О нем мне рассказывала Роума, называя его Форос.— Да, наша земля действительно полна римской истории, — добавила я.— Но не во всей Британии это так.— Однако именно здесь многое связано с римлянами. Здесь они впервые ступили на нашу землю. Маяк указывал им дорогу через пролив.— Я никогда не задумывалась о том, что здесь жили римляне, — призналась Эдит, — пока не появились археологи и не нашли прямо в нашем парке остатки римского поселения.Пока мы разглядывали видневшиеся в отдалении развалины, на холме появился всадник. Он направлялся к нам. Я узнала его раньше Эдит, так как она была немного близорука, и поэтому успела заметить, как изменилось ее лицо, когда она сама его заметила. Сначала она побледнела, а потом вспыхнула.Нейпьер еще издали сдернул с головы шляпу и, помахивая ею, крикнул:— Какая приятная встреча!— О, Боже! — с тихим отчаянием воскликнула Эдит.Нейпьер несомненно видел, в какое состояние повергло Эдит его появление, и отреагировал на это презрительной усмешкой.— Что за лошадь вам дали? — приблизившись, спросил он резко. — Старину Доббина из детской конюшни?— Это… это Вишенка.— А у вас, миссис Верлен? Почему вы не сказали мне, что хотите покататься верхом. Я бы позаботился, чтобы вам дали отличную лошадь.— Боюсь, что для такой я не была бы достойной наездницей, мистер Стейси. Я очень мало ездила верхом.— Это упущение, которое следует наверстать. Верховая езда дает возможность размяться и получить удовольствие.— Это у вас такое мнение. Возможно, кому-то по душе другие занятия.— Вы возвращаетесь домой? — спросил Нейпьер. — Тогда позвольте мне поехать с вами.
Дорога назад была менее приятной, чем начало прогулки. Эдит нервничала. Улетучилась вся ее уверенность. Нейпьера неспешная езда по дороге не удовлетворяла, и он взял через поля, а нам пришлось последовать за ним. Он пускал лошадь кентером Легкий галоп.

, и мы были вынуждены делать то же самое; когда он перешел на галоп, моя лошадь тоже пустилась галопом, и я боялась, что, если понадобиться, то не сумею ее остановить. Краем глаза я видела, что бледная, как полотно, Эдит вцепилась от страха в поводья, и во мне поднялась сильнейшая неприязнь к мужчине, который заставляет так страдать свою жену.Когда мы оказались около дома с привидением, Нейпьер оглянулся на Эдит, чтобы посмотреть, как она реагирует на это. Я почувствовала, что страх охватил ее еще сильнее. Она старалась держаться поближе ко мне. Мной овладело негодование. Ведь Нейпьер прекрасно понимал, что творится с Эдит, и нарочно мучил ее. Могу себе представить, как во время прогулок он внезапно мог пуститься галопом, и Эдит вынуждена была делать то же самое… Ужасная мысль вдруг пришла мне в голову (может быть, под влиянием заброшенного дома с привидением, мимо которого мы проезжали). Что если и Нейпьер, как и муж той женщины в сером, хочет избавиться от Эдит? Что если он с какой-то злодейской целью берет ее на эти прогулки? Что если, будучи сам отличным наездником, он вдруг приведет ее туда, где очень рискованно ездить такой неуверенной наезднице, как Эдит. Он может там, внезапно пришпорив лошадь, поскакать галопом, и лошадь Эдит последует за ним… а она не сможет совладать с нею…Что за безумная мысль! Но все же…Моя лошадь вынесла меня вперед, и Нейпьер оказался рядом.— Вы станете прекрасной наездницей, миссис Верлейн, — сказал он. — Но осмелюсь предположить, что вы прекрасно можете преуспеть в чем угодно.— Польщена вашим столь высоким обо мне мнением.Позади раздался голос Эдит:— Пожалуйста! Подождите меня…Вишенка, склонив голову над изгородью, щипала листву. Эдит натягивала поводья, но лошадь и не думала слушаться. Казалось, в нее вселилось какое-то злое озорство, и она вознамерилась досаждать Эдит с таким же упорством, как и ее муж.Нейпьер с улыбкой смотрел на эту сцену. Бедняжка Эдит! Она была вся пунцовая от унижения. Я ненавидела мужчину, наслаждавшегося этим зрелищем.Затем Нейпьер позвал:— Вишенка! Давай вперед!И лошадь покорно оторвалась от жевания изгороди и рысцой пошла на голос, будто говоря: «Видите, какая стала послушная».— Не надо брать эту лошадь. Я же говорил вам, она хороша только для детей, — сказал Нейпьер. — Берите всегда Венеру.Эдит была готова разрыдаться.Как я ненавижу его, промелькнуло у меня в голове. Он садист. Ему доставляет удовольствие мучить свою жену.Нейпьер, видимо, уловил мое состояние, так как сказал:— Я и для вас найду подходящую лошадь. Увидите, Лапочка и с вами будет рада выкинуть какую-нибудь шуточку. Она слишком много общалась с детьми.Утро потеряло всю свою прелесть. Я была рада, когда впереди наконец показались стены Лоувет Стейси.
