– Болтаешь – сама не знаешь о чем.
Анна Трелони улыбнулась, а Елизавета нахмурилась и вновь склонилась над вышивкой. Мария вздохнула. Ей было приятно думать о том, что она может рассчитывать на свою подругу Анну.
Брак по доверенности был заключен тринадцатого сентября, однако лишь двадцать первого ноября юная невеста ступила на дуврскую пристань. Подавленная и опустошенная, Мария-Беатрис делала все возможное, чтобы оттянуть этот день. Ее мать сказала, что она вышла замуж и уже не могла изменить свою судьбу; следовательно, ей предстояло смириться с необходимостью переселиться в Англию и стать достойной герцогиней Йоркской. Девочка рыдала с утра до вечера, почти ничего не ела; в результате ее здоровье пошатнулось, и, чтобы хоть как-то поддержать дочь, герцогиня согласилась сопровождать ее в пути. Это решение отчасти утешило Марию-Беатрис, а когда она узнала, что с ней в качестве личных служанок поедут синьорина Мольца, синьора де Монтекуколи и синьорина Турени, ее настроение немного улучшилось. Однако именно в это время она впервые начала задумываться о смысле перемен, произошедших в ее жизни: ей велели покинуть родной дом и жить в чужой стране; она должна была навсегда проститься с братом, до сих пор росшим вместе с ней; в скором будущем ей предстояло расстаться и с матерью – разумеется, та не могла задерживаться в Англии; и, хуже всего, она выходила замуж за немолодого мужчину, в прошлом предпочитавшего иметь дело с любовницами, а не с предыдущей супругой. Ее ужасала мысль о физической близости с ним.
В отчаянии она молила Бога о том, чтобы произошло какое-нибудь непредвиденное событие, пусть даже катастрофа – ей казалось, что она будет благодарить судьбу за любое испытание, лишь бы оно помешало ее отъезду в Англию.
Тем не менее приготовления шли полным ходом, и, наконец, настал день прощания с родным домом. Ехать предстояло через Францию. Утром ее разбудила Анна Монтекуколи, затем пришли другие служанки и уже стали одевать девочку в дорогу, как вдруг заметили нездоровый румянец на ее щеках. Через какое-то время у Марии-Беатрис поднялась температура, а еще позже она начала бредить. Девочка заболела, и ее самочувствие встревожило всех домочадцев. Герцогиня день и ночь проводила возле нее – сидя рядом с постелью дочери, она горько жалела о том, что заставила ее согласиться на брак с герцогом Йоркским. Однако дело было сделано: Мария-Беатрис состояла в браке с братом английского короля, и теперь только смерть могла бы помешать ее отъезду в чужую страну. Лишь через две недели девочка встала на ноги, и тогда Луи Четырнадцатый пригласил ее отдохнуть и восстановить здоровье при французском дворе. Это предложение и в самом деле прибавило сил юной принцессе, поскольку оно означало еще одну задержку перед отплытием на остров.
Встретив новоиспеченную супругу герцога Йоркского в Париже, Луи поразился необыкновенной красоте Марии-Беатрис и устроил в ее честь несколько пышных приемов, следовавших один за другим; на балах и церемониях он говорил, что с удовольствием оставил бы ее при себе. Эти комплименты она слушала с унылым видом – сознавая неотвратимость события, уготованного ей судьбой.
Глядя на удаляющийся французский берег, Мария-Беатрис вновь заплакала; в какой-то миг она взмолила Бога о шторме и кораблекрушении, но затем подумала о других людях, которые утонут вместе с ней, и испугалась своих мыслей. Нет, такого исхода она не хотела. Ей требовался такой шторм, который унес бы только одну жизнь – ее собственную.
Едва ли какая-нибудь другая невеста испытывала подобные чувства, пускаясь в плавание, к нетерпеливо ожидавшему ее жениху.
Вскоре поднялся ветер, но судьба и тут смеялась над ней – он лишь увеличил скорость корабля, стремительно понесшегося к Дувру.
Герцог Йоркский ждал ее на берегу – супруг, которого она никогда прежде не видела. Он оказался немолодым мужчиной – пожилым, подумала она, – с бледным лицом и мелкими морщинами вокруг глаз; в своем воображении она представляла его злым и уродливым, и именно таким он показался ей. Он взял Марию-Беатрис за руку, а затем обнял ее. Она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось. Выпустив ее из объятий, он сказал:
– А ведь ты и впрямь красива… даже красивей, чем в отзывах моих слуг.
Его глаза жадно уставились на ее очаровательное личико.
– Ну, моя юная супруга, – добавил он, – в этой стране тебе предстоит изведать величайшие наслаждения. У нас будет самая счастливая семья из всех, какие только есть в мире.
Она оглянулась на слуг герцога; среди них стояли ее мать и граф Петерборо, которого она считала своим кровным врагом – ей казалось, что если бы не его настойчивость, ее брак никогда бы не состоялся.
