Вот так-то. Поэтому бросьте эти разговоры о том, чтобы прогнать отсюда цыган. Цыгане останутся и все, ясно?Наступило молчание, и я с болью в сердце подумала: Нейпьер, ох, Нейпьер, какие неприятности ты сам на себя навлек. Как ты мог связаться с подобной женщиной!Затем тот же визгливый голос продолжил:— Ну, что Эми Линкрофт… Эми Линкрофт! Я ведь могу рассказать кое-что очень неприятное о тебе и о твоей драгоценной дочке, верно же? А тебе бы этого не хотелось.Значит так, Эми Линкрофт, не Нейпьер!Я уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Сирина Смит выскочила прямо на меня. Она бежала с пылающим лицом, глаза ее яростно сверкали. Как похожа на нее Оллегра, Оллегра в злобе и в гневе!— Ага! Это наша музыкантша, не так ли! — воскликнула она. — Что, подслушиваете? Или подглядываете?Она расхохоталась, а мне ничего не оставалось, как молча пройти в дом.В холле никого не было. Интересно, слышала ли миссис Линкрофт, что сказала мне Сирина Смит.Когда я спустилась к обеду, миссис Линкрофт была как всегда выдержана и спокойна.— Я надеюсь, вам понравится, как я приготовила мясо, миссис Верлейн, — сказала она. — А ты, Элис, отнеси сейчас чашку бульона сэру Уилльяму. Когда вернешься, я подам на стол.Элис взяла нарядно сервированный поднос и вышла из комнаты.— Какая удивительно послушная девочка, — отметила я.— Да, для меня большое облегчение, что она такая, — согласилась миссис Линкрофт. И я тотчас вспомнила слова цыганки и еще раз подумала: существовал ли вообще этот мистер Линкрофт и не появилась ли Элис в результате неосмотрительного любовного увлечения.Миссис Линкрофт, будто читая мои мысли, сказала:— Очень не хотелось бы, чтобы миссис Ренделл снова подняла шум вокруг цыган. Они ведь никому не мешают.— Но она решительно настроена прогнать их отсюда.— Насколько жизнь была бы спокойнее, если бы она не проявляла столько воинственности, а была бы так же миролюбива, как ее муж.— И это в первую очередь облегчило бы жизнь самому настоятелю и Сильвии.Миссис Линкрофт кивнула.— Я думаю, вы уже поняли, кто такая эта Сирина Смит. Вы ведь слышали уже кое-какие семейные истории.— Вы хотели сказать, не знаю ли я, что она мать Оллегры? Да, я догадалась.— Это такое несчастье для всей семьи. Не могу представить, зачем надо было вообще разрешать этим цыганам приходить сюда. Сирину взяли работать на кухню, но она мало что делала. И вот спустя некоторое время у них началась интрижка с Нейпьером, и в результате появилась Оллегра. Это, все выплыло наружу сразу после смерти Боумента, как раз когда Нейпьер должен был навсегда уехать из Лоувет Стейси. Сирину оставили здесь до рождения ребенка, затем ее тоже выслали.— Бедная Оллегра!— Когда я вернулась сюда, я ухаживала за малюткой. Меня это устраивало, поскольку я смогла взять с собой Элис. И вот теперь эта Сирина снова здесь… и готова поднять скандал, если цыганам не разрешат остаться. Все было бы ничего, потому что цыгане не засиживаются надолго на одном месте. Но эта ужасная женщина вечно во все вмешивается. Ей просто не терпится учинить какой-нибудь скандал. Я думаю, ей даже нравится это делать.Миссис Линкрофт действительно выглядела встревоженной, между бровей залегла глубокая складка, опустив глаза, она нервно покусывала губы.Вернулась Элис. Она немного раскраснелась, глаза радостно блестели.— Он выпил бульон, мама, и сказал, что он очень вкусный и что никто не умеет готовить его лучше, чем ты.— Значит, он не так плохо себя чувствует.— И все благодаря тебе, мама, — добавила Элис.— Иди к столу, дорогая, — сказала миссис Линкрофт. — Я сейчас подам обед.Как приятно, подумала я, когда мать и дочь так привязаны друг к другу.
