Сейчас мадам Диана де Паутье – прошу прощения, герцогиня де Валентинуа – вот кто настоящая королева Франции! Другое дело – Испания. Судя по всему, король Филипп не станет держать любовницу, унижающую достоинство его супруги. Можешь не сомневаться, тебе будет оказано больше уважения, чем твоей матери, французской королеве.
Елизавета подошла к окну.
– Ненавижу Испанию, – сказала она. – Ненавижу этих чужеземцев… ненавижу их чопорность и церемонность. Ах, Мария, как было бы замечательно, если бы не приходилось думать об этом замужестве!
– Особам королевской крови всегда приходится думать о браке.
– Я хотела сказать – если бы мы по-прежнему проводили время в классной комнате. Помнишь, как мы соревновались, кто лучше напишет на латыни? А как папа приходил посмотреть на наши успехи?..
– Приходил вместе с Дианой. Ты еще не забыла, как нас заставляли целовать ей руку – как будто она наша мать, а мы ее дети?
– Не забыла.
– А когда приходила королева…
– Это я тоже помню, – вздохнула Елизавета. – Однажды ты назвала ее купеческой дочкой. Напрасно ты так обращаешься с ней, Мария.
– Но она же…
– Довольно, больше не хочу слушать!
– Елизавета, ты боишься жизни, вот в чем твоя слабость. Раньше ты боялась своей матери, теперь – Филиппа. Послушай, ты ведь красива – почти, как я! Ничего не бойся. При испанском дворе ты вполне сможешь наслаждаться жизнью… если, конечно, поведешь себя по-умному.
– Хотела бы я быть такой же жизнерадостной, как ты. Но одно дело веселиться, выйдя замуж за Франциска и оставшись в своем доме, а другое… Елизавета посмотрела в дворцовый сад, где ее сестра ходила под руку со своим юным поклонником, Генрихом де Гизом. Марго недавно исполнилось шесть лет, но Генрих и она были неразлучны, как двое любовников. К ним подошли Франциск и его младший брат Карл. Видимо, разыскивали Марию. Елизавета знала, что они оба обожали ее.
– Ах, почему я не могу остаться здесь? – воскликнула Елизавета. – Здесь мой дом, я не хочу уезжать отсюда… Мария, тебя ищут Франциск и Карл.
Мария подошла к окну и распахнула его. Ее супруг и деверь дружно задрали головы. Марго и юный де Гиз не обратили ни малейшего внимания – были слишком поглощены друг другом.
– Иди к ним, – сказала Елизавета. – И не пускай их сюда. Мне хочется немного побыть одной.
Мария нежно поцеловала ее.
– Не переживай, сестренка, все уладится.
После ее ухода Елизавета села и закрыла лицо руками. Она не могла не думать о предстоявшем браке. Недавно ей показали портрет Филиппа – холодный, бездушный человек, решила она. Светлые волосы, невыразительные голубые глаза. Ее заставили поцеловать этот портрет.
Ее отец сказал: «Это величайшая честь для любой принцессы. Сам Филипп Испанский выбрал тебя в супруги». Ох, ну почему он не женился на английской королеве? Почему она не может еще немного пожить со своей семьей? Ее сестра Клод недавно вышла замуж, хотя Клод даже моложе, чем она; но Клод вышла за герцога Лотарингского, а это значит, что она всегда будет оставаться во Франции, сможет навещать свой дом и семью. А Елизавета уже никогда не вернется сюда.
– О Пресвятая Дева, – взмолилась она, – ну, сделай же что-нибудь… сделай так, чтобы я осталась с Марией, Франциском, Карлом, Марго… с маленьким Эркюлем, папой… и мамой…
Внезапно Елизавета почувствовала, что в комнате находится кто-то еще. Она опустила руки и увидела мать, прислонившуюся к гобелену и спокойно смотревшую на нее. Очевидно, та неслышно вошла в комнату, когда Елизавета сидела, погруженная в свои невеселые мысли.
Елизавета поспешно встала с кресла.
– Мадам… простите, я не заметила вас…
– Ничего, ничего, дитя мое. Садитесь на место.
Эти слова королева произнесла спокойным, ровным тоном. Лицо оставалось по-прежнему бесстрастным.
– Итак, – продолжила Екатерина де Медичи, – вы плакали и искали сочувствия у вашей невестки, поскольку вам предстоит стать величайшей королевой мира. Это так, не правда ли?
Как она узнала? Ей все известно, в панике подумала Елизавета. Она и впрямь обладает какой-то тайной силой, которой ее наделили братья Руджери, приехавшие с ней из Рима.
– Мадам… – начала она. – Маман…
– Я знаю, дитя мое, вы переживаете из-за того, что скоро покинете свой дом. Дочь моя, никто из нас не может избежать такой судьбы. Что касается меня, то я приехала во Францию, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас.
– Да, но…
– Ну, что?
– Вы-то женились на папе.
Екатерина рассмеялась – хрипловатым смехом, так знакомым ее семье.
