. По шее п
отекло что-то теплое, и я прибежал домой. Мама, конечно, опять плакала. Она н
е ругается, только сразу в слезы, а это еще хуже. Лучше бы уж ругалась.
Скоро осень. Опять в школу. Опять в третий класс… Ах, как не хочется в школу.
Велло гово-рит: «Неужели не надоели тебе все эти склонения, спряжения, дел
ения, умножения, без которых умному человеку прожить намного проще? Надо
ело. Еще как! Только немецкий, говорит Велло, заслуживает внимания Ц може
т пригодиться. Но и немецкий мне тоже надоел. Терпеть не могу. Как войдет н
аша «немка» в класс, в очках, толстая, вся черная, голос у нее низкий, и хрипи
т она к тому же; как проквакает своим низким, лягушачьим голосом: «Гутен та
аг, киндер», Ц так весь класс фыркнет и, стараясь подражать ей, растягива
ет слова: «Гутен та-а-г». А некоторые нарочно при этом говорят не «тааг», ка
к положено, а «кваак», и все трясутся в беззвучном смехе. Надоело все это. Е
динственное, что мне нравится, Ц это сочинения. За них у меня всегда пяте
рки. Учителя читают их вслух всему классу. Остальное же Ц арифметически
е задачки и все прочее Ц мура, не то чтобы уж очень трудно, но скучно. Самая
скучная писанина на свете. Велло говорит, что у него есть великолепный пл
ан. Он, разумеется, предлагает удрать в Германию.
Ц Не вечно же тебе торчать, Ц говорит он, Ц у маминой юбки.
И он вроде прав. К тому же есть у него на примете еще один подходящий парен
ь Ц будет нас трое. Удерем, наверное.


Тетрадь вторая

Год 1944

В день отъезда.

Мы пришли в порт за три часа до отхода баржи и, дожидаясь ее, разгуливали п
о пристани, глазея на суда, стоявшие на рейде. Нас трое: Велло, Эндл и я. Из на
с самый сильный Велло, самый образованный Эндл и самый ловкий я.
Через год мне исполнится четырнадцать лет. Но нам ждать некогда, и мы изме
нили немного одну цифру в моей метрике. Сделал это Эндл. Он, оказывается, м
астак на такие дела. И теперь меня отпускают в Германию. Собственно, отпус
кает лишь комендатура, а мама ничего не знает. Когда я подал ей чистый лист
бумаги и попросил показать, как она расписывается Ц просто так, любопыт
ства ради, Ц она не подозревала, что мы потом на этом листе напишем заявл
ение от ее имени. В заявлении она мне, своему сыну, разрешает уехать в Герм
анию, к «проживающим там родственникам»… Такие же заявления сделали себ
е Эндл и Велло. Вместе с метриками мы понесли эти заявления в комендатуру
и получили там необходимые для выезда документы. Потом с рюкзаками собра
лись у старого пруда в парке и оттуда зашагали в порт Роомассааре.
По дороге к пруду я встретил Лейно. Он шел мне навстречу с маминой сумкой,
полной разных пакетиков. Должно быть, стоял в очередях за продуктами. Я ск
азал ему, что ухожу совсем. Лейно грустно заморгал, потом достал бумажный
мешочек с сахаром и дал мне немножко полизать сахару. Я пошел дальше, а он
долго смотрел мне вслед, и уже издали я крикнул ему, чтобы он помогал маме
и хорошо смотрел за Кадри, точно так же, как отец мне, когда уезжал на фронт.
Лейно остается теперь единственным мужчиной в доме. Я просил его, чтобы о
н ничего не говорил маме. И знаю, он не скажет, он не такой. Но от Свена и Альб
ерта он, конечно, не станет скрывать, и тогда все узнают, что мы с Велло уеха
ли.
На этот раз нас не поймают, не вернут. Скоро придет баржа и доставит нас на
один из стоявших на рейде огромных кораблей. До этого еще по нескольку сл
ов о моих друзьях.
Велло шестнадцать лет. Он очень сильный, здорово бегает и плавает, как дел
ьфин. Он, конечно, не такой образованный, как Эндл, но хороший товарищ, смел
ый, решительный. У него остаются дома мама, брат, бабушка и целая орава тет
ок. Он мой давний друг, мечтает о приключениях и тоже обожает книги про Шер
лока Холмса и Пинкертона.
Эндл. Этого длинного, худого типа привел Велло и сказал, что он нам необход
им. Он совсем не умеет плавать и боится воды как черт ладана, и бегать тоже
не умеет. Но он говорит по-немецки и имеет кое-какие понятия о географии, а
нам это очень нужно. Особого интереса к приключениям я у него не заметил и
, что его гонит на чужбину, не понимаю. К тому же он труслив, даже яблоки боит
ся красть. И, видно, маменькин сынок: вечно говорит о своей маме.
В Германию мы едем для того, чтобы оттуда двинуться в Австрию. Там перейде
м Альпы и Ц в Швейцарию. Из Швейцарии Ц в Африку, а оттуда в Америку.
Куда дальше, еще не знаю, там видно будет. А пока прощай, Сааремаа Ц остров
мой родной. И ты, мама, прощай. Еще увидимся.

