https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/ekonom/
В палату торговые люди должны были ежегодно выбирать в бурмистры из гостей и каждой московской слободы по одному человеку с тем, чтобы один из них в течение месяца был президентом.
Почти ежедневно выплывали новые статьи расходов. Всё обветшавшее требовало настойчиво замены, преобразования.
- Минуло время, - то и дело повторяли Пётр, Меншиков и Гордон, - когда лишь на срок войны небогатый помещик становился солдатом. Кака цена командиру, коий дела военного не ведает, а в начальниках числится по то, что во дворянах родился!
Ближние в один голос твердили:
- Нам нужны полки, по иноземному образцу обученные! Нам и фитильная фузея ни к чему ныне, коли зрели мы в Европиях ружьё кремнёвое с привинченным к нему штыком.
Пётр Андреевич Толстой презрительно крутил носом.
- Тоже, прости Господи, царёво воинство! У одной половины - мушкеты, у другой - бердыши с иной прочею пустельгой. То ли ружья со штыками на них! Хочешь - стреляй, хочешь - коли! Добро бы обзавестись товарцем таким, покель свейский король до сего у себя не додумался.
- А деньги? - ломал пальцы Пётр и в упор глядел на Курбатова.
Прибыльщик нашёл удачный выход.
- Есть, государь! Удумал я, как казне пособить, - объявил он утром царю, едва тот поднялся с постели. - По твоему же подсказу удумал.
Пётр немедля назначил сидение.
Прибыльщик чванливо огляделся и по старой привычке скользнул рукой по гладко выбритому подбородку, как будто разглаживал бороду.
- Чеканка монеты, - пропустил он сквозь жёлтые тычки зубов и, чтобы увидеть, какое впечатление произвёл на государя, чуть скосил на сторону круглые глаза, - чеканка монеты, ежели с толком, суть главная корысть всякому государству…
И напыжился:
- Во! Превыше всего - чеканка с толком.
Внимательно выслушав дьяка, Пётр сам уже деловито продолжал говорить за него.
На сидении постановили накопившуюся в казне полноценную иноземную монету перечеканить с прибылью на русскую, более низкопробную.
Кроме того, государь приказал скупить хорошую, высокопробную русскую монету и перелить её в плохую, низкопробную.
…Прошёл месяц, и место высокопробной серебряной копейки заняла низкопробная.
Оставшийся от перечеканки излишек серебра сразу дал казне огромную прибыль.
То же самое проделали и с золотом. По стране пошли перелитые из иноземных полноценных монет червонцы.
И хотя червонец содержал в себе три четверти лигатуры, на лицевой его стороне было вытиснено изображение Петра, а на обороте красовался двуглавый орёл.
Государь повеселел.
- Не миновать стать-гулять нам в Балтийском море, - дружески похлопывал он Курбатова по плечу. - А пораскинем умом, глядишь, найдём казну и не для единого Балтийского, но и для Черноморского походу.
- А не миновать, ваше царское величество, - уверенно подтверждал дьяк. - По твоему наущению из камня золото выкуем, государь.
- Из камня не из камня, - ухмылялся царь, - а из руды попытаемся золота пораздобыть. Чай, памятуешь, что пустил я уже на левом берегу реки Алгачи Нерчинский завод, да строю завод на Невье, под деревнею Федьковскою, да готовлю содеять рудники в Верхотурье и иных местах…
Деньги начали падать, обесцениваться, но это не волновало Петра. В своём увлечении он не видел и не хотел видеть тех пагубных последствий, которыми могла закончиться перечеканка хороших монет в плохие.
Полный радужных надежд на будущее, царь укатил в Воронеж, чтобы поторопить адмиралтейца Протасьева с постройкою судов.
Но недолго ему пришлось пробыть на воронежских верфях: из Москвы прискакал гонец с вестью о кончине Франца Яковлевича Лефорта.
Пётр спешно вернулся в столицу хоронить любимца, павшего жертвой перепоя. После погребения он сам до того напился с горя, что его замертво увезли из Лефортовой усадьбы.
Место Франца Яковлевича Лефорта занял Фёдор Головин.
Надзор же за флотом был поручен вице-адмиралу Крюйсу.
Вскоре царь снова собрался в Воронеж. Перед самым отъездом у него попросил строгой «авдиенции» князь-кесарь.