Сэру Уилльяму стало действительно немного лучше, потому что на следующий день миссис Линкрофт радостно сообщила мне, что он выразил желание послушать мою игру. С того несчастного случая, когда я играла «Пляску смерти», меня больше не приглашали развлечь его музыкой. И это было вполне понятно. Любое напоминание о том ужасном происшествии могло его расстроить. И то, что он попросил меня поиграть для него, было хорошим знаком.— Исполните что-нибудь легкое и спокойное, — сказала миссис Линкрофт. — Он сам ничего не выбрал. Окреп еще недостаточно. Но вы сами знаете, что лучше всего сейчас для него сыграть.— Думаю — Шумана, — предложила я.— Вы правы. Но только не очень долго…Я немного нервничала, не в силах избавиться от воспоминания о том, что произошло в последний раз. Но как только я начала играть, ко мне вернулась прежняя уверенность.Через полчаса я остановилась, и когда повернулась, то от неожиданности вздрогнула: в комнате ко мне спиной стояла женщина. Она была в черной шляпе, украшенной лиловыми розами. Она смотрела на портрет Боумента, висевший на стене над камином. В первое мгновение я подумала, что это явился дух Изабеллы. Но тут раздался смешок, и на меня из-под черной шляпы взглянули лукавые глаза Сибилы.— Я испугала вас, — прошептала она. Мне пришлось признать это.— Если бы сэр Уилльям вас увидел, — добавила я, — ему бы стало…— Нет, он не может встать с кресла, — возразила Сибила. — И потом, тогда его напугала ваша игра. Очень было похоже…— Я играла то, что положили на пюпитр.— Знаю, знаю. Нисколько не виню вас, миссис Верлейн, — она рассмеялась. — Так значит, вы испугались, что своей игрой вызвали из могилы мою свояченицу, верно? Признавайтесь честно!— Но вы ведь этого и добивались, не так ли?— Нет, конечно, нет. У меня не было желания напугать вас. Я и не думала это делать. Я надела эту шляпу, потому что шла в сад. Но по дороге заглянула сюда. Вы меня не услышали, вы были слишком поглощены музыкой. Но сейчас с вами все в порядке? Вы очень выдержанны, даже после того, что случилось с вами во время пожара. Вы умеете владеть собой, как миссис Линкрофт. Ей приходится сохранять невозмутимость, чтобы не выдать себя. Вы стараетесь выглядеть спокойной по этой же причине?— Я не совсем понимаю вас.— Неужели? Уилльям сейчас спит. С ним все хорошо. Ваша музыка его умиротворила. «Музыка способна сердца свирепые смирять» Цитата из пьесы Уилльяма Конгрина (1670 — 1729) «Невеста на утренней заре».