Путей к отступлению не было. Ее дом и монастырь остались в Италии, далеко за морем. Она чувствовала желание супруга обладать ею – и знала, что вскоре наступит черед еще одного свадебного обряда, и тогда уже никто не будет исполнять роль жениха по доверенности; что он, ее жених, желает ее не меньше, чем она ужасается мысли о физической близости с ним.
Он снова взял ее руку и сжал так крепко, будто хотел сказать, что она не сможет убежать от него. Она задрожала – ей подумалось, что предстоящая консумация, о которой она почти ничего не знала, окажется еще более отвратительным событием, чем представлялось ей прежде.
Он прошептал:
– Ты счастлива, дорогая?
Мария-Беатрис была слишком молода, чтобы скрывать свои чувства.
– Нет, – ответила она.
Он оторопел, но в следующую секунду опомнился и ласковым тоном произнес:
– Ах, ты еще совсем маленькая. Пойми, дорогая, тебе нечего бояться. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы ты была счастлива.
– В таком случае, отправьте меня домой.
Эти слова услышали все, кто стоял рядом. Мать нахмурилась, но Мария не чувствовала за собой вины. Ее с раннего детства учили говорить правду.
Яков напряженно улыбнулся.
– Моя юная невеста, – сказал он, – я не вижу ничего странного в том, что ты испытываешь некоторую ностальгию по своей родине. Это ничего… это пройдет. Скоро ты поймешь, что твой дом – здесь, в Англии.
* * *
На следующий день был совершен свадебный обряд по обычаям английской протестантской церкви; к кольцу с бриллиантом, сверкавшему на безымянном пальце Марии-Беатрис, прибавился золотой перстень с крупным рубином, который Яков надел ей во время церемонии.
Герцог Йоркский изо всех сил старался успокоить ее: за праздничным столом он сидел рядом с ней и выражал обеспокоенность ее плохим аппетитом; утешал ее и не уставал повторять, что ей не нужно ничего бояться. Она горько плакала и всем своим видом давала понять, что, несмотря на свою доброту и отзывчивость, это он вырвал ее из семьи и вынуждает вести жизнь, не вызывающую у нее ничего, кроме отвращения.
Опытный любовник, Яков делал все возможное, чтобы заставить супругу забыть о смущении, простительном для девушки ее возраста.
Он говорил ей об их общей потребности иметь детей – сына, как пояснил он, ибо когда-нибудь тот сможет стать королем Англии; по этой-то причине они и вступили в брак. Он не сомневался в ее желании исполнить свой супружеский и гражданский долг.
Очутившись на брачном ложе, Мария-Беатрис задрожала всем телом. Когда ей показалось, что супруг заснул, она принялась молить Бога о том, чтобы эта ночь никогда больше не повторилась. Она не знала, что он лежал с отрытыми глазами, вспоминал о страсти, изведанной им с Анной Хайд – еще до их официального брака, – и задавался вопросом о возможности супружеского счастья для него и этой девочки, годящейся ему в дочери, но не в жены.
Его невеста казалась ему самой красивой девушкой в мире. Что и говорить, Анне Хайд было далеко до нее. И все же – ах, какой жалкой пародией на его первый брак оказалась первая ночь с этой малолетней итальянкой! Он даже подозревал, что она испытывала отвращение от близости с ним и проклинала ею за свою утраченную девственность. С ней он чувствовал себя каким-то насильником, а не законным мужем.
Об этом ли он мечтал, готовясь к новой супружеской жизни?
Из Дувра они поехали в Лондон. На всем пути, где бы ни появлялся их свадебный кортеж, люди выходили из домов и выстраивались вдоль дороги, чтобы получше разглядеть итальянскую невесту герцога Йоркского. Ее рассматривали с любопытством, восхищением и недоверием. Как-никак она была католичкой – вот почему за ее спиной иногда слышались негромкие возгласы: «Мы против Папы!»
Герцог ехал рядом ней. Гордясь ее красотой и видя, с каким изяществом она принимала поздравления его будущих подданных, он немного воспрянул духом. Ему не хотелось вспоминать о ночах, проведенных с ней, и он не без удовольствия подумывал о своих прошлых любовницах. Вот кто умел по достоинству оценить его искушенность в любви. А с другой стороны, ни один мужчина не в силах посвящать весь свой досуг женщине, не получающей удовлетворения от физической близости с ним. Разумеется, со временем Мария-Беатрис поведет себя по-другому – а когда это произойдет, когда она с должным рвением отнесется к своим супружеским обязанностям, вот тогда и наступит начало той идеальной семейной жизни, о которой он так долго мечтал.
Наконец они прибыли в Лондон. На набережной Грейвсенд в тот день собрались сотни и сотни горожан. Под их аплодисменты герцог подал руку юной герцогине Йоркской и помог ей подняться на борт расписанной золотом и украшенной хвоей барки.