- Государь, - засипел не пришедший ещё в себя после поминок Фёдор Юрьевич. - Горько мне было глядеть, как кручинишься ты по Лефорте, помяни, Господи, душу его, хоть и подлый был человечишко, сучий сын, Лютер богопротивный.
Царь сдвинул брови.
- Болтлив ты, князь… Как бы язык не укоротил я тебе.
Угроза царя не произвела на Федора Юрьевича никакого впечатления. Он спокойно стоял враскорячку и, пока Пётр ругался, сосредоточенно ковырял пальцем в носу.
- И порешил я, ваше царское величество, радостью порадовать тебя, - шёпотом произнёс Ромодановский, когда Пётр умолк. - Батюшка твой, блаженной и вечной памяти гораздо тихий наш государь Алексей Михайлович, царство небесное и вечный покой, великую честь показал мне, доверил тьму тем денег серебряных и голландских ефимков.
Пётр вздрогнул и с таким предельным любопытством уставился на широкую пасть Ромодановского, как будто норовил высмотреть все княжеское нутро.
- И наказал мне царь Алексей Михайлович, упокой, Господи, душу его, захоронить деньги сии в особой каморе при Тайной канцелярии, а выдать казну ту лишь на крайние нужды военные.
Государь не так обрадовался неожиданно свалившемуся богатству, как поразился честности князя.
- И ты не утаил добро, в коробы свои не перетащил?
Точно бичом хлестнули Федора Юрьевича. Он сжал кулаки и так цокнул клыками, что из глаз его посыпались искры.
- Рюрикович я, государь!
Пётр искупил свою вину перед Ромодановским троекратным поцелуем и многократным чоканьем кубков. Примирение между Романовыми и Рюриковичами состоялось.
Вечером хмельной царь выехал в Воронеж. В кармане его немецкой куртки лежал приказ, которым по всему воронежскому краю строжайше запрещалась рубка леса даже для топки.
На запятках царёвой колымаги дремал захваченный из Москвы для расправы с порубщиками большой умелец своего дела - заплечный мастер Антипка.
Глава 37
ПРОТИВУ «СВЕЙСКИХ ЗЛОДЕЕВ»
Ещё в октябре семь тысяч двести шестого года юный король Швеции Карл Двенадцатый извещал Петра, что намерен жить с соседями в твёрдом согласии, а потому хочет отправить на Москву, на основании Кардисского трактата, полномочных послов, которые должны подтвердить прежние мирные договоры.
Царь ответил, что дружба такого могущественного владыки, как свейский король, принимается им с великой благодарностью.
Это происходило в те дни, когда Пётр только что договорился в Раве с Августом Вторым Саксонским во что бы то ни стало идти на шведов войной.
Август Второй, так же как московский царь, усиленно готовился к брани, лелея мечту вернуть Польше захваченные шведами Лифляндию и Эстляндию.
Был у Петра и Августа ещё один союзник - Дания, для которой Швеция создала под боком непримиримого врага, герцога шлезвиг-голштейнского.
Дания и Польша считали себя жестоко обобранными и всеми силами стремились как можно теснее сдружиться с Московией, разжечь в ней ненависть к Швеции, не возвратившей России после Кардисского мира семь тысяч сто шестьдесят девятого года ни Ингрии, ни Карелии.
То и дело из Польши и Дании наезжали на Москву дипломаты с тайными поручениями.
Пётр запирался с ними в Преображенском и в присутствии самых доверенных людей подробно обсуждал план совместных действий против «свейских злодеев».
На всех сидениях неизменно присутствовал Гордон.
Царь с большим вниманием прислушивался к каждому слову генерала, в преданность которого давно уже верил, во всём соглашался с ним и, когда тот кончал, с болезненным вздохом поглаживал заскорузлой ладонью по его старческой спине.
- Эх, Пётр Иванович, кабы вернуть тебе годы, кабы можно человеку младость вернуть, Пётр Иванович… Сколько бы чудес натворили с тобою мы, старик, в Финском заливе!..
Шотландец выдавливал улыбку на круглом, до синевы выбритом лице.