. Сейчас он уже не свирепый человек, но когда-то был им. Пойдемте ко мне в студию. Я хочу вам кое-что показать. Я начала писать ваш портрет.— Как это любезно с вашей стороны.— Любезно? Нет, я это делаю вовсе не из любезности, а потому что теперь вы тоже участвуете в нашей жизни. Я ведь все вижу.— Но меня попросили сейчас поиграть сэру Уилльяму.— Он спит. Пойдемте. Вы должны посмотреть, что я сейчас пишу.Я подошла к двери и заглянула в комнату сэра Уилльяма.— Вы можете разбудить его, если продолжите играть.Сибила положила руку мне на плечо… маленькую руку с гибкими, нервными пальцами, на одном из которых когда-то было кольцо, которое она выбросила в море.— Пойдемте, я прошу вас, — уговаривала меня мисс Стейси, и я пошла с ней.В мастерской я сразу же признала себя на портрете, хотя он немного смутил меня. Неужели я действительно выгляжу такой холодной светской женщиной, какой она изобразила меня. Черты лица были переданы точно — слегка вздернутый нос, большие темные глаза и тяжелые темно-каштановые волосы. Выражению глаз придана была даже некоторая романтичность, над которой Пьетро не раз подшучивал. Но у этой женщины на портрете проявлялся налет какой-то неестественной изысканности, которой, я уверена, во мне не было.Несколько злорадное удовольствие доставило мисс Стейси мое смущение при взгляде на этот портрет.— Вы узнали себя, — решительно заявила она, будто я собиралась отрицать это.— Да, конечно. Нет никаких сомнений, что это мой портрет.Склонив голову набок, мисс Стейси проницательно на меня посмотрела:— Знаете, а вы начали меняться. Этот дом так на вас действует. Он всегда так или иначе влияет на каждого. Дом — это живое существо, вы не согласны, миссис Верлейн?Я ответила, что дом сделан из кирпича и известкового раствора, поэтому он вряд ли может быть живым.— Вы нарочно притворяетесь глупой, я знаю. Дома действительно живые. Подумайте только, что они перевидали на своем веку. Радости и трагедии… — лицо у нее страдальчески напряглось. — Эти стены видели, как я рыдала, рыдала до тех пор, пока у меня не осталось слез… и затем они стали свидетелями того, как я, словно феникс, возродилась и нашла для себя счастье в живописи. Вот что иногда происходит с большими художниками, миссис Верлейн. А я — художник, и это касается не только живописи. Сибила! Вот как окрестили меня родители. А вы знаете, что это имя означает — «мудрая женщина»?Я ответила, что знаю.— Так вот, я наблюдаю и познаю жизнь… и становлюсь мудрой. Вот — миссис Ренделл… когда-нибудь я, может быть, напишу и ее. Но она вся на поверхности, не так ли? Всем видно, что она собой представляет. Не надо ее растолковывать. Другие люди более сложные. Эми Линкрофт, например. О, это очень сокровенная женщина. И сейчас ее охватила тревога, я это чувствую. Она думает, что мне не видно. Но ее выдают руки. Они постоянно перекладывают вещи с места на место. Она очень хорошо научилась владеть своим лицом. Много работала над этим. Но у каждого есть какая-то особенность, которая выдает его. У Эми Линкрофт — постоянно движущиеся руки. Она живет в страхе. У нее есть какой-то секрет… страшный секрет, и поэтому она напугана. Но ей кажется, что никто не замечает этого. Но меня ведь неспроста назвали Сибилой, так что я все знаю.— Бедная миссис Линкрофт. Я уверена, что она очень хорошая женщина.— Вы видите то, что лежит на поверхности. Вы ведь не художник. Вы только музыкант. Но мы здесь не для того, чтобы говорить о миссис Линкрофт. Линкрофт? Ха! Ха! Да, мы пришли сюда, чтобы поговорить о вас. Вам нравится этот портрет?— Я уверена, в нем много достоинств. Мисс Стейси снова рассмеялась.— Не смешите меня, миссис Верлейн. Вы ведь прекрасно понимаете, что я не спрашиваю вас о достоинствах картины. Я спросила, понравилась ли она вам?— Я… Я не уверена.— Возможно, сейчас вы еще не такая… но завтра…— Что вы имеете в виду?