– Какое чудо! – выдохнула Елизавета Вилльерс.
– Думаю, эти драгоценности побывали в руках всех девушек, когда-либо соглашавшихся провести брачную ночь с Оранскими, – сказала Мария.
– А пожизненное владение – чем не собственность? – приложив украшение к ее шее, спросила Анна Трелони.
– Они стоят целого состояния, – заметила практичная Сара Дженнингс. – Тысяч тридцать – сорок, не меньше. Вы только взгляните, какие крупные жемчужины!
Мария посмотрела: драгоценности как драгоценности, ничего особенного. Гораздо больше она ценила свою свободу. Но свободу ей дарить не собирались.
В то же утро в Уайтхолле началось пиршество, продолжавшееся до следующего вечера. Мария почти все время была с придворными. Те поздравляли ее, а она слушала, что-то отвечала и в самом деле была благодарна им – но не за слова, а за их спасительное присутствие.
На третий день в ее покои пришел Вильгельм. Увидев супруга, она съежилась – боялась его колючего взгляда.
– Опять плачешь? – холодно спросил он. Она промолчала. Он повысил голос:
– Это мне нужно плакать, а не тебе. У тебя появился брат. Забыв про страх, Мария вскочила на ноги.
– Как?.. Уже?
– Да, сейчас твой отец принимает поздравления.
Он с нескрываемым отвращением посмотрел на нее, и Мария сразу поняла, что означает этот взгляд. Случилось то, о чем в шутку сказал ее дядя: бракосочетание разочаровало принца. У ее мачехи родился сын, и она, Мария, уступила ему место в линии наследования. Следовательно, брак с ней для Вильгельма уже не имел никакого смысла. Да и вообще, нужна ли ему эта обуза – зареванное неразумное дитя, жеманная невеста, – если он никогда не получит обещанное приданое? Кому теперь достанется его английская корона? Увы, сбылись худшие опасения принца Оранского: его дяди снова провели своего племянника, опять оставили с носом.
Через три дня сына герцога и герцогини Йоркских окрестили Карлом – в несть дяди. Крестными были сам король и принц Оранский, а леди Франциска Вилльерс выступала в качестве гаранта от лица его пятнадцатимесячной сестренки Изабеллы.
А еще через три дня в комнату Марии, готовившейся к очередному торжеству, ворвалась запыхавшаяся Сара Дженнингс.
– Миледи! – выпалила она. – Случилось несчастье. Леди Франциска Вилльерс заболела – говорят, у нее оспа!
Мария вздрогнула. Затем встала и пошла к двери.
– Не ходите, туда нельзя, – остановила ее Сара.
– Но мне нужно посмотреть, кто за ней ухаживает.
– Там врачи – и больше никого. А нам запрещено даже подходить к ее комнате.
Мария вернулась к туалетному столику, задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале. Локоны, кокетливо собранные в два пучка, теперь и вовсе не вязались с тоскливым выражением лица.
Леди Франциска заболела оспой! Весь ее прежний радостный мир разваливался на части. Кто следующий? – думала Мария.
Была и нежданная радость: приезд Франциски Эпсли. Они бросились на шею друг дружке.
– Ах, Франциска, что же мне делать? Как я все это вынесу?
– Моя дорогая Мария-Клорина, вы просто обязаны это вынести. Я знаю, это жестоко, но так надо. И вы должны писать мне каждый день – пусть письма останутся нашим утешением, как уже не раз бывало в дни разлуки.
– Вот только теперь мы уже не увидимся… очень долго, а может быть… никогда.
– Но мы ведь сможем устраивать встречи! Пусть не часто, но все-таки.
– Ах, Франциска, мой несравненный супруг, как мне хорошо с тобой! А его – ты уже видела?
– Да, дорогая.
– Значит, ты меня понимаешь.
– Да, у него надменный вид. Такой вид бывает у людей бездушных, даже жестоких. Но вы должны помнить, что вы – принцесса. И ему тоже не позволяйте забывать, как много он приобрел, женившись на вас.
– Франциска, я боюсь его.
– Он всего лишь мужчина – и, кстати, еще не старый.
– И все-таки на много лет старше меня!
– Ну и что? Это значит только то, что вы еще молоды. Послушайте, не показывайте ему своего страха – тогда все будет в порядке.
– Да как же я его скрою? Как? Ах, моя Аврелия, с тобой – вот с кем я уехала бы из нашего дворца. Помнишь, как я мечтала о маленьком коттедже на берегу реки?
– Помню, любовь моя. Но ведь мы обе знали, что эта мечта никогда не сбудется.
– Аврелия, не забывай меня. Помни о твоей несчастной Клорине, которая никогда не сможет разлюбить тебя. Пиши мне, ладно? Каждый день… каждый день!
Они поклялись помнить друг друга, покуда будут живы. И, обнимаясь на прощание, понимали, что едва ли когда-нибудь увидятся вновь.
Леди Франциске Вилльерс становилось все хуже, а вместе с ней заболела и принцесса Анна.