- Послюжу я ещё тебя, ваш сарский велишеств… Я имей надежда на Бог… - И слезливо моргал: - А как будем иметь побед, с помощь Божи швед будем побивать, отпустит меня cap Пётр умираль на родин, где умирай мой родитель… Шотландии пемирайль. Отпускай меня после побед над Карл Двенасат…
Мечта, упрямая, до боли настойчивая - вернуться в Шотландию, хотя бы для того чтобы умереть на родной стороне, ни на мгновенье не оставляла Гордона.
И чем дряхлее становилось обрюзгшее, когда-то словно из стали отлитое тело, тем неуёмнее томила душу тоска по далёкой отчизне.
Пётр никогда не отвечал на просьбу Гордона, но по хмурящемуся царёву лбу и вздрагивающей родинке на правой щеке генерал отчётливо читал ответ.
Бодрый, жизнерадостный вернулся как-то Гордон с сидения, на котором с успехом защитил свой план нападения на Ингерманландию.
Государь до того остался доволен докладом старика, что сам заговорил о Шотландии.
- Доподлинно, Пётр Иванович, многих милостей достоин ты. И ведай: как свейских побьём злодеев, так с Богом на родину сбирайся. Ей, душевно тебе говорю. Жалко расставаться с тобой, а все же противу воли твоей не пойду.
Помолодел генерал. Вскочив с лавки, он пристукнул ухарски каблуками и, выставив по-военному грудь, отрубил, как бы отдавая команду:
- Бомбардир Петру Алекзееву, императору будущи вся Рюс, вовеки слав!
- И вашей генеральской чести, наставник мой в бранных делах, ура и память на Руси во века!
Дома генерал Патрик Гордон горячо помолился на сон грядущий и, едва приклонив к подушке голову, сладко заснул.
Поутру денщик, удивившись, что генерал, всегда поднимавшийся на рассвете, так долго не кличет его, вошёл в опочивальню без спроса.
Вытянувшись на постели, с лицом, застывшим в счастливой улыбке, с полуоткрытыми глазами, чуть удивлённо уставившимися в пустоту, лежал мёртвый генерал Патрик Гордон.
Смерть шотландца удручила Петра. Он не отходил от покойника, присутствовал на заупокойной мессе и вместе с Меншиковым, Головиным и Шафировым вынес гроб к катафалку.
На кладбище, сняв шляпу и трижды перекрестившись, царь первый бросил в могилу лопату земли и гулко глотнул слюну.
- Я даю тебе, воину верному, учителю, споручнику моему, единую горсть земли, а ты дал мне целое государство земли с Азовом.
Чтобы рассеяться, не так остро чувствовать горе, царь со всем флотом, состоявшим из восьмидесяти шести судов, построенных в Воронеже, двадцать седьмого апреля поплыл через морские гирла в Азовское море.
Восемнадцатого августа Пётр прибыл в Керчь.
В знак приветствия туркам он приказал открыть пальбу из всех орудий.
В городе поднялся переполох. Разгневанный паша, сопровождаемый толпой турок, явился к государю и резко потребовал объяснений.
- Кто так, без предупреждения, воюет?
- Герценкинд! Да мы, ей, не со злом. Мы салютуем вам. Почтенье, сиречь, показываем, - расхохотался царь, довольный тем, что напугал турок.
Толмач поклонился паше.
- Великий государь просит тебя пропустить в море корабль на котором плывёт думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев, послом назначенный в Константинополь.
Паша ещё пуще запетушился:
- Море турецкое - и никто, кроме турок, не смеет плавать в море турецком!
- Кочевряжится как, - ухмыльнулся насмешливо царь и вдруг зло ощерился. - А коли ты такие разговоры с нами ведёшь, на ж тебе, Магометово гузно, всей эскадрой проводим посланника своего!
Не имевший никаких предписаний из Константинополя и не надеявшийся на свои вооружённые силы, паша почёл за лучшее уступить.
Не взглянув на государя, он крепко выругался и покинул царский корабль.
В Швецию в качестве дипломата с поручением заявить о расположении царя к миру был отправлен князь Хилков.
Но основной задачей князя было другое: Пётр приказал ему собрать подробные сведения о военных силах Карла Двенадцатого и об отношениях Швеции к другим державам.
Москва готовилась к войне и потому изыскивала все меры к тому, чтобы добыть как можно больше денег
- Деньги суть артерии войны, - твердил день и ночь государь. - Без денег словно без рук на войне. На разбой пойду, а денег добуду!
Прибыльщики старались как только могли. Они придумывали самые чудовищные налоги и пошлины.