Довольно странным образом моя ненависть к Нейпьеру отразилась на моем отношении к одежде, которой со времени смерти Пьетро я уделяла очень мало внимания. Я заметила, что меня стало занимать, какой меня видит этот мужчина. Женщина уже не юная, с определенным жизненным опытом. Высокая, стройная, с бледным, но здоровым цветом лица. Пьетро как-то сказал, что кожа у меня напоминает цветущую магнолию. Это сравнение так мне тогда понравилось, что я до сих пор его помню. У меня небольшой, слегка вздернутый нос и большие черные глаза, — несколько необычное сочетание. Густые прямые волосы. Не красавица, но с другой стороны, не лишена привлекательности. Нельзя сказать, чтобы я была недовольна своей внешностью. Правильно подобранные цвета и фасон могли произвести нужный эффект. Как однажды сказала мисс Элджин, одежда творит со мной чудеса.Я вспомнила эти слова, когда натягивала на себя платье бледного розовато-лилового цвета, одного из тех, что мне больше всего идут. Накинув сверху пальто, я отправилась на прогулку. Мне надо было многое обдумать.Во-первых, мое положение в этом доме. Я больше ни разу не играла для сэра Уилльяма, не намечалось и никаких музыкальных вечеров для гостей. Мой день не был загружен занятиями с ученицами. Может быть, скоро решат, что я не отрабатываю свой хлеб. Правда, миссис Линкрофт сказала, что у сэра Уилльяма есть какие-то планы, но после моего приезда он неважно себя чувствует, — когда ему станет лучше, уверила она меня, дел прибавится.Я старалась не думать о Нейпьере. Этот человек, говорила я себе, не очень приятная тема для размышлений. Но я не могла отделаться от мыслей о нем и его отношениях с Эдит. Роума, конечно, тоже не выходила у меня из головы. Мне хотелось более основательно вести свое расследование, но я боялась вызвать подозрение. И так мой интерес к ее исчезновению проявлялся уж слишком рьяно. Мысли о Роуме привели меня к месту раскопок. Я бродила там, вспоминая ее, и она так ярко вставала в моей памяти, что мне чудилось, что она рядом со мной.Вокруг не было ни души. Видимо, находки Роумы не были столь значительными, по сравнению с другими на этом побережье, и после первой вспышки интерес к ним угас.Почему Роума ничего не дала мне знать? Я непрестанно задавала себе этот вопрос. Единственное, что могло ей помешать, это смерть.Смерть! — прошептала я, и перед глазами промелькнула вереница милых сердцу картин из нашего детства. Любимая моя, прямодушная Роума, в ней не было ни капли зла, единственный ее недостаток состоял в том, что ее интересовала только археология, и она не понимала тех, кто был к ней равнодушен.Я подошла к домику, где она жила тогда и где я останавливалась, когда приезжала к ней. В то время я не встречала никого из тех, кто теперь окружал меня в Лоувет Стейси. Надеюсь, никто и не видел меня. Если бы тогда кто-нибудь меня заметил и теперь узнал, то это бы, наверняка, уже обнаружилось.Домик выглядел совсем заброшенным. Дверь оказалась не заперта. Тревожно скрипнули половицы. Я переступила порог и вошла.Вот и знакомая комната. Стол, за которым я наблюдала, как реставрируют мозаику. На нем все еще лежали несколько кисточек, остроконечный скребок; в углу стояло ведро с лопаткой. У стены старая керосиновая печурка, на которой Роума готовила свою неприхотливую еду, и большой металлический бочонок для керосина. Многое говорило о том, что здесь жили археологи.Вот из этого домика однажды ушла Роума и больше не вернулась.Но куда, куда она могла пойти? Она никогда не ходила гулять просто так, без дела. У нее всегда была какая-то цель. Что же произошло в тот день, когда она, упаковав вещи, вышла из дома?Ответ был где-то здесь, рядом. У меня почему-то возникла полная в этом уверенность.Я решила подняться по винтовой лестнице, которая вела из этой комнаты на второй этаж. Ступеньки шли круто вверх и кончались у массивной двери. Она открывалась в глухую комнатку, из которой был вход в маленькую спальню с крошечным зарешеченным окном. Я вспомнила, как сумеречно здесь было даже в полдень. Когда я гостила у Роумы, то спала в этой комнате на походной кровати, а Роума в соседней.Я толкнула массивную дверь и заглянула внутрь. Кроватей там не было. Видимо, Роума успела сложить их, приготовив к отъезду.Меня пробрал озноб. От толстых каменных стен исходил холод. Я шептала про себя: «Роума, что случилось с тобой в тот день, Роума?»Я стояла у маленького окошка, глядя вниз на раскопки. Роуму интересовала здесь только работа.Она начинала говорить о ней уже с утра, поспешно умываясь подогретой на печурке водой. О чем она думала в тот свой последний день? Об отъезде? О каких-то новых планах?