Мария была в отчаянии. Она любила свою бывшую воспитательницу и боялась думать о ее смерти – но по-настоящему ужаснулась известию о болезни младшей сестры. Хуже всего, она не могла даже видеть Анну, потому что к ней не пускали никого, кроме врачей.
А тут еще Вильгельм пришел и приказал ей готовиться к переезду в Уайтхолл.
– Я хочу остаться рядом со своей сестрой! – воскликнула она.
– Ты не поняла, что я тебе сказал? – холодно спросил он.
– Нет, не поняла – а кто-нибудь другой сумел бы найти с тобой общий язык?
– Во дворце оспа, ты можешь заразиться.
– Я хочу остаться со своей сестрой, – упрямо повторила она.
– Послушай, мне начинает казаться, что ты вообще не способна что-либо уразуметь.
– Я знаю, как опасна оспа, – леди Франциска уже лежит при смерти… и я…
На ее глазах вновь выступили слезы. Отвернувшись, Вильгельм пробормотал:
– Опять слезы. Опять. Что у меня осталось, кроме ее слез?
– Она оберегала меня… была мне как мать. А вот теперь и моя дорогая Анна…
Ей стало трудно дышать. Вильгельм взялся за ручку двери.
– Готовься к переезду в Уайтхолл.
– Нет, – твердо сказала она. Он вышел и хлопнул дверью.
Он не мог простить такого пренебрежительного отношения к себе. Мария даже не пыталась осознать, какая огромная честь была оказана ей. Будь дело в Голландии, думал он, она бы не вела себя так опрометчиво: там в его распоряжении оказалось бы немало воспитательных средств, включая темницу; однако здесь ее окружали друзья и родственники, а они, конечно, не дали бы ее в обиду. Вот он и слоняется по дворцу святого Якова как неприкаянный, – маленький, никому не нужный глупец. А если она заразится оспой? Ведь может умереть, черт побери, – уж он-то знает, сам выжил только благодаря своему другу Бентинку. В лучшем случае болезнь обезобразила бы Марию; после этого на нее ни один мужчина не взглянул бы без содрогания. Стройная, с красивыми миндалевидными глазами, она сначала понравилась ему – до того, как узнала, что ей предстоит выйти за него замуж. Затем ее поведение изменилось; непристойные выходки этой строптивой невесты поражали его в самое уязвимое место. Теперь он хотел сделать так, чтобы она пожалела о своем безрассудстве.
Будь Вильгельм более пылким мужчиной, он бы возненавидел ее. Оставаясь самим собой, он попросту охладел к юной супруге.
Но она поставила его в унизительное положение – поэтому он желал унизить ее.
Это все заметили на прощальном балу, который, несмотря на эпидемию оспы, Карл устроил во дворце святого Якова. Принц Оранский не обращал ни малейшего внимания на свою супругу – не танцевал с ней, не разговаривал и вообще старался не находиться рядом.
Когда бал уже заканчивался, к принцессе подошел король. Они немного поговорили, и он пригласил ее на танец.
– Ах, Мария, мне бы хотелось повелевать ветрами, а не этим печальным островом, – улыбнулся он. – Тогда бы я приказал дуть таким ураганам, что ни один корабль – даже тот, на котором приплыл принц Оранский – не смог бы выйти в открытое море.
– Если бы это было возможно! – вздохнула Мария. Он сжал ее локоть.
– Наши несчастья приходят и уходят, так уж устроено природой, – сказал он. – Было время, когда я думал, что уже никогда не вернусь в Англию… но ведь вернулся.
– Ваше Величество, вы всегда были королем… и мужчиной. А я, увы, всего лишь женщина.
– Не говори «всего лишь», дорогая племянница. На мой взгляд, женщины – лучшее из творений нашего Господа Бога. Я не в силах управлять ветрами, Мария, но я буду молиться о них. Хотя молитвы грешника едва ли услышат на небесах. Или нет? Как ты думаешь, может быть, даже грешник вправе надеяться на благословение, если не так часто просит его?
Он пытался развеселить ее, и она всегда любила его за доброту и отзывчивость; но ее грустная улыбка сказала ему, что был только один способ избавить ее от страданий – совершить чудо и освободить от брака с принцем Оранским.
Когда танец закончился, король отвел ее к отцу. Тот с гордостью посмотрел на нее и заключил, что она выглядит превосходно.
– И украшения великолепны, – сказал он. – Они очень идут тебе.
Она покачала головой. Испугавшись ее слез, он тут же добавил:
– Мы с герцогиней наведаемся к тебе в Голландию. Дитя мое, ты ведь уезжаешь не на край света.
– А Анна?.. – начала она.
Анна. При мысли о ней, заболевшей смертельно опасной болезнью, его лицо омрачилось. Отдать одну дочь Вильгельму Оранскому и навсегда лишиться другой – для него это было бы невыносимо.
– И с Анной, – поправился он. – Обещаю, Мария, – при первой же возможности.
Она кивнула.
– Кстати, твоя мачеха передает тебе привет и жалеет, что еще не может вставать с постели. Она хотела проводить тебя, но врачи не разрешили – говорят, роды прошли трудно, нужно набираться сил.