Пётр усиленно скупал иноземное вооружение. Однако чужестранные фузеи были так дороги, что нечего было и думать о приобретении всего необходимого запаса.
Тогда государь вызвал на Москву Никиту Демидова.
Демидов явился в Преображенское с гостинцем. Поклонившись в ноги государю, он подал ему отлично сработанную фузею.
- Помилуй, ваше царское величество, прими в дар незатейливое рукомесло моё.
Царь принял гостинец с великой радостью.
- Неужто сам смастерил?
- Сам, государь, разве что чуток сын подмогнул, - широко улыбнулся Никита и окинул фузею взглядом оценщика. - Добра штучка, слов нету, да, сдаётся мне, не дорогонька ли?
- А какая цена?
- Да не малая, ваше царское величество, по рупь восемь гривен не меньше продать могу.
Пётр ахнул от неожиданности:
- Да ведомо ли тебе, родимый ты мой, что цена фузеи за рубежом двенадцать, а то и все пятнадцать рублёв!
Подарив кузнецу сто рублей, царь отдал ему в Малиновой засеке под Тулой восемь десятин земли для добывания железной руды и заказал большое количество ружей.
Уезжая, Никита поднёс Шафирову сполна причитающую ему часть со всей суммы заказа, а по пути, «про всякий случай, чтобы ублажить нужного человека», вручил «поминки» и Меншикову.
Глава 38
ПОД НАРВОЙ
- Отныне возвеличится Русь! - с гордой уверенностью объявил Пётр ближним, размахивая цидулой, полученной из Константинополя от Украинцева. - Добрые вести. Приспел час. С Портою докончание! Одним ворогом менее! Нынче приспело время дерзнуть на бой с Карлом! Скоро, скоро Московия азиатская будет державой европской!
Он запрокинул голову и величественно поднял руку.
- А посему, чтобы памятовали, с коих лет зачалось в скорбех и муках доподлинное рождение великомощной державы нашей, порешил я исчислять лета не от сотворения мира, но от Рождества Христова, как ведётся сие во всех цивилизованных государствах.
Никто не осмелился выступить с возражением. И двадцатого декабря семь тысяч двести седьмого года Шафиров составил для объявления всем «верноподданным» указ о новом летоисчислении:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Почти ежедневно выплывали новые статьи расходов. Всё обветшавшее требовало настойчиво замены, преобразования.
- Минуло время, - то и дело повторяли Пётр, Меншиков и Гордон, - когда лишь на срок войны небогатый помещик становился солдатом. Кака цена командиру, коий дела военного не ведает, а в начальниках числится по то, что во дворянах родился!
Ближние в один голос твердили:
- Нам нужны полки, по иноземному образцу обученные! Нам и фитильная фузея ни к чему ныне, коли зрели мы в Европиях ружьё кремнёвое с привинченным к нему штыком.
Пётр Андреевич Толстой презрительно крутил носом.
- Тоже, прости Господи, царёво воинство! У одной половины - мушкеты, у другой - бердыши с иной прочею пустельгой. То ли ружья со штыками на них! Хочешь - стреляй, хочешь - коли! Добро бы обзавестись товарцем таким, покель свейский король до сего у себя не додумался.
- А деньги? - ломал пальцы Пётр и в упор глядел на Курбатова.
Прибыльщик нашёл удачный выход.
- Есть, государь! Удумал я, как казне пособить, - объявил он утром царю, едва тот поднялся с постели. - По твоему же подсказу удумал.
Пётр немедля назначил сидение.
Прибыльщик чванливо огляделся и по старой привычке скользнул рукой по гладко выбритому подбородку, как будто разглаживал бороду.
- Чеканка монеты, - пропустил он сквозь жёлтые тычки зубов и, чтобы увидеть, какое впечатление произвёл на государя, чуть скосил на сторону круглые глаза, - чеканка монеты, ежели с толком, суть главная корысть всякому государству…
И напыжился:
- Во! Превыше всего - чеканка с толком.
Внимательно выслушав дьяка, Пётр сам уже деловито продолжал говорить за него.
На сидении постановили накопившуюся в казне полноценную иноземную монету перечеканить с прибылью на русскую, более низкопробную.
Кроме того, государь приказал скупить хорошую, высокопробную русскую монету и перелить её в плохую, низкопробную.
