Да, они болтали много… Все, кроме одного. Сидуан Флорантен упрямо стискивал зубы. Иоганнес Берзениус непрестанно бубнил один и тот же вопрос:
– Откуда деньги? Откуда деньги?
Сидуан Флорантен не отвечал. Он даже не удостоил взглядом падшего священника, который его допрашивал. Он думал обо всех хороших людях, которые жили на этой земле. Думал о Девственнице, которая, что бы ни случилось, уже спасла Францию. Думал о вдове Ланфан, которую никогда не видел, но которую обязан был спасти. О матери Марии Магдалине с ее фиалковыми глазами и тайной. О Рено, белокуром ангеле Двора Чудес, который займет его место среди людей, когда сам отец Сидуан покинет мир…
Рено, сын Изабо. Духи королевы на кошельке из синей кожи. Эти духи называли «дамасской водой». Священник чувствовал их благоухание сквозь вонь паленого мяса, пота и крови. Он весь был ими окутан…
После многодневных пыток распухшие губы кюре Сен-Совера, наконец, зашевелились. Он что-то прошептал. Берзениус бросился к нему, припал ухом к его губам. Но услышал лишь:
– Духи королевы…
В бешенстве жирный церковник завопил:
– Он так ничего и не скажет!
Пьер Далле, Жан Савен и Жан де ла Шапель были четвертованы на Гревской площади. Сидуан Флорантен, Жансьен Пиду, Корнелиус из Лейда и Жак Першьель утоплены в мешках. Согласно обычаю, они были брошены в воду как можно выше по течению, чтобы стремнина пронесла их через всю столицу и чтобы все видели казненных.
Место казни находилось в гавани Сент-Поль, напротив оконечности Коровьего острова.
Вдова Ланфан видела происходящее из окна. В голове вертелись жуткие слухи, ходившие по Парижу: аресты, пытки и это зловещее название, который каждый произносил вполголоса: особняк Порк-Эпик.
Она не знала, о чем в точности идет речь, поскольку власти соблюдали глубочайшую тайну. Ей все стало ясно лишь после того, как она услышала представителя английских властей: оглашался приговор.
– Именем его величества Генриха VI, короля Франции и Англии, Сидуан Флорантен, священник церкви Сен-Совер, приговорен к смерти и будет утоплен в Сене, зашитый в мешок…
Священник церкви Сен-Совер! Тот, кому она передала свое золото через белокурого мальчишку!.. Он не выдал ее, иначе Сабину тоже утащили бы в особняк Порк-Эпик. Да, но другие могут проговориться… Со времени гибели Изидора смерть стала ей безразлична, но не пытки.
За спиной женщины раздался звук шагов. Она вскрикнула и обернулась. К счастью, это был всего лишь знакомый, худенький силуэт Памфила Леблона.
– Я вас напугал, госпожа?
– Да, Памфил. Я уезжаю. Здесь слишком страшно…
Она вернулась к окну и вскрикнула:
– Не смотри!
Памфил Леблон все же подошел. Длинный кожаный мешок медленно проплывал по реке между набережной и Коровьим островом. Он слабо шевелился. Сабина перекрестилась. Памфил сжал кулаки. Она услышала, как тонкий детский голосок яростно произносит с характерным парижским выговором:
– Мы ему еще покажем, этому лорду вонючему!

Глава 11
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ВАЛУА

После возвращения к берегам Луары войско Карла VII было распущено. Сам король, равно как Девственница и главные лица его двора, отправились в Лош, чтобы провести зиму там. Что касается Анна, то он, естественно, поехал в Невиль-о-Буа, к своим.
Анн был чрезвычайно доволен, увидев, что восстановление деревни идет полным ходом. В этом сонном медовом краю царила настоящая суета. Бастард Орлеанский не поскупился. Крестьяне всего Гатине по доброй воле предоставили свои рабочие руки. Можно было не сомневаться, что строительство будет закончено до холодов.
Местные жители радостно встретили прибытие своего сеньора. Колен Руссель, ставший в отсутствие Анна старостой деревни, шагал впереди всех, чтобы приветствовать его. Отец Сильвестр дал ему свое благословение и созвал прихожан в церковь на благодарственную мессу. Одна только Филиппина, подбежавшая к Анну с сияющей улыбкой, заметила что-то по его лицу, одновременно усталому и рассеянному.
– Вы грустите, монсеньор?
– Да, сестренка, при осаде Парижа я потерял товарища.
– Того, что я видела на коронации?
– Того самого. Это был лучший из людей.
– И вы… один?
Анн не ответил и вошел в церковь. Когда служба закончилась, он не добавил ни слова и отправился в замок.
Его первой задачей было написать письмо Франсуа де Вивре. Ведь Анн обещал это Изидору. Да и вообще – он ничего не сообщал прадеду о себе со дня своего отъезда из Куссона. И неважно, что после осады Орлеана Изидор и это сделал вместо него…
Писать оказалось делом нелегким. Столько всего предстоит высказать! Анн долго колебался и пришел к заключению, что лучше просто рассказать все по порядку. Так что для начала он попросил прадеда о прощении за то, что сбежал и женился без его ведома, а затем поведал о паломничестве, об иерусалимском откровении; целомудренно упомянул о счастье в Орте и кратко очертил события, произошедшие с ним с момента возвращения во Францию.
Когда настал черед поведать о гибели Изидора, Анн постарался найти подобающие слова, чтобы уберечь старого человека от чрезмерного потрясения. Особо упомянул о щите «пасти и песок», который Изидор отбил у английского рыцаря. Затем сообщил о его браке с Сабиной и дословно привел последние слова своего умирающего друга: «Вы должны снова стать Вивре. Род не должен угаснуть». Конечно, это самое заветное желание Анна, даже если он и не видит способа осуществить его. И в заключение Анн клялся прадеду, что навестит его, как только позволит война…
На этих словах он и собрался было заключить письмо, но решил, что это будет нечестно. Поэтому добавил:

