- Поведу! - убеждённо подтверждал Пётр и снова мечтательно умолкал.
Пётр вернулся как-то в Преображенское на рассвете. Он был во хмелю. Его вели, почти волоком, под руки Голицын и Зотов.
В сенях их встретила дозорившая всю ночь Наталья Кирилловна.
- Антихристы! - ударила она изо всех сил Зотова по лицу. - Душегубы!
Зотов нырнул в дверь и исчез. Голицын юркнул за спину Петра.
Потеряв равновесие, царь растопырил беспомощно руки и рухнул на пол.
Наталья Кирилловна встревоженно склонилась к сыну. Её обдал удушливый запах винного перегара и табачного дыма. Она отшатнулась в ужасе и не своим голосом крикнула:
- Зелье курил?!
Пётр попытался что-то сказать, но только лизнул половицу и пьяно икнул.
Точно хлест бича, на щёку князя Бориса легла стремительно рука царицы.
- То ты! Ты загубил православную душу!.. - И вдруг с затаённой надеждою поглядела на Бориса Алексеевича.
- Скажи… Христа для… скажи мне истину: курил царь зелье богопротивное?
Голицын поник головой.
- Курил, государыня. Со мной да с Никитою.
Глава 40
НА КРЫМ!
Софья лязгнула зубами:
- Пойдём войною на Крым, а тем временем нас Нарышкины с потрохами сожрут! - И, меняя неожиданно резкий тон на заискивающий, обняла Федора Леонтьевича: - Много служб сослужил ты мне… Сослужи ещё одну…
- Повели, государыня - и, коль нужно, солнце сдеру с небес и к ногам повергну твоим!
- Го-су-да-ры-ня! - презрительно процедила царевна. - На словах государыня, а поразобраться - какая же я государыня, коли не венчалась на царство.
Шакловитый понял, чего от него хочет царевна. Осторожно высвободившись из её объятий, он схватил пальцами кадык и прошёлся по терему. С каждым мгновением выражение его лица становилось все наглей и самодовольней, а глаза загорались хищными разбойными огоньками. Он почувствовал, что настало время действовать в открытую.
- Ну, ладно, - обратился он к Софье так, как будто сидела перед ним не правительница, а простой челобитчик. - Ну, проведаю