Итак, она умылась, и что потом? Надела свое невзрачное пальто поверх простого платья, единственным неизменным украшением на ней были бусы из грубой керамики или необработанной бирюзы, и затем вышла из дома. Роума прошла через раскопки, вдыхая чистый свежий воздух, который всегда так любила и направилась… в никуда.Закрыв глаза, я представила себе, как она идет через парк. Куда? Зачем?Ответ мог быть только здесь, в этом домике.Вдруг я услышала внизу какие-то звуки. Меня охватила дрожь. Я вспомнила слова Оллегры: «У вас когда-нибудь вставали волосы дыбом?» Внезапно я осознала, что нахожусь в заброшенном домике, в пустынном уголке парка, и в голове у меня промелькнуло: «Ты пришла сюда, чтобы выяснить, что произошло с Роумой. Возможно, ты узнаешь, если то же самое произойдет и с тобой».Шаги в тишине. Скрип половиц. Кто-то еще находится сейчас в этом домике.Я кинула взгляд на окно. Но я уже заранее знала, что оно слишком маленькое, через него не убежишь. Но почему вдруг у меня возникло это чувство опасности, ведь кто-то мог просто зайти посмотреть этот заброшенный дом.Наверное, у меня слишком разыгралось воображение. И все же меня не отпускало ощущение, что Роума где-то рядом… предупреждает меня об опасности.Я прижалась к стене, прислушиваясь к звукам, идущим снизу. Нет, мой страх — это лишь плод воспаленного воображения. Он возник только потому, что здесь в свой последний день находилась Роума. И теперь в этом домике мне мерещится ее присутствие. Дух Роумы витает здесь, ведь говорят же, что людям являются привидения именно тех, кто внезапно был вырван из жизни. Да, дух Роумы предупреждает меня сейчас: «Будь осторожна!»И тут я услышала скрип. Скрип лестничной ступеньки. Кто-то поднимался наверх в спальню. Кто бы это ни был, надо мужественно его встретить. Я засунула дрожащие руки в карманы пальто, вышла из спальни, миновала глухую комнатку… И только хотела открыть дверь, как она тихо распахнулась, и за ней оказался Нейпьер. Мне почудилось, что он навис надо мной, как скала, таким большим казался он в этой маленькой комнате; сердце у меня учащенно забилось. Нейпьер улыбнулся, прекрасно понимая, что творится со мной.— Я видел, как вы вошли в домик, — сказал он. — Меня заинтересовало, что могло привлечь вас сюда.Так как я ничего не ответила, он продолжал:— Вы удивлены моим появлением?— Да, — я пыталась овладеть собой, сердито спрашивая себя, почему у меня такое глупое ощущение страха, и еще глупее то, что я выдаю его. Этот мужчина настоящий хулиган, — подумала я, наибольшее удовольствие для него — пугать людей. Поэтому он неслышно вошел в дом, а затем тихо прокрался по лестнице наверх.— Неужели вы думаете, что вас одну могут интересовать Сокровища Прошлого. — Он произнес последние два слова так, что они прозвучали с большой буквы. Он словно знал, что тут обитает дух Роумы, и ему хотелось подразнить его.— Нет, я далека от такой мысли. Я знаю, что многих интересует прошлое, — ответила я ему как можно спокойнее.— Но только не семейство Стейси. Вы, наверное, слышали, что сначала отец был против того, чтобы здесь велись раскопки.— Но потом он все-таки согласился.— Уговоры оказались слишком напористыми. И поэтому… во имя культурных ценностей…— Да, — перебила я его, — к счастью его смогли уговорить.В глазах Нейпьера вспыхнули смешинки.— Победа знания над невежеством, — произнес он.— Совершенно верно.Я двинулась к двери. Нейпьер не загораживал мне дорогу, поэтому и не подумал посторониться. Но проход был столь узок, что у двери я оказалась прижатой к нему. Я остановилась в нерешительности. Мне не хотелось, чтобы он понял, насколько мне неприятно его присутствие.— Что же все-таки привело вас в этот дом? — спросил он. — Любопытство, наверное. Я уже успел заметить, что вы очень… любознательны, миссис Верлейн.— Не больше, чем большинство людей.— Но я всегда считал, — продолжил Нейпьер, — что проявлять любопытство дурно. Хотя, с другой стороны, это почти добродетель. Разве не добродетельно интересоваться себе подобными?— Излишняя добродетельность обычно оборачивается своей противоположностью.— Вы совершенно правы. А вы знаете, что один археолог жил здесь?— Неужели?— Та исчезнувшая женщина.— Что же с ней случилось?— Говорят, что какое-то божество разъярилось и утащило ее в бездну. Но я так не думаю. А вы?Он приблизился ко мне и, пристально глядя мне в глаза, произнес:— Вы напоминаете мне эту женщину.У меня мелькнуло: «Он знает. Ему известно, почему я приехала сюда. Ведь не так уж трудно было бы узнать, что я, жена Пьетро Верлейна, — сестра известного археолога Роумы Брэнден. Об этом могли писать в газетах. Возможно, он догадался, что я здесь, чтобы раскрыть загадку исчезновения Роумы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45