Должен вам сказать, наконец, монсеньор, со всем уважением и любовью, которые к вам питаю, что Теодора – не зло. Наоборот, для того, кто умеет ее любить, это самая чудесная из жен. Я уверен, монсеньор, что, если бы вы, с вашим справедливым сердцем, узнали ее получше, вы бы стали думать так же.

Письмо было доверено некоему путнику, который возвращался в Бретань. Покончив с этим делом, Анн лично взялся за восстановление Невиля. Он привык делить с крестьянами их жизнь и поэтому, несмотря на общие протесты, самолично орудовал мастерком и таскал камни. К Святому Мартену зимнему все было закончено.
Пришла зима. Оставшись в замке один, Анн познал тоску. Более всего ему было невыносимо супружеское ложе, а также немые вопросы, которые он угадывал вокруг себя. Раз сеньор женат, то почему не живет со своей женой? Где она? Кто она? К тому же письмо Анна к Франсуа долгими неделями оставалось без ответа. Прадед умер – другого объяснения нет…
Унылость зимних дней усугублялась отвратительной погодой. И тогда же он узнал об одной неудачной экспедиции Девственницы, которая отправилась сразиться с неким Перрине Грессаром, разбойником на содержании у англичан и бургундцев, обосновавшемся в Ла-Шарите на Луаре.
Тем временем сеньору де Невилю доставили письмо. Он решил сперва, что это ответ из Вивре, но послание оказалось от Бонны Орлеанской. Герцогиня, его крестная, просила Анна приехать к ней. У нее имеется для него нечто, что она должна передать ему. Анн тотчас же приказал седлать Безотрадного и уехал.