* * *

Садоводством я интересуюсь только осенью, когда созревают яблоки и друг
ие фрукты. Все остальное, что связано с этим, не очень меня занимает. И все-т
аки мне и Велло сейчас приходится заниматься именно «остальным», то есть
рыться в земле и возиться с тачками. Глупая история! Ведь не для того же я т
онул в море, чтобы сделаться паршивым навозным жуком. Что-то мне наши доро
гие союзники не нравятся: где это видано Ц я, сын эстонского легионера, ко
торый сражается за новую Европу и свободу Эстонии на Восточном фронте, д
олжен рыться в земле, как последний раб, у какого-то противного желтоглаз
ого немца?! Где же справедливость?! Но он, еще не знает, с кем имеет дело, этот
желтоглазый индюк, возомнивший себя великим плантатором. Мы еще зададим
ему!
Вместе с моими ногами на территорию Германии ступили еще ноги Велло. Дли
нные же ноги Эндла остались на родине вместе с ним.
Еще на рейде, на палубе огромного океанского парохода с нашим образованн
ым другом стало твориться что-то непонятное: он вдруг стал кружить по пал
убе, словно одержимый. Мы с Велло, любуясь морем, посматривая на родной гор
од, сначала не обращали на это внимания, думали Ц он просто гуляет. Но про
гулка эта не прекращалась и стала казаться подозрительной. Стемнело. В г
ороде, в порту и на корабле зажглись огни. А он все бегал. Мы подумали Ц не с
ошел ли он с ума? Но нет, он просто струсил. Попав на палубу парохода, сообра
зил, что это вовсе не шутка, что пароход уплывает и увезет его черт знает к
уда. Быть может, налетят самолеты и пароход потопят, а он не умеет плавать
и тогда, бедняга, никогда больше не увидит маму. Он был в отчаянии, а мы не зн
али, что с ним делать.
Всех нас выручила его мама, каким-то образом узнавшая о намерении любимо
го сыночка и вовремя прибывшая в порт разыскивать его. К пароходу присла
ли катер, и Эндла сняли. Он ушел, не попрощавшись с нами, и, видимо, здорово б
ыл рад, что так легко отделался. И мы тоже, хотя потеряли единственного зна
тока немецкого языка, остались довольны. Спуститься на катер он должен б
ыл по штормтрапу, то есть по веревочной лестнице. Это было нелегко Ц паро
ход сильно качало в темноте. Он вылез за борт, немного спустился и, судорож
но вцепившись в лестницу, остановился. Никакие уговоры не помогли. Тогда
к нему с катера поднялся матрос и потащил его, скулящего, вниз. Я не уважаю
трусливых людей, как бы образованны они ни были.
Становилось холодно. Немного потолкавшись среди пассажиров, мы спустил
ись в общую каюту, или попросту в трюм, и завалились спать. Я долго не мог ус
нуть, вспоминались мать, Лейно, Кадри и… отец тоже. Утром рано снялись с як
оря, а затем взорвались.
Это была какая-то бродячая мина. По-видимому, наша, то есть немецкая. Парох
од попал на нее и взорвался. Я и Велло в это время весьма уютно устроились
на металлических сетках, словно на качелях, наблюдали за всем вокруг и ме
чтали о том, как примерно через двадцать лет вернемся на родину, конечно, н
а своей яхте, богатые, изъездив весь мир, пережив уйму замечательных прик
лючений. По палубе сновали пассажиры Ц военные, гражданские, взрослые и
дети; около грузовых машин, что рядами стояли на палубе, копошились шофер