…Прошёл месяц, и место высокопробной серебряной копейки заняла низкопробная.
Оставшийся от перечеканки излишек серебра сразу дал казне огромную прибыль.
То же самое проделали и с золотом. По стране пошли перелитые из иноземных полноценных монет червонцы.
И хотя червонец содержал в себе три четверти лигатуры, на лицевой его стороне было вытиснено изображение Петра, а на обороте красовался двуглавый орёл.
Государь повеселел.
- Не миновать стать-гулять нам в Балтийском море, - дружески похлопывал он Курбатова по плечу. - А пораскинем умом, глядишь, найдём казну и не для единого Балтийского, но и для Черноморского походу.
- А не миновать, ваше царское величество, - уверенно подтверждал дьяк. - По твоему наущению из камня золото выкуем, государь.
- Из камня не из камня, - ухмылялся царь, - а из руды попытаемся золота пораздобыть. Чай, памятуешь, что пустил я уже на левом берегу реки Алгачи Нерчинский завод, да строю завод на Невье, под деревнею Федьковскою, да готовлю содеять рудники в Верхотурье и иных местах…
Деньги начали падать, обесцениваться, но это не волновало Петра. В своём увлечении он не видел и не хотел видеть тех пагубных последствий, которыми могла закончиться перечеканка хороших монет в плохие.
Полный радужных надежд на будущее, царь укатил в Воронеж, чтобы поторопить адмиралтейца Протасьева с постройкою судов.
Но недолго ему пришлось пробыть на воронежских верфях: из Москвы прискакал гонец с вестью о кончине Франца Яковлевича Лефорта.
Пётр спешно вернулся в столицу хоронить любимца, павшего жертвой перепоя. После погребения он сам до того напился с горя, что его замертво увезли из Лефортовой усадьбы.
Место Франца Яковлевича Лефорта занял Фёдор Головин.
Надзор же за флотом был поручен вице-адмиралу Крюйсу.
Вскоре царь снова собрался в Воронеж. Перед самым отъездом у него попросил строгой «авдиенции» князь-кесарь.
- Государь, - засипел не пришедший ещё в себя после поминок Фёдор Юрьевич. - Горько мне было глядеть, как кручинишься ты по Лефорте, помяни, Господи, душу его, хоть и подлый был человечишко, сучий сын, Лютер богопротивный.
Царь сдвинул брови.
- Болтлив ты, князь… Как бы язык не укоротил я тебе.
Угроза царя не произвела на Федора Юрьевича никакого впечатления. Он спокойно стоял враскорячку и, пока Пётр ругался, сосредоточенно ковырял пальцем в носу.
- И порешил я, ваше царское величество, радостью порадовать тебя, - шёпотом произнёс Ромодановский, когда Пётр умолк. - Батюшка твой, блаженной и вечной памяти гораздо тихий наш государь Алексей Михайлович, царство небесное и вечный покой, великую честь показал мне, доверил тьму тем денег серебряных и голландских ефимков.
Пётр вздрогнул и с таким предельным любопытством уставился на широкую пасть Ромодановского, как будто норовил высмотреть все княжеское нутро.
- И наказал мне царь Алексей Михайлович, упокой, Господи, душу его, захоронить деньги сии в особой каморе при Тайной канцелярии, а выдать казну ту лишь на крайние нужды военные.
Государь не так обрадовался неожиданно свалившемуся богатству, как поразился честности князя.
- И ты не утаил добро, в коробы свои не перетащил?
Точно бичом хлестнули Федора Юрьевича. Он сжал кулаки и так цокнул клыками, что из глаз его посыпались искры.
- Рюрикович я, государь!
Пётр искупил свою вину перед Ромодановским троекратным поцелуем и многократным чоканьем кубков. Примирение между Романовыми и Рюриковичами состоялось.
Вечером хмельной царь выехал в Воронеж. В кармане его немецкой куртки лежал приказ, которым по всему воронежскому краю строжайше запрещалась рубка леса даже для топки.
На запятках царёвой колымаги дремал захваченный из Москвы для расправы с порубщиками большой умелец своего дела - заплечный мастер Антипка.
Глава 37
ПРОТИВУ «СВЕЙСКИХ ЗЛОДЕЕВ»
Ещё в октябре семь тысяч двести шестого года юный король Швеции Карл Двенадцатый извещал Петра, что намерен жить с соседями в твёрдом согласии, а потому хочет отправить на Москву, на основании Кардисского трактата, полномочных послов, которые должны подтвердить прежние мирные договоры.