— Я изображаю вас такой, какой вы становитесь. — Очень уверенная в себе женщина… очень подходит в жены настоятелю… и уже приобретает навыки, необходимые для супруги епископа. Эта супруга будет помогать успешной деятельности епископа, и поэтому скажут: «Нашему дорогому епископу очень повезло с женитьбой. Он так многим обязан своей деятельной супруге».— Мне кажется, вы кое-чему научились у цыган.— Вы прекрасно умеете вести беседу. Всегда у вас найдется, что сказать. Такое ценное качество для жены нашего дорогого епископа! — Сибила надула губки и сказала:— Мне совсем не нравится эта жена епископа, миссис Верлейн. Но это не будет иметь никакого значения, так как я совершенно не должна буду ее видеть, верно ведь? Но я хорошо могу себе представить, как она сидит за завтраком и улыбается мужу, который сидит по другую сторону прекрасно сервированного стола. Ну, это происходит много-много лет спустя, и она говорит мужу: «А как называлось то место, где мы встретились. Что-то такое, начинающееся с Лоувет. Какие там странные люди! Интересно, что с ними со всеми стало». А епископ наморщит лоб, пытаясь вспомнить название места, и не сможет. Но зато она вспомнит. Она пойдет к себе в спальню и будет думать, думать, и ей будет больно, потому что… потому что… Но вы не хотите, чтобы я продолжала?Сибила громко рассмеялась и убрала мой портрет с мольберта: за ним оказалась картина с тремя девушками.— Бедняжка Эдит! Интересно, как сейчас она выглядит. Но приятно вспомнить, какими они были, когда играли вместе. Одну минутку, у меня есть еще один ваш портрет.— Еще? Как вы быстро работаете.— Только когда мои руки направляют…— Кто направляет?— Если я скажу вам, что — Вдохновение, Интуиция и Дар, вы же не поверите мне, верно? Поэтому я ничего не скажу. Ну, а вот и снова вы. Смотрите.Она поставила картину на мольберт. И я снова узнала на ней себя, хотя портрет был совсем другим. Мои волосы свободно падали на плечи, лицо было озарено страстью, обнаженные плечи выступали из изумрудно-зеленых кружев. У меня перехватило дыхание. Портрет был очень красив, и я не могла оторвать от него глаз.Сибила тихонько пыхтела от восторга, поджав одну ножку, как ребенок.— Вам нравится?— Чудесный портрет. Но в жизни я не такая.— Вы и на том, другом портрете не такая… пока что.Я переводила взгляд с одного портрета на другой, и Сибила прошептала: «Я ведь говорила вам… говорила… Вот эта женщина счастлива, но в то же время грустна… Она живет полной жизнью. А другая пребывает в спокойствии и с годами будет становится все более удовлетворенной тем, что имеет. Коровы так же удовлетворены жвачкой, которую изо дня в день жуют. Вы знали это, миссис Верлейн».— Ну, и которая из этих женщин я? Невозможно же быть и той, и другой одновременно.— Но в каждом из нас — не одна, а несколько личностей. Вот я могла бы быть женой и матерью, если бы Гарри не обманул меня, если бы не встретил более богатую девушку. Хотя в любом случае он стал бы обманывать меня, но я бы об этом не знала. Мы не столько на самом деле знаем, сколько принимаем на веру. Вы согласны? Ести нет, то со временем придете к этой же мысли. Перед вами сейчас два пути, миссис Верлейн. Вам предстоит выбрать. Однажды вам уже пришлось делать выбор. О, вы не столь уж мудры, как хотите казаться. Тогда вам надо было принять очень серьезное решение… и вы отказались от музыки. Было ли это правильно… или ошибочно? Только вы можете сказать это, потому что для вас правильным является то, что вы сами считаете правильным. Возможно, вы как раз считаете, что сделали тогда ошибку. Но вам посчастливилось. Не всем выпадает возможность еще раз сделать выбор… — Она наморщила личико. — Вот мне оставалось только плакать. — Сибила приблизилась ко мне. — На этот раз, я думаю, вы предпочтете надежность, миссис Верлейн. Да, я уверена, вы так и сделаете…Сибила очень меня встревожила. Я была уверена, что она не в своем уме, однако…И тут я снова убедилась, что у Сибилы просто сверхъестественная способность читать мои мысли, так как она вдруг сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45