ы; матрос-немец наигрывал на аккордеоне какую-то чувствительную мелоди
ю. Спереди и сзади нашего парохода ровной линией шли корабли Ц все было с
овершенно нормально. Но вдруг автомобили поднялись на дыбы, и я увидел в в
оздухе людей вверх ногами… Тут же заметил, что и сам нахожусь в воздухе, и
тогда раздался страшный грохот.
Через мгновенье я очутился под водой. Вынырнув, сообразил, что от тонущег
о корабля надо держаться подальше (так учил еще капитан Андрее с Рухну), и
изо всех сил поплыл в сторону от него. А когда обернулся, чтобы взглянуть н
а пароход, его уже не было. В море были видны барахтающиеся люди и много вс
якого хлама Ц ящиков, досок, даже какая-то собака скулила где-то в волнах.
Вдали стояли корабли. Увидев шлюпки, подбирающие утопающих, я стал крича
ть. Меня заметили и подобрали. На корабле, куда доставляли спасенных, я вст
ретил Велло. Мы были мокрые, дрожали от холода, но нам вовсе не было страшн
о. В большой каюте на горячих трубах высушили одежду и записные книжки, по
лучившие вместе с нами морское крещение.
В Данциг прибыли рано утром. Все пассажиры, помилованные богом, собралис
ь на палубе и приветствовали Германию. Они пели: «Deutschland, Deutschland uber alles!» Ц «Германи
я, Германия превыше всего!». Мы тоже пели, как умели. В порту, в длинном сером
здании, всем приезжим выдали продовольственные карточки и произвели об
мен оккупационных марок на рейхсмарки.
В Аугсбург мы приехали с пустыми карманами и желудками. На двоих знали по-
немецки три слова: их вайс нихт (я не знаю). И совершенно не представляли, ку
да податься. Поэтому околачивались на вокзале. Вечерами промышляли в сад
ах, а спали в зале ожидания. Но в Аугсбург мы приехали не отсыпаться: отсюд
а мы должны начать штурм Альп, перелезть через них и очутиться в Швейцари
и. Перейти Альпы, питаясь лишь яблоками, разумеется, невозможно. Мы решили
что-то где-то раздобыть.
Однажды, когда, толкаясь среди пассажиров, я высматривал, нельзя ли что-ни
будь приобрести, ко мне подошли два человека в серо-зеленых шинелях и что
-то у меня спросили по-немецки. Я, разумеется, сказал: «Их вайс нихт». Это, по
-видимому, не удовлетворило их, они взяли меня за руки и повели. В пути нам в
стретился Велло, он пошел за мной. Нас привели в полицию, проверили докуме
нты, задавая бесчисленные вопросы, на которые мы однообразно отвечали «и
х вайс нихт». Кое-как выяснили, кто мы такие. Затем повели в другое заведен
ие и там продали в рабство этому желтоглазому «плантатору».
Заведение, где нас продали, называется «Арбайтсамт». Нас привели в зал, гд
е за маленькими столиками выстукивали на машинках раскрашенные девицы,
посадили на скамью и при помощи мимики, как глухонемым, объяснили, чтобы м
ы сидели и ждали. Просидели мы на этой дурацкой скамье битых два часа, пото
м в зал стали заходить разные господа. Они рассматривали нас, выясняли во
зраст и совещались о чем-то с толстым человеком, который подводил их к нам
. Потом они ушли, а толстый человек позвонил куда-то по телефону и, посматр
ивая на нас, долго о чем-то говорил. А потом пришли другие господа и опять н
ам задавали разные вопросы, и опять мы говорили: «Их вайс нихт».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31