– Он был для меня таким же незнакомым мужчиной. Елизавета взглянула на располневшую фигуру своей матери и подумала, что та охотно поменялась бы с ней местами. Екатерина не могла не страдать от унижений, причиняемых ей Душной де Пуатье, – хотя и ничем не выдавала своих чувств.
– Да, но… – смутилась Елизавета.
– Поверьте, я переживала не меньше вас. Но потом я стала королевой Франции, родила всех вас и забыла о своих страхах. Когда-нибудь, дочь моя, вы тоже будете смеяться над этими пустыми переживаниями. – Екатерина подошла к Елизавете. – Вы найдете, чем заняться в своей новой жизни. Я буду писать вам, посылать что-нибудь от себя. А вы будете читать мои письма и думать, что я разговариваю с вами, вот как сейчас. Запомните, дитя мое?
Елизавета тщетно пыталась преодолеть страх, который в ней всегда вызывала мать. Она знала, что его испытывали все ее дети – кроме Генриха, ее любимца и баловня. Даже храбрая Марго дрожала в присутствии своей матери.
– Дорогое дитя, вы будете нашим юным послом при испанском дворе. Вы никогда не забудете нас – ваших родителей, братьев, сестер.
– Никогда, никогда не забуду! – воскликнула Елизавета. – И всегда буду мечтать о том, чтобы вернуться в наш дом.
– Ну, ну! Став королевой, вы будете довольны своим жребием. Вы молоды и красивы – не сомневаюсь, ваш супруг постарается угождать вам. Остальное зависит от вас. Я хочу сказать – от того, как вы сумеете угождать ему.
Елизавета не любила, когда королева смеялась таким смехом. Он пугал ее еще больше, чем бесстрастное выражение лица. Сейчас ее смех намекал на неприличные вещи – прежде всего на супружеское ложе, о котором Елизавета хотела бы ничего не знать.
– Елизавета, у него есть сын – дон Карлос, который сначала должен был стать вашим женихом. – Екатерина снова засмеялась. – Впрочем, это не важно, второй лучше первого. Так вот, дорогая моя, послушайте, в чем будет заключаться ваша миссия при испанском дворе. Вы поможете нам подготовить брак между доном Карлосом и вашей сестрой Марго. Если вы выполните то, о чем я прошу вас, мы все будем гордиться вами. Думаю, вам удастся выполнить желание вашей матери – все будет так, будто я все время буду там, рядом с вами… чтобы вам не было слишком одиноко. – И снова тот же хрипловатый смех. – Я буду писать вам, давать советы на все случаи жизни. В общем, вы уедете, но мы с вами не совсем расстанемся. По-настоящему, я все так же буду с вами. Вы мне верите, Елизавета?
– Да, мадам.
Екатерина прикоснулась своими холодными губами ко лбу дочери. Затем бесшумно выскользнула из комнаты.
Елизавета закрыла глаза и стала молить Бога о каком-нибудь чуде, о чем-нибудь таком, что помешало бы ее браку с королем Испании.
Позже пришел ее отец. С ним говорить было проще – уже потому, что он никогда не называл ее на «вы», как мать.
Она рассказала ему о том, как боится церемонии и герцога Альбу, который в соборе должен был выступать в роли жениха по поручению, поскольку короли Испании никогда не покидали страны, чтобы привозить домой своих невест; те сами приезжали к ним.
Он кивнул – понял ее страхи.
– Мне грустно расставаться с тобой, – сказал он. – Пусть даже я буду гордиться моей маленькой испанской королевой.
– А каково же тогда мне? Покинуть всех… братьев, сестер… а главное – вас, папа!
Он погладил ее по голове.
– Такова уж наша судьба. В вопросах супружества принцы и принцессы должны подчиняться обстоятельствам.
– Папа, я не могу с этим смириться. Не могу.
– Дорогая, ты должна с этим смириться. Как и все мы. Через какое-то время ты будешь счастлива в Испании. Она станет для тебя такой же родной, как Франция.
– Но Испания – не Франция! Я всегда буду скучать по своему дому.
– Твой дом будет там, где окажется твой супруг, – вот и все, что я могу тебе сказать. Не плачь. Пожалуйста, не плачь. Если на брачной церемонии у тебя будут красные глаза, твой супруг очень расстроится. Он может даже разорвать брачный контракт!
– Вы так думаете, папа?
– Елизавета, если этот брак не состоится, то будет другой.
– Папа, я буду молить Бога о том, чтобы что-нибудь случилось и мне не пришлось уезжать из Франции.
Вместо ответа король грустно улыбнулся, и Елизавета почувствовала, что намеченный брак будет заключен при любых условиях – даже если она расплачется на церемонии и Филипп рассердится, узнав о ее слезах.
Накануне помолвки в Париж приехал Эммануэль Филиберт, герцог Савойский – он должен был жениться на Маргарите, тете Елизаветы. Оба брака заключались в один день. Таким образом франко-испанский альянс сразу становился в два раза крепче, а Елизавета Английская теряла двоих ухажеров, добивавшихся ее руки всего лишь несколько месяцев назад.