Яков по мере сил и терпения скрывал разочарование, постигшее его после нескольких ночей с новой женой. Стоя на палубе, он велел музыкантам играть самые мелодичные английские баллады, а затем сказал супруге, что ниже по реке их встретит королевский корабль, на котором наверняка будет находиться его брат.
– Думаю, король пожелает лично приветствовать тебя, – добавил он.
Заметив испуг в глазах Марии-Беатрис, Яков невесело улыбнулся. Вероятно, репутация Карла была ей хорошо известна, и она ожидала, что король произведет на нее такое же отталкивающее впечатление, какое произвел герцог Йоркский. Яков надеялся на то, что с Карлом она поведет себя менее непосредственно, чем с супругом, – и при этом понимал, что Карл сумеет выпутаться из любой неловкой ситуации.
– Не бойся его, – сказал он. – Король слывет добрым человеком, он тебе понравится.
Мария-Беатрис не ответила, и он подумал, что она была бы еще красивей, если бы хоть раз улыбнулась.
Барка поплыла вниз по реке; в городе звонили колокола, с берегов доносились ликующие крики – всюду поздравляли молодых, желали им много лет счастливой жизни. Яков вновь обратил внимание на изящество и непринужденность, с которыми его супруга принимала приветствия английских подданных.
Наконец за поворотом показался королевский корабль. Через несколько минут к барке пристала лодка с гонцом, вручившим герцогу письмо Его Величества. Король изъявлял желание видеть своего брата и его юную супругу.
Яков вновь заметил испуг на лице Марии-Беатрис и вновь попытался успокоить ее. Он уже и сам побаивался того мгновения, когда она предстанет перед английским монархом – человеком, чья репутация была известна всей Европе, а число любовниц казалось таким огромным, что лишь благодаря их многочисленности он не попадал под их влияние.
Бедная Мария-Беатрис! Вот куда она угодила, едва покинув стены своего тихого и уютного монастыря.
Карл стоял на палубе и махал им кружевным платком. Яков взял супругу за руку и помог подняться по узкому трапу.
Очутившись на корабле, Мария-Беатрис хотела встать на колени, но Карл тотчас подхватил ее на руки и поднял над собой. Его глаза сияли от восторга.
Едва ли какой-нибудь другой мужчина сумел бы с большей естественностью избежать долгих и ненужных церемоний приветствия своей невестки.
– Вот она, моя новая сестренка! – воскликнул он. – И какая прелестная! Вижу, в Европе мои подданные считаются не самыми плохими женихами.
Он бросил взгляд на Якова; его глаза сказали: «Везет же тебе, дьявол. Хотел бы я оказаться на твоем месте».
Мария-Беатрис не могла не удивиться перемене, которую претерпели ее чувства. Поднимаясь на борт, она была готова возненавидеть этого мужчину, боялась неосторожным словом или жестом выдать свое враждебное отношение к нему. А вместо этого – улыбнулась, с удовольствием позволила взять себя за руку и повести на капитанский мостик, откуда открывался великолепный вид на набережные Темзы и пестрые толпы людей, собравшихся на берегу.
– Ну вот, дорогая моя, – произнес он тем ласковым голосом, который обычно приберегал для самых привлекательных женщин. – Ты еще совсем ребенок, а тебя увезли за тридевять земель от родного дома. Что и говорить, тяжелое испытание. Я тебя понимаю, потому что, когда я был маленький, меня тоже заставили покинуть родину… хотя мой отъезд был вызван совсем другими обстоятельствами. Но все равно, я знаю, что такое тоска по родному дому… ее нужно пережить, чтобы понимать, какая это мука. Да… А теперь давай-ка присядем, и ты расскажешь мне о земле, откуда ты приехала. Я хорошо знаю твою маму и помню, как она убивалась, когда погиб твой отец. Мне известно, каких трудов ей стоило растить тебя и твоего брата. Кстати, как ты относишься к ней? Немного строга, да? Луковый суп и все такое? Наслышан, наслышан о ее правилах. Но не беспокойся, сестренка, мы не станем заставлять тебя есть этот противный луковый суп.
Мария-Беатрис снова улыбнулась, и Яков изумленно уставился на них. Каким образом Карлу удалось так быстро добиться ее расположения? В чем заключалась таинственная сила его обаяния?
Яков не мог ответить на эти вопросы. Он знал только то, что со времени встречи с Карлом Мария-Беатрис отчасти примирилась со своим браком и чувствовала себя не такой несчастной, как прежде.
Когда свадебный кортеж прибыл в Уайтхолл, король представил Марию-Беатрис своей супруге.
Екатерина встретила ее приветливо. Впрочем, юная итальянка и не ожидала иного приема, поскольку ее мать говорила, что английская королева почитает католическую церковь, а потому захочет подружиться с единоверкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42