***

Сюлли-сюр-Луар располагался недалеко от Невиля, и Анн добрался туда через день. Замок, принадлежавший Ла Тремуйлю, был внушительной постройкой с круглыми мощными башнями и широкими рвами.
Бонна Орлеанская приняла крестника в большой комнате, которую делила со своими компаньонками. Те ткали, вышивали и играли подле нее на музыкальных инструментах. Дамы делали все, чтобы отвлечь молодую герцогиню от печали. Уже почти пятнадцать лет прошло с той поры, как ее муж Карл был взят в плен при Азенкуре и он доселе томился в лондонских застенках.
Анн подошел и поклонился ей. В последний раз, когда они виделись, она была девушкой, а он ребенком. Теперь ей исполнилось тридцать, а ему восемнадцать. Оба были одинаково удивлены. Крестная похвалила его приятную наружность, достала из сундука целую кипу листков и вручила ему.
Это были письма от Виргилио д'Орты. Итальянец писал их, не переставая, в течение всей войны, потому и накопилось такое невероятное количество. И каждое письмо оказывалось еще восторженнее предыдущего.
Благодаря открытию Анна сеньор д'Орта обнаружил и другие рукописи, тексты которых он пересылал помимо текста четвертой эклоги «Буколик». И это еще не конец: чудесные находки продолжаются! Признательность Виргилио была безгранична, и он повторял свои предложения о помощи. Если Анн нуждается в чем бы то ни было, особенно в деньгах, ему стоит только попросить. И еще Виргилио д'Орта не забывал в каждом письме справиться о Теодоре. «Как поживает signora Теодора? Удостойте передать ей мои добрые пожелания…»
Для Анна это оказалось настоящим даром судьбы. Он сразу же с головой погрузился в переводы, восстанавливая связь с самыми прекрасными моментами своей жизни. И незамедлительно ответил своему гостеприимцу, еще раз поблагодарив его за все и рассказав о событиях во Франции, о волнующих моментах, которые пережил в войске Девственницы. Только в одном вопросе он оставался неизменно туманным – высказываясь по поводу своей супруги.
В последующие дни Анн из любезности еще несколько раз навестил Бонну Орлеанскую. Герцогиня приняла крестника с прежней любезностью, но все же сохраняла некоторую дистанцию. В их положении имелась ощутимая разница. К тому же она была женой пленника. Не подобает ей слишком сближаться с молодым человеком, пусть и крестником.
Но юным девушкам из свиты герцогини вовсе не обязательно было проявлять ту же сдержанность, и Анн вскоре приметил, что весьма нравится одной из них, Этьенетте де Дре. Ей было восемнадцать, как и ему. Происхождение из семьи столь же богатой, сколь и знатной, делало ее самой завидной невестой во Франции, что не отняло у нее ни простоты, ни веселости. Конечно, она не считалась первой красавицей при дворе и была, в частности, чуточку полновата, но выглядела очень свежей, здоровой, а главное, щеголяла в ни с чем не сравнимых нарядах. Ее головные уборы были настоящим чудом легкости и воздушного изящества.
Когда девушка пела для герцогини – а голосок у нее был весьма красивым, – то смотрела исключительно на сеньора де Невиля, а стоило Анну очутиться слишком близко, немедленно краснела.
Это обстоятельство глубоко смутило Анна, напомнив о праздновании мая в Куссоне, когда благородные всадницы бросали на него такие же взгляды, значения которых он тогда не понимал… Май! Как все это теперь необычайно далеко!.. А Перрина? Перрина, грот, река, поцелуй. На него навалились угрызения совести: он совершенно забыл о Перрине!..
Вскоре при дворе состоялся бал, воспоминание о котором Анну предстояло хранить долго.
Здесь он встретил Девственницу. Она была в женском платье! И то, что было самым естественным делом на свете – девушка в девичьем уборе, – показалось Анну жутко нелепым, почти неподобающим. Пышный голубой наряд с золотым шитьем имел широкие, подбитые горностаем рукава; зауженная талия и декольте, закрытое золотым латным нагрудником. Кроме того, на Жанне было тяжелое, украшенное каменьями ожерелье.
Этот наряд бедной Жанне казался орудием пытки. Чувствовалось, что она кипит от нетерпения, умирает от стыда. Она напоминала тех собак, которых хозяева ради шутки наряжают в платьица и те подчиняются, повинуясь долгу, хотя хотели бы все разорвать и кусаться вслепую налево и направо…
Хозяином, конечно же, был король! Никогда он не вел себя гаже, чем в тот вечер. Он стоял рядом с девушкой и улыбался ей, не скрывая иронии. Вокруг вертелись его советники. Подле непомерной туши Ла Тремуйля Анн увидел того самого рыцаря, которого угостил оплеухой в Компьене. Тот шепнул что-то своему соседу, прыснувшему со смеху. Анн сжал кулаки. Можно догадаться, о чем они шушукаются!
В этот миг заиграл оркестр. Этьенетта де Дре оказалась рядом. Анн не мог не пригласить ее и подал руку.
Прежде он никогда не танцевал, но вышел из затруднения неплохо. Ему это даже понравилось. Головной убор Этьенетты, порхающий перед ним, очаровал Анна. После некоторого молчания он высказал девушке искренний комплимент. Та осмелела.
– Расскажите о себе.
Анн опомнился. Он не имел права подавать ей ложную надежду.
– Я женат.
И почувствовал, как дрогнули ее пальцы.
– Уже? Но где же ваша супруга?
Он сказал первое, что пришло в голову.
– Осталась в Валуа.
– И что она там делает?
– Она больна…
Ему вспомнилась печальная судьба хозяйки замка Флёрен.
– Лечится в эрменонвильском лепрозории…
Танец тут же закончился. Этьенетта де Дре пробормотала несколько слов и оставила его. Сначала он удивился подобной реакции, но потом сообразил, что та испугалась заразиться. Он солгал не ради этого, но ложь окончательно отдалила девушку от него.
Отдалился он и от своей крестной. На следующий день она была более чем сдержанна. Должно быть, Этьенетта рассказала об услышанном. С тех пор Анн вообще перестал навещать герцогиню и остался наедине со своими латинскими текстами. Он ходил переводить их в библиотеку, прилегавшую к часовне.
Шли дни… С одиночеством к нему вернулись усталость и тоска. Но главное, им завладела одна мысль. Ужасная мысль…
Как Анн и сказал Этьенетте де Дре, он женат, но не на обычной женщине, а на призраке, фантоме! Конечно, это упоительно, но какая жизнь ожидает его с такой супругой? Несколько летних ночей, а потом – месяцы одиночества, несколько мгновений счастья – и целая вечность тоски. Как это жестоко, когда ты молод и полон жизни! И к тому же у него не будет детей. Она сама сказала ему: «Разве заводят ребенка с тенью?»
Хуже того, а что с ним будет, если она не появится больше, если она навсегда вернулась к волкам? Он никогда не станет вдовцом, никогда не сможет жениться вновь. Это на всю жизнь – большая пустая постель Невильского замка! И в минуту слабости на краткий миг Анн даже пожалел о том, что женат на Теодоре.
Он взял себя в руки. Однако приходилось признать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81