Формальное обручение проходило в Лувре. Елизавета стояла рядом с герцогом Альбой и думала о том, что ее супруг едва ли сможет оказаться таким же высокомерным, чопорным мужчиной, как человек, которому он поручил представлять себя на церемонии. В этой мысли она находила некоторое хоть и слабое, но все-таки утешение.
Торжества, начавшиеся на следующий день, потянулись чередой, которая ей показалась бесконечной. На каждом балу, на, каждом турнире рядом с Елизаветой был герцог Альба, и это делало особенно мучительным ожидание того часа, когда ей предстояло сесть в повозку и распрощаться с Францией. Она не замечала ни пышных праздников, ни великолепного убранства дворца – только молила Бога хоть ненадолго продлить ее пребывание на родине.
И вот случилось событие, навсегда оставшееся в ее памяти.
Рядом с Бастилией, у самых ворот храма Святого Антония проходил рыцарский турнир. По одну сторону от Елизаветы сидели ее мать и сестра Клод, а по другую – тетя Маргарита. Над ними был растянут широкий шелковый балдахин, защищавший их от палящего солнца. Зрители волновались – ожидалось, что сам король примет участие в соревновании.
Она с самого начала почувствовала какую-то обеспокоенность королевы. Внешне та оставалась невозмутимой, как всегда, но Елизавета знала, что это только видимость спокойствия. Иногда – в такие дни, как этот – ей передавалось состояние матери.
Король выехал на арену в доспехах черно-белой расцветки, которая так нравилась его любовнице Диане де Пуатье. Но не этот вызов, брошенный королеве, тревожил Екатерину; она напряженно следила за каждым движением своего супруга.
Когда он вышел победителем из этого поединка, Екатерина облегченно вздохнула. Елизавете оставалось лишь еще раз удивиться тем странным чувствам, которые ее мать питала к отцу. Никакие унижения не сказывались на ее любви к нему. Казалось, она не замечала ни многочисленных обид, которые причиняла ей Диана, ни откровенного пренебрежения, с которым к ней относился Генрих, ни презрения, которым ее окружал двор. Холодная и расчетливая, она и вправду любила своего мужа.
Но вот король объявил о своем желании вновь вступить в поединок. Екатерина привстала. Можно было подумать, что она хочет что-то сказать супругу. Или предостеречь от чего-то.
Однако тот уже вызвал на арену соперника, молодого шотландца по фамилии Монгомери.
Казалось, тревога Екатерины передалась этому юноше. Он попросил короля отложить состязание на следующий день. Король не внял его просьбе.
Все кончилось через пять минут. Неужели Екатерина поднялась со своего места, чтобы предотвратить катастрофу? Елизавета этого не знала.
Всадники поравнялись друг с другом. Ударившись о латный воротник Генриха, копье молодого шотландца расщепилось, и одна из щепок вонзилась в глаз короля. С залитым кровью лицом, Генрих упал на землю.
Елизавета закричала не своим голосом. Она плохо помнила, что происходило дальше. Лишь на следующий день, когда были назначены похороны короля, она ужаснулась мысли о том, как молила Бога задержать ее во Франции.
Ее желание осуществилось. Похороны отца и последующий траур почти на два месяца отложили ее отъезд в Испанию.
Филипп был мрачнее тучи. Супруг он или нет? Почему Екатерина де Медичи затягивает с приездом своей дочери? Ясное дело, французы что-то замышляют против него – так же, как и фламандцы.
На недавнем заседании в Генте, где он присутствовал, многие представители нидерландских провинций выступали чересчур уж смело. Одни предлагали отправить обратно в Испанию солдат, которых Филипп привез с собой. Другие говорили, что учредить инквизицию в Нидерландах будет непростым делом, поскольку Нидерланды – свободная страна, не привыкшая давать приют иностранным организациям.
При упоминании об инквизиции Филипп побледнел от гнева. «Это не просто бунт против меня, – сказал он. – Это бунт против Бога».
Филипп не доверял принцу Оранскому. Он знал, что принц ведет переговоры о браке с одной из протестантских принцесс.
Против него были настроены многие фламандцы – почти все, начиная с его дяди Фердинанда, отношения с которым становились день ото дня хуже.
Нужно было что-то делать. Прежде всего – предотвратить восстание, грозящее вспыхнуть в Нидерландах. Он решил вернуться в Испанию и поговорить на эту тему со своими министрами, а заодно встретить невесту, если та успеет вовремя выехать из Франции.
Перед самым отплытием принц Оранский пришел проститься с ним. Холодно посмотрев на него, Филипп сказал:
– Мне хорошо известно, что вы несете ответственность за противодействие моим желаниям, которое я встречаю со стороны ваших соотечественников.
Принц возразил:
– Противодействие вашим желаниям, сир, это всего лишь отражение чувств и мыслей этих людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40