Глава инквизиции кардинал Эспиноза прогнал из Мадрида какого-то актера. Узнав об этом, Карлос объявил, что изгнанный был его фаворитом, и потребовал у священника объяснений – по какому праву тот вмешивается в дела наследного принца, сына короля Испании?
Кардинал крепился, стараясь держаться учтиво и не подавать повода для ссоры, однако Карлос жаждал возмездия. Как-то раз, встретив Эспинозу, он выхватил шпагу и закричал: «Жалкий священник, посмевший бросить вызов принцу! Иди, пытай своих еретиков, а со мной и не думай связываться!»
Никто не отважился поднять руку на принца – чтобы уберечь кардинала от нападения, придворные окружили его и спешно увели из комнаты, оставив Карлоса одного, разъяренного, размахивающего шпагой и с пеной на губах выкрикивающего угрозы вслед удалившимся.
Однако могущественный кардинал Эспиноза не мог молча снести подобное покушение на его жизнь и достоинство. Он попросил аудиенции у короля.
Филипп глубоко переживал случившееся, и, как часто бывало в подобных обстоятельствах, разговор закончился тем, что кардинал встал на колени и поклялся ради короля Испании не отвечать на оскорбления принца.
Однажды ночью Карлос пытался выбросить из окна одного из своих слуг, недостаточно быстро явившегося на его зов. В другой раз он с плеткой в руке погнался верхом за доном Гарсия де Толедо, братом всесильного герцога Альбы. Дону Гарсия не оставалось ничего иного, как пуститься в бегство, боясь быть вовлеченным в драку, в которой мог пострадать испанский наследник.
С каждым днем становилось все яснее, что Карлосом овладело самое настоящее буйное помешательство.
Изабелла снова ждала ребенка, и Филипп не мог поехать в Нидерланды. Поэтому он решил послать туда человека, который был в силах подавить назревающий мятеж и навести порядок в стране, – герцога Альбу.
Когда известие о новом назначении герцога достигло ушей Карлоса, он впал в меланхолию, длившуюся немногим более трех дней. На протяжении этого времени он отказывался от пищи, после чего похудел и осунулся. Его сил хватало только на то, чтобы лежать на постели и разговаривать с самим собой о смерти и ненависти, крови и убийствах.
Затем Карлоса навестил герцог Альба, решивший повидать его перед отъездом в Нидерланды.
Увидев герцога, он мгновенно вышел из состояния меланхолии.
– Как вы смеете приходить сюда и издеваться надо мной? – закричал он. – Как вы осмелились принять пост правителя Нидерландов, если знали, что он принадлежит мне?
Альба попытался урезонить принца.
– Его Величество слишком дорожит благополучием Вашего Высочества, чтобы подвергать вас опасностям, которые могут встретиться в Нидерландах.
– Вы хотите сказать, что я трус, да?
– Вовсе нет, Ваше Высочество. Мы все знаем, как вы мечтаете сражаться за Испанию. Я просто…
– Знаете, и все-таки согласились занять мое место! Вы хотите отнять у меня то, что принадлежит мне?
– Ваше Высочество, как наследник трона, вы…
– Ага, негодяй, вспомнил! – Разразившись диким хохотом, Карлос показал Альбе кинжал, который прятал в рукаве. – Вот что я приготовил для вас, любезный герцог. Давайте пошлем в Нидерланды труп знаменитого герцога, а?.. Тогда и воля короля будет выполнена, и я получу то, что полагается мне по праву! Ха-ха-ха!
Захохотав еще громче, Карлос бросился на Альбу, но тот был наготове. Он схватил руку принца и сжал с такой силой, что кинжал вывалился из нее и со звоном упал на пол.
Карлос взбеленился. На его истошный крик немедленно сбежались слуги.
– Взять этого человека! – кричал Карлос. – Взять его! Принесите мне шпагу, я продырявлю его, превращу в решето!.. Я убью его… убью…
В этот момент он ненавидел Альбу еще больше, чем отца.
Герцог невозмутимо произнес:
– Успокойте принца. Дайте ему снотворное. Сегодня Его Высочество немного не в себе.
Затем, небрежно оттолкнув принца, вышел из комнаты.
Елизавета знала о напряженных отношениях, установившихся между отцом и сыном.
Ей хотелось помочь Карлосу, но она снова ждала ребенка, а каждая предыдущая беременность оставляла ей все меньше сил для следующей.
Она с утра до вечера молила Бога о том, чтобы у нее родился сын.
Рай, которого она считала одним из своих самых преданных друзей, понимал и, казалось, разделял ее тревогу. Во всяком случае, он больше, чем кто-либо другой, опасался за будущее Карлоса.
Однажды Рай сказал ей:
– Если у Вашего Величества родится сын, он станет наследником трона.
– А Карлос? – спросила она.
– Тайный Совет пришел к мнению, что при таком обстоятельстве Карлоса можно будет признать непригодным для управления страной.
