Он должен был взглянуть правде в глаза: при всей своей жизнерадостности она не отличалась отменным здоровьем.
Затем случился выкидыш. Надежды на ребенка разбились в пух и прах, над жизнью королевы нависла смертельная опасность.
Он целыми днями не отходил от ее постели. Ждал, что она откроет глаза и улыбнется ему.
Порой его страдания казались такими же невыносимыми, как тогда, много лет назад. Но позже она все-таки пошла на поправку, хотя многие все еще боялись за нее. Он по-прежнему проводил много времени в ее спальне. Служанки удивлялись его терпению. Такой самоотверженности они не ожидали от короля Испании.
Чуть окрепнув, Елизавета сказала:
– Грустно, когда королева не может подарить сына своему супругу.
– Вы еще почти ребенок, – возразил Филипп. – А я еще не совсем стар. У нас впереди долгая жизнь, и я каждый день благодарю Бога за то, что все самое страшное уже миновало.
– А если у меня никогда не будет ребенка?
– Дорогая, не говорите таких слов. Я знаю, у нас будут дети.
– Есть и другая вероятность.
– Полагаю, сейчас лучше не думать о ней.
– И обманывать самих себя?
– Изабелла, вы устали. Постарайтесь уснуть, не изводите себя.
– Я не могу не думать о своем будущем. Английский король избавлялся от жен, если те не могли рожать детей.
– Он отрубал им головы, потому что хотел другую женщину. Не бойтесь, Изабелла. Я – не английский король.
– Но вы король Испании. А королю Испании сыновья так же необходимы, как королю Англии.
– У меня уже есть один сын.
– Это Карлос-то?
– Да, признаюсь, я хотел бы иметь других сыновей… наших с вами, дорогая. Увы, сейчас мои надежды не оправдались. Но у нас впереди еще много времени…
– Филипп, я хочу кое-что сказать вам…
– Я вас слушаю, Изабелла.
– У короля Англии не было сыновей, и это обстоятельство многие приписывали его болезни. Как говорили, он страдал английским недугом.
– Да, ходили такие слухи.
– Мой дед тоже страдал этой болезнью. От нее-то он и умер.
– Ну, и что же вы хотите этим сказать?
– Возможно, я – не самая лучшая супруга для вас.
Филипп посмотрел ей в глаза, пытаясь прочитать ее мысли. Елизавета отвела взгляд. О чем она сейчас думала? О возможности осуществить ее давнее желание вернуться на родину? Он хотел сказать что-нибудь ласковое, но вместо этого произнес:
– Вы – моя супруга. Разве этого не достаточно? Не глядя на него, она чуть слышно проговорила:
– Но если я не смогу рожать вам сыновей?.. Если все-таки не смогу, тогда что?
– Не волнуйтесь, дорогая. Если Богу угодно, чтобы у нас были сыновья, то они у нас будут. Все мы живем во власти Божьей.
– Филипп, я рада, что теперь вы знаете о болезни моего деда.
– Я всегда знал о ней.
Она подумала о своем брате Карле, таком же неуравновешенном, как Карлос; вспомнила болезненного Франциска, ставшего королем Франции. Увы, Господь устроил мир так, что в третьем поколении дети расплачиваются за грехи своих предков. Если ей суждено страдать по вине своего беззаботного деда, то она и Филипп должны смириться с Божьей волей.
Теперь ее ничто не угнетало. Оказывается, Филипп все знал. И продолжал терпеливо выхаживать ее.
У Елизаветы мелькнула мысль: если бы я не боялась своего супруга, то полюбила бы его.
Она была благодарна ему за то, что он помог ей избавиться от страха, который с детства преследовал ее. Теперь Елизавета могла не бояться матери. Она находилась под защитой сильного человека, так нежно любившего ее и так трогательно заботившегося о ней.
Пришли плохие известия о Карлосе. Но радовал ли он когда-нибудь своего отца?
– Ваше Величество, произошел несчастный случай, – сказал гонец. – Принц лежит при смерти.
Рай, присутствовавший при этом разговоре, увидел, как напряглось лицо его друга. С какими чувствами тот воспринял полученное сообщение? С надеждой? Помолчав, гонец продолжил:
– Это произошло несколько дней назад, ночью. Было темно, и принц, поднимаясь в свою комнату, оступился и упал с лестницы. Он повредил голову и спину… очень сильно повредил, Ваше Величество.
– И ты сразу же поскакал ко мне?
– Да, Ваше Величество.
– Прошло уже несколько дней, – заметил Рай. – Неизвестно, что могло случиться за это время.
– Я немедленно выезжаю в Алькалу, – сказал Филипп. Рай поехал вместе с ним. Филипп знал: Раю этот инцидент представляется не в самом мрачном свете. Карлос бесполезен для Испании, бесполезен для Филиппа; следовательно, его смерть ни для кого не станет трагедией.