Мария улыбнулась.
– Передай ей, что я очень люблю ее и моего милого братика.
– Он очень слаб, мы боимся за него.
– Я буду молиться за нашего маленького Карла.
– Дочь моя, мы все должны молиться друг за друга. Ведь мы – одна семья, нас многое связывает, даже если находимся в разлуке.
Мария снова кивнула.
– А моя дорогая Анна…
– Она не знает о твоем отъезде. Мы не стали говорить ей, чтобы не расстраивать. Анне сейчас тоже очень тяжело.
– Ох, папа, вокруг так много печального…
– Прошу тебя, доченька, не надо плакать. На нас смотрят, и твои слезы не доставляют удовольствия твоему супругу.
– По-моему, у нас ему ничто не доставляет удовольствия. Яков нахмурился.
– Если он будет плохо относиться к тебе… дай мне знать, доченька.
– И что тогда? – спросила она.
– Я найду способ защитить тебя.
– Почему же ты не нашел этот способ раньше, до моей свадьбы?
– Мария, дорогая, обстоятельства были слишком сильны.
Впоследствии она часто вспоминала эти слова. Обстоятельства были слишком сильны. Когда ей доводилось их слышать, она им не верила и всякий раз думала, что с их помощью люди просто пытаются оправдать свою собственную слабость.
Стрелки часов приближались к восьми – наступала пора покинуть бал, снять атласное платье и драгоценности и готовиться к отъезду.
В ее покоях собрались все, кому предстояло сопровождать ее, многие оживленно переговаривались, путешествие в Голландию им представлялось увлекательным приключением. При мысли о нем даже у Анны Трелони загорались глаза. Леди Инчквин взволнованно ходила по комнате – радовалась еще и тому, что ее определили в свиту принцессы. Юная Джейн Ротт с деловитым видом расспрашивала взрослых о Гааге и голландских обычаях. Анна Вилльерс очень переживала из-за болезни матери и, не в силах ей чем-нибудь помочь, была рада сменить обстановку. В стороне от всех держалась притихшая Елизавета Вилльерс. И куда только подевались ее обычные вызывающие манеры? – недоумевала Мария. Уж не способна ли она на более глубокие чувства, чем казалось прежде? В последнее время Елизавета очень изменилась, и Мария была готова забыть об их детских ссорах.
С нее сняли украшения, помогли переодеться.
Затем все вместе выехали в Грейвсенд.
Отплытие перенесли на следующий день. Затем снова отложили. Мария не раз вспоминала слова короля, у нее даже мелькнула мысль: неужели его молитвы и в самом деле услышаны? На море бушевал шторм, все корабли стояли в гавани. Карл предложил вернуться а Уайтхолл и скоротать время за какими-нибудь развлечениями. Например, поиграть в карты. А что, его племянник подумал о чем-то другом?
Вильгельм злился. На четвертый день его терпение лопнуло, и тогда было велено начинать погрузку.
Поднявшись на палубу, он посмотрел на затянутое тучами хмурое ноябрьское небо.
К нему подошел капитан.
– Ваше Высочество, – сказал он, – море все еще штормит. Лучше подождать хорошей погоды.
Вильгельм даже не повернулся в его сторону.
– Другие корабли выходят из гавани? – спросил он.
– Только рыбацкие шхуны, Ваше Высочество. А у нас на борту…
– Достаточно. Если английские моряки считают, что погода установилась, то мы и подавно не должны оставаться на берегу.
Капитан поклонился и направился к матросам. Вильгельм прошелся по палубе. Ему не терпелось стряхнуть английскую пыль со своих ног и навсегда забыть этот берег… Нет, не навсегда. Только до того времени, когда он сможет вернуться – но не принцем, а королем. Ведь если этот младенец не выживет… а он и в самом деле очень слаб… ну, тогда все перенесенные унижения, все капризы и слезы его жеманной невесты, а теперь уже и супруги, будут стоить награды, полученной за них.
Через несколько часов корабль отчалил. К тому времени шторм уже улегся, ветер дул попутный.
ПРИ ДВОРЕ ПРИНЦА ОРАНСКОГО
Прошло несколько месяцев с того дня, когда Мария покинула Англию. Новая жизнь уже не казалась ей чуждой и непонятной; порой она даже переставала грустить о родине. Ее сестра поправилась и чуть ли не каждую неделю писала ей; от нее Мария узнала о смерти леди Франциски Вилльерс. Впрочем, гораздо чаще приходили письма от Франциски Эпсли – их Мария читала с особым трепетом.
Она становилась другой; возможно – взрослела, хотя по-прежнему не могла определиться в чувствах к этому угрюмому, замкнутому человеку, так неожиданно ставшему ее мужем. Пожалуй, лишь одно поняла она досконально: от нее он ждет безоговорочного повиновения – и если не получает требуемого, то всегда может сделать так, чтобы она пожалела об этом. Физическую силу он не применял; что она испытала в полной мере, так это его холод, безразличие, а порой и крайнее презрение, которое он умел выражать одной незначительной фразой или искоса брошенным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42