– Бедный Карлос. Он никогда мне этого не простит. Рай возразил:
– Полагаю, на свете нет ничего такого, что Карлос не простил бы Вашему Величеству.
Она вздрогнула. Было ли это предупреждением? Неужели Рай намекал на то, что ему известно о любви Карлоса к ней? Но ведь тот был ее другом; она жалела его, не более того. И не могла допустить, чтобы принц видел себя в роли ее любовника.
Рай сказал:
– Иногда я с ужасом думаю о том, что произойдет, если из-за какой-нибудь трагической случайности корона перейдет к Карлосу. Испания тогда станет тем же самым, чем Рим был при Калигуле.
– Да, – сказала она, – я должна родить сына… если не сейчас, то позже.
– Ваше Величество, у вас непременно будет сын. Умоляю вас, не волнуйтесь.
Однако ребенок снова оказался девочкой.
После родов Елизавета долго не могла оправиться. Ее мучили приступы тошноты и головной боли; лицо стало бледным, немного осунувшимся. Тем не менее, хотя она уже не была той озорной девочкой, которая десять лет назад приехала в Испанию, ее красота еще не увяла. Она по-прежнему слыла одной из самых очаровательных женщин испанского двора.
Несмотря на пошатнувшееся здоровье, она все еще не оставляла желания подарить Филиппу сына.
Часть того года она провела в Постране, во дворце принца и принцессы Эболийских. Общество Рая и его супруги действовало на нее целебно. Рай, в частности, понимал многие ее тайные тревоги и знал, что они были связаны с Карлосом.
Однажды он упомянул о разговоре, который состоялся у них перед ее родами. Как и его супруга, Рай считал, что новый ребенок будет небезопасен для жизни испанской королевы.
– Пусть государственные проблемы решает Филипп и его Тайный Совет, – сказал он. – Карлос не в состоянии править страной; но у вас и у короля есть две дочери. Почему бы не остановиться на них? Может быть, Изабелла-Клара-Евгения станет такой же великой королевой, какой была великая Изабелла Католическая?
– А что почувствует Карлос, когда его заменят девочкой? – спросила она.
– Ваше Величество, простите меня, если я вмешиваюсь не в свое дело, но, учитывая мой возраст, я могу дать вам один совет. Берегите себя и свои силы для Филиппа, он ведь так нуждается в вашей заботе! Вы подарили ему двух дочерей. Считайте, что этого достаточно.
Елизавета улыбнулась.
– Благодарю вас за столь полезный совет, мой принц, но, боюсь, я при всем желании не смогу последовать ему. Будем надеяться, что на этот раз родится мальчик.
Рай и его жена уныло переглянулись. Известие о новой беременности королевы совсем не обрадовало их.
Карлос больше не мог ждать. Отец ненавидел его. Карлос родился для выполнения одной-единственной великой задачи и не собирался отказываться от нее. Поэтому сейчас он собирался убить своего отца.
Это было бы чудесно, как во сне: взмахнуть кинжалом и вонзить его в бархатный камзол этого человека, а потом смотреть на красное расползающееся пятно, видеть предсмертные мучения в его голубых глазах – но не раньше, чем Филипп взглянет в лицо своего убийцы и узнает в нем сына.
Потом он убежит – во Францию или, может быть, в Австрию.
Карлос уже подготовил хороших лошадей, на которых можно будет ускользнуть от преследователей; сказал Хуану и Гарсии, что вскоре эти лошади понадобятся ему, и приказал держать оседланной одну из них.
Тщательно разработав план покушения, он пошел исповедаться. Исповедь всегда доставляла ему удовольствие: стоя на коленях перед священником, он как бы заново переживал испытанное.
Он не хотел рассказывать священнику о своих планах, но не мог не вспомнить о них, когда отец Диего де Хавес торжественным голосом спросил у него:
– В чем вы желаете исповедаться, сын мой?
Карлос облизнул пересохшие губы. Одержимый идеей отцеубийства, в исповедальне он вдруг испугался. Прежде он говорил себе, что его поступок будет даже не убийством, а казнью, справедливым возмездием. Но сейчас ему представилось необходимым получить отпущение грехов. Он не хотел гореть в аду, если на небесах его великое деяние сочтут обыкновенным преступлением.
В конце концов, решил он, этот несчастный священник не осмелится выдать его. Он сказал:
– Я собираюсь убить человека и хочу получить отпущение грехов.
– Сын мой! Вы задумали убийство и говорите о прощении? Это неслыханно!
– Мне нужно отпущение грехов, а не ваши разглагольствования! – прикрикнул на него Карлос.
– Сын мой, убийство – смертный грех. Вы не только собираетесь совершить его, но и заранее требуете прощения! Подумайте, о чем вы говорите.
– Делайте, что вам приказано. Я принц, мне все можно.
– Сир, Господь выше всех принцев на свете.
– В таком случае, Господь простит меня, потому что Он знает, какого порочного человека я намереваюсь убить.
Отец Диего взмолился о том, чтобы ему были даны силы спокойно разговаривать с наследником престола, чье безумие, очевидно, перешло в новую стадию. Затем он сказал:
– Кого вы собираетесь убить? Я должен знать, прежде чем отпустить вам этот грех.
– Этот человек занимает очень высокое положение.
– Мне необходимо знать его имя. Так же, как и всех, кто вместе с вами участвует в заговоре.
– Это не заговор. Я один убью его. Ну давайте же, отпускайте мне грехи! А не то я живо разделаюсь с вами, святой отец.
– Я должен знать имя человека, на которого вы готовите покушение.
– Хорошо, вы его узнаете. Этого человека зовут Филипп. Он – король Испании!..
Эти слова нелегко дались Карлосу. Произнеся их, он упал без чувств.
Священник позвал на помощь, а чуть позже послал гонца к королю.
Весь следующий день Карлос ни с кем не разговаривал и ничего не ел. Он никак не мог вспомнить, что сказал накануне тому священнику.
Он лежал на постели. Под покрывалом он спрятал две шпаги – обе обнаженные, готовые к бою. Под подушкой лежали два заряженных пистолета. Карлос дрожал от возбуждения. Что же он все-таки сказал священнику?
В передней послышались голоса. Одной рукой он нащупал рукоять шпаги. Другую сунул под подушку.
Дверь распахнулась – в комнату бесцеремонно вошли несколько человек. Среди них был граф Ферийский.
Карлос приподнялся.
– Как вы смеете без предупреждения врываться ко мне! – закричал он. – Что вам здесь нужно?.. Эй, стража! Ко мне! Арестовать этих людей!
Граф Ферийский подошел к его постели и сдернул покрывало. Затем, прежде чем Карлос успел опомниться, одной рукой отшвырнул в сторону обе шпаги, лежавшие на простыне, а другой надавил на подушку. Подошедший солдат осторожно вынул из-под нее два пистолета.
– Как… как вы посмели! – задыхаясь от злости, прохрипел Карлос. – Вы забыли, что… я сын короля!
В этот момент в комнату вошел Филипп. Отец и сын с ненавистью посмотрели друг на друга. Карлосу показалось, что он еще никогда не встречал такого сурового выражения лица и таких холодных, безжалостных глаз, какие сейчас видел перед собой.
– Что… что угодно Вашему Величеству? – пролепетал он. Вместо ответа Филипп повернулся к людям, стоявшим за его спиной.
– Я передаю принца дона Карлоса в ваши руки, – сказал он. – Не выпускайте его из этой комнаты. Не выполняйте его распоряжений, прежде не посоветовавшись со мной. Держите его под домашним арестом.
– За что? – закричал Карлос. – Что я такого сделал? Я ведь не убил вас! Меня предали… Вы не можете так обращаться со мной!..
– Мне больше нечего сказать, – отрезал Филипп. Он направился к двери.
Карлос, не слезая с постели, встал на колени.
– Отец! – взмолился он. – Прошу вас… не держите меня под стражей. Дайте мне свободу! Если меня не выпустят отсюда, я убью себя!
– Себя убивают только сумасшедшие, – через плечо бросил Филипп.
– Я не сумасшедший… я всего лишь доведенный до отчаяния несчастный человек. Меня не любит никто, кроме… кроме… кроме тех, кого не пускают ко мне. Но это не меняет их любви ко мне! И вы ничего не сможете поделать… я всегда буду между вами! Я молод, король Филипп! Молод – а вы уже старитесь. Вам никуда от меня не деться… я обязательно кого-нибудь убью!.. Хотя бы – себя самого…
Уже подойдя к двери, Филипп оглянулся. Он уже принял решение, и Тайный Совет согласился с ним. Сейчас ему всего лишь хотелось в последний раз посмотреть на сына.
* * *
Узнав о заключении Карлоса под стражу, Елизавета потупилась. Затем, не глядя на супруга, спросила:
– Могу я видеть его?
– Разумеется, нет.
– Я могла бы помочь ему. Он хорошо относился ко мне.
– Я знаю, – нахмурившись, сказал Филипп. Она подняла голову.
– Что с ним будет?
Филипп не ответил, но по ее расширенным от ужаса глазам понял, что она прочитала его мысли.
Ей хотелось закричать: «Филипп, вы не посмеете! Не посмеете убить вашего собственного сына!» Но она помнила слова клятвы, произнесенной им на аутодафе в Вальядолиде: «… и если мой сын станет еретиком, я сам принесу хворост и подожгу под его ногами». И думала, что он не сможет выполнить это обещание.
Она не высказала своих мыслей вслух – отчасти ему все-таки удалось сделать из нее испанку.
Больше они ничего не могли сказать друг другу. Между ними стоял Карлос.
Магистр Оливарес пожелал говорить с королем наедине.
– Ваше Величество, принц Эболийский довел до моего сведения некоторые свои соображения относительно дона Карлоса.
– В каком состоянии он застал моего сына?
– Сир, ваш сын очень болен – неизлечимое помутнение рассудка.
– А физически?
– Едва держится на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40