Царь ответил, что дружба такого могущественного владыки, как свейский король, принимается им с великой благодарностью.
Это происходило в те дни, когда Пётр только что договорился в Раве с Августом Вторым Саксонским во что бы то ни стало идти на шведов войной.
Август Второй, так же как московский царь, усиленно готовился к брани, лелея мечту вернуть Польше захваченные шведами Лифляндию и Эстляндию.
Был у Петра и Августа ещё один союзник - Дания, для которой Швеция создала под боком непримиримого врага, герцога шлезвиг-голштейнского.
Дания и Польша считали себя жестоко обобранными и всеми силами стремились как можно теснее сдружиться с Московией, разжечь в ней ненависть к Швеции, не возвратившей России после Кардисского мира семь тысяч сто шестьдесят девятого года ни Ингрии, ни Карелии.
То и дело из Польши и Дании наезжали на Москву дипломаты с тайными поручениями.
Пётр запирался с ними в Преображенском и в присутствии самых доверенных людей подробно обсуждал план совместных действий против «свейских злодеев».
На всех сидениях неизменно присутствовал Гордон.
Царь с большим вниманием прислушивался к каждому слову генерала, в преданность которого давно уже верил, во всём соглашался с ним и, когда тот кончал, с болезненным вздохом поглаживал заскорузлой ладонью по его старческой спине.
- Эх, Пётр Иванович, кабы вернуть тебе годы, кабы можно человеку младость вернуть, Пётр Иванович… Сколько бы чудес натворили с тобою мы, старик, в Финском заливе!..
Шотландец выдавливал улыбку на круглом, до синевы выбритом лице.
- Послюжу я ещё тебя, ваш сарский велишеств… Я имей надежда на Бог… - И слезливо моргал: - А как будем иметь побед, с помощь Божи швед будем побивать, отпустит меня cap Пётр умираль на родин, где умирай мой родитель… Шотландии пемирайль. Отпускай меня после побед над Карл Двенасат…
Мечта, упрямая, до боли настойчивая - вернуться в Шотландию, хотя бы для того чтобы умереть на родной стороне, ни на мгновенье не оставляла Гордона.
И чем дряхлее становилось обрюзгшее, когда-то словно из стали отлитое тело, тем неуёмнее томила душу тоска по далёкой отчизне.
Пётр никогда не отвечал на просьбу Гордона, но по хмурящемуся царёву лбу и вздрагивающей родинке на правой щеке генерал отчётливо читал ответ.
Бодрый, жизнерадостный вернулся как-то Гордон с сидения, на котором с успехом защитил свой план нападения на Ингерманландию.
Государь до того остался доволен докладом старика, что сам заговорил о Шотландии.
- Доподлинно, Пётр Иванович, многих милостей достоин ты. И ведай: как свейских побьём злодеев, так с Богом на родину сбирайся. Ей, душевно тебе говорю. Жалко расставаться с тобой, а все же противу воли твоей не пойду.
Помолодел генерал. Вскочив с лавки, он пристукнул ухарски каблуками и, выставив по-военному грудь, отрубил, как бы отдавая команду:
- Бомбардир Петру Алекзееву, императору будущи вся Рюс, вовеки слав!
- И вашей генеральской чести, наставник мой в бранных делах, ура и память на Руси во века!
Дома генерал Патрик Гордон горячо помолился на сон грядущий и, едва приклонив к подушке голову, сладко заснул.
Поутру денщик, удивившись, что генерал, всегда поднимавшийся на рассвете, так долго не кличет его, вошёл в опочивальню без спроса.
Вытянувшись на постели, с лицом, застывшим в счастливой улыбке, с полуоткрытыми глазами, чуть удивлённо уставившимися в пустоту, лежал мёртвый генерал Патрик Гордон.
Смерть шотландца удручила Петра. Он не отходил от покойника, присутствовал на заупокойной мессе и вместе с Меншиковым, Головиным и Шафировым вынес гроб к катафалку.
На кладбище, сняв шляпу и трижды перекрестившись, царь первый бросил в могилу лопату земли и гулко глотнул слюну.
- Я даю тебе, воину верному, учителю, споручнику моему, единую горсть земли, а ты дал мне целое государство земли с Азовом.
Чтобы рассеяться, не так остро чувствовать горе, царь со всем флотом, состоявшим из восьмидесяти шести судов, построенных в Воронеже, двадцать седьмого апреля поплыл через морские гирла в Азовское море.
Восемнадцатого августа Пётр прибыл в Керчь.
В знак приветствия туркам он приказал открыть пальбу из всех орудий.
В городе поднялся переполох. Разгневанный паша, сопровождаемый толпой турок, явился к государю и резко потребовал объяснений.
- Кто так, без предупреждения, воюет?
- Герценкинд! Да мы, ей, не со злом. Мы салютуем вам. Почтенье, сиречь, показываем, - расхохотался царь, довольный тем, что напугал турок.
Толмач поклонился паше.
- Великий государь просит тебя пропустить в море корабль на котором плывёт думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев, послом назначенный в Константинополь.
Паша ещё пуще запетушился:
- Море турецкое - и никто, кроме турок, не смеет плавать в море турецком!
- Кочевряжится как, - ухмыльнулся насмешливо царь и вдруг зло ощерился. - А коли ты такие разговоры с нами ведёшь, на ж тебе, Магометово гузно, всей эскадрой проводим посланника своего!
Не имевший никаких предписаний из Константинополя и не надеявшийся на свои вооружённые силы, паша почёл за лучшее уступить.
Не взглянув на государя, он крепко выругался и покинул царский корабль.
В Швецию в качестве дипломата с поручением заявить о расположении царя к миру был отправлен князь Хилков.
Но основной задачей князя было другое: Пётр приказал ему собрать подробные сведения о военных силах Карла Двенадцатого и об отношениях Швеции к другим державам.
Москва готовилась к войне и потому изыскивала все меры к тому, чтобы добыть как можно больше денег
- Деньги суть артерии войны, - твердил день и ночь государь. - Без денег словно без рук на войне. На разбой пойду, а денег добуду!
Прибыльщики старались как только могли. Они придумывали самые чудовищные налоги и пошлины.
Пётр усиленно скупал иноземное вооружение. Однако чужестранные фузеи были так дороги, что нечего было и думать о приобретении всего необходимого запаса.
Тогда государь вызвал на Москву Никиту Демидова.
Демидов явился в Преображенское с гостинцем. Поклонившись в ноги государю, он подал ему отлично сработанную фузею.
- Помилуй, ваше царское величество, прими в дар незатейливое рукомесло моё.
Царь принял гостинец с великой радостью.
- Неужто сам смастерил?
- Сам, государь, разве что чуток сын подмогнул, - широко улыбнулся Никита и окинул фузею взглядом оценщика. - Добра штучка, слов нету, да, сдаётся мне, не дорогонька ли?
- А какая цена?
- Да не малая, ваше царское величество, по рупь восемь гривен не меньше продать могу.
Пётр ахнул от неожиданности:
- Да ведомо ли тебе, родимый ты мой, что цена фузеи за рубежом двенадцать, а то и все пятнадцать рублёв!
Подарив кузнецу сто рублей, царь отдал ему в Малиновой засеке под Тулой восемь десятин земли для добывания железной руды и заказал большое количество ружей.
Уезжая, Никита поднёс Шафирову сполна причитающую ему часть со всей суммы заказа, а по пути, «про всякий случай, чтобы ублажить нужного человека», вручил «поминки» и Меншикову.
Глава 38
ПОД НАРВОЙ
- Отныне возвеличится Русь! - с гордой уверенностью объявил Пётр ближним, размахивая цидулой, полученной из Константинополя от Украинцева. - Добрые вести. Приспел час. С Портою докончание! Одним ворогом менее! Нынче приспело время дерзнуть на бой с Карлом! Скоро, скоро Московия азиатская будет державой европской!
Он запрокинул голову и величественно поднял руку.
- А посему, чтобы памятовали, с коих лет зачалось в скорбех и муках доподлинное рождение великомощной державы нашей, порешил я исчислять лета не от сотворения мира, но от Рождества Христова, как ведётся сие во всех цивилизованных государствах.
Никто не осмелился выступить с возражением. И двадцатого декабря семь тысяч двести седьмого года Шафиров составил для объявления всем «верноподданным» указ о новом летоисчислении:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120