Филипп не хуже Рая понимал, что Карлос, покуда будет жив, причинит немало неприятностей королевскому дому, в особенности отцу. Но Рай во всем видел логику, а Филипп – долг. Поэтому Филипп должен был терпеливо нести свое бремя, каким бы тяжелым оно ему ни казалось.
Карлоса он застал в почти безнадежном состоянии. Тот не узнал отца, что, впрочем, многие сочли счастливым обстоятельством для принца, поскольку любое нервное перевозбуждение могло убить его.
Магистр Оливарес, лучший хирург Испании, осмотрел Карлоса и с согласия Филиппа немедленно приступил к операции.
Операция прошла успешно, но состояние принца все еще нельзя было назвать удовлетворительным. Лицо Карлоса распухло настолько, что он не мог открыть глаз; кости были переломлены в нескольких местах, малейшее движение причиняло ему невыносимую боль.
В бреду Карлос не переставал звать Изабеллу, но, когда она приехала, он не узнал ее. Его стоны чередовались с криками и угрозами, но, поскольку при этом Карлос не называл никакого имени, люди могли только догадываться, к кому он обращался.
Филипп решил сделать все возможное ради спасения своего сына.
Он сказал Елизавете, что в монастыре Джезу-Мария покоятся мощи францисканского монаха Диего Благословенного, при жизни слывшего не только праведником, но и чудотворцем.
– Он умер много лет назад, – объяснил Филипп, – но память о нем все еще живет. Если он спасет моего сына, его канонизируют.
– Мы будем молиться ему, – сказала Елизавета.
– Нет, мы сделаем нечто большее. Я велел перенести его мощи сюда и возложить на тело Карлоса.
Когда мощи были привезены, в комнате Карлоса собрались лекари дон Андреа Базилио и Оливарес, король и королева.
Карлос стонал от боли. Багровая опухоль до неузнаваемости изменила его лицо.
Затем в комнату вошли двое монахов из монастыря Джезу-Мария. Они внесли ковчег с мощами Диего Благословенного.
Филипп сказал:
– Со всех сторон обложите мощами тело моего сына. Затем мы встанем на колени и будем молиться этому святому, чтобы он заступился за нас перед Богом. При жизни он не раз исцелял больных – может быть, и теперь не даст случиться непоправимому.
Монахи разложили кости вокруг Карлоса, а лоскутом полуистлевшей ткани, в которую они были завернуты, прикрыли его лицо.
Карлос застонал:
– Что это?.. Что это, я спрашиваю?.. Вы пришли убить меня, да? Я чувствую запах смерти!
– Мы принесли мощи Диего Благословенного, – сказал магистр Оливарес.
– Вы принесли мне смерть!.. Смерть!.. Я задыхаюсь от ее смрада!..
Магистр Оливарес склонился к изголовью постели.
– Мы пытаемся спасти вам жизнь, – сказал он. – Вокруг вас лежат мощи святого старца, к которому мы обращаем наши молитвы. Сами король и королева стоят на коленях, взывая к Диего Благословенному, чтобы он помог вам, – молитесь же и вы вместе с нами!
– Королева… – прошептал Карлос.
– Молитесь, Ваше Высочество. Молитесь Диего Благословенному.
Карлос бредил. Ему привиделось, что какой-то монах – весь в белом, с головы до ног обернутый в саван – восстал из могилы.
– Ты поправишься, Карлос, – сказал он.
Затем саван на теле монаха стал распадаться, но под саваном оказались не истлевшие кости, а женское платье, сшитое во французском стиле. Карлос не мог не узнать женщину, одетую в этот чудесный наряд. Перед ним стояла Изабелла.
– Я молюсь за тебя, Карлос, – сказала она. – Молюсь о твоем выздоровлении.
Через несколько дней опухоль на его лице стала спадать. Во дворце, в городе и в стране говорили: «Вот и еще одно чудо совершил Диего Благословенный».
Карлос поправился физически, но его умственное расстройство лишь приняло более агрессивную форму. Прошло немного времени, и его уже нельзя было оставлять в Алькале: ему предстояло занять свое место при дворе. Поэтому он переехал в Мадрид, куда вместе с ним прибыли дон Хуан, Александр Фарнезе и два его кузена, Максимилиан и Мария Австрийские.
Эти интеллигентные молодые люди могли бы составить превосходную компанию любому нормальному юноше – но поведение Карлоса было далеко не нормальным. Иногда он целыми днями не произносил ни единого слова; подолгу отказывался от пищи, и тогда многие начинали опасаться, что он умрет с голоду; затем вдруг заказывал себе умопомрачительно обильный стол и начинал жаловаться на недомогание, поскольку в еде тоже не знал меры. Иной раз Карлос посреди ночи вскакивал с постели и требовал подать ему вареного каплуна; в таких случаях он хватал специально припасенную плетку и стегал какого-нибудь слугу до тех пор, пока не приносили требуемую пищу. От него мечтали избавиться все слуги – за исключением незаконнорожденного Гарсии Осорио, который лучше всех умел успокаивать его. В свою очередь Карлос относился к нему снисходительней, чем к кому-либо: красота и смышленость Гарсии нравились ему и в то же время позволяли острее чувствовать свое формальное превосходство над братом. Молодой Гарсия приносил немало пользы королевскому дому, поскольку лишь он и королева умели находить общий язык с Карлосом – а королеве Филипп не позволял слишком часто видеться с принцем.
Карлос очень переживал из-за того, что к нему не пускают Изабеллу.
Порой Карлос собирал группу молодых людей – самых распутных, каких только мог найти в городе – и отправлялся с ними скитаться по улицам Мадрида. Они оскорбляли встречных женщин, срывали с них плащи, позволяли себе непристойное обращение с ними. Изнасилований Карлос не допускал – в результате чего в округе пошла молва об импотенции принца, приводившее его в бешенство. Однако он не делал ничего такого, что могло бы подтвердить или опровергнуть слухи, и это еще больше укрепляло мнение, составленное о нем горожанами.
Весь мир знал о крайней неуравновешенности испанского принца. Тем не менее многие добивались его руки. Екатерина де Медичи, желавшая выдать за него Марго, донимала письмами королеву и короля Испании. Были разговоры о женитьбе Карлоса на его тетке Хуане, и Филипп в общем-то не возражал против этого брака. Правда, многим казалось, что они составили бы довольно странную пару – она со своей меланхолией, а он со своим буйным помешательством. Мария, сестра Филиппа, и ее муж Максимилиан мечтали сохранить его для своей дочери Анны. Они даже предлагали Филиппу заранее выплатить приданое к будущей свадьбе.
Карлос любил представлять себя супругом – либо Маргариты, либо Анны. Больше всего ему нравилось воображать, будто он запасается несколькими лошадьми и скачет во Францию, где Екатерина де Медичи принимает его и женит на своей дочери Марго. С таким же удовольствием он мысленно проделывал путь в Австрию, где дядя Макс и тетя Мария выдавали за него кузину Анну.
Однако самой желанной для него оставалась женщина, одно лишь упоминание имени которой могло иной раз привести его в чувство, вернуть ему относительную способность понимать происходящее. Этой женщиной была Изабелла, супруга его отца.
Елизавета продолжала носить роскошнейшие наряды, баснословно дорогие украшения, но уже не любовалась ими, как прежде. Временами она тосковала по родине; в иные дни ужасалась сообщениям, приходившим оттуда. Елизавета не могла понять, почему католики и гугеноты так ожесточенно сражались друг с другом. Почти все, кого она знала, оказались вовлеченными в кровопролитную гражданскую войну. Гизы воевали против принца Конде и Колиньи. Жанна Наваррская, с чьим сыном она так часто играла в Лувре, бросила вызов своему мужу Антуану де Бурбону, перешедшему на сторону католиков. И все эти трагические конфликты возникали из религиозных разногласий. Как же так? – думала Елизавета. Христианам положено любить друг друга, а не враждовать между собой!..
Ее вынуждали присутствовать на многих аутодафе, устраивавшихся специально для испанского двора. Возвращаясь с них, она проводила бессонные ночи, вспоминала мрачных инквизиторов и их несчастных жертв; перед ее глазами вновь и вновь мелькали фигуры людей в желтых балахонах, объятые пламенем и корчащиеся в предсмертных судорогах.
Она ненавидела страну, в которой жила. Эта страна была родиной пыток, а насилие и жестокость вызывали у нее отвращение.
Она уже знала, что никогда не полюбит человека, который на публичных сожжениях сидел возле нее с фанатичным блеском в глазах и взирал на мучения людей, не причинивших ему никакого зла.
Она хотела жить в мире доброты и наслаждений – а не насилия и жестокости.
Однажды мадам Клермон, ее французская служанка, пришла к ней и сказала, что хочет сообщить нечто важное.
Оставшись с ней наедине, мадам Клермон взволнованно вздохнула.
– Ваше Величество, мне стало известно, что здесь есть один попавший в беду француз.
– В какую такую беду? – с досадой спросила Елизавета.
Она хорошо знала романтическую натуру своей служанки, которой все время хотелось внести какое-нибудь разнообразие в их будничную жизнь.
– Он пострадал в уличном происшествии… что, впрочем, обернулось для него относительно счастливым обстоятельством, потому что этого несчастного, по крайней мере, отнесли на постоялый двор. Если бы это случилось где-нибудь на горной дороге, мсье Диманш уже попрощался бы с жизнью.
– Клермон, рассказывайте по порядку. Кто такой Диманш и что с ним случилось?
– О, это очень загадочная история, Ваше Величество. Никто не знает, как он здесь очутился, а сам пострадавший находится в таком плачевном состоянии, что не может сказать ничего вразумительного. Но он хорош собой – очень хорош собой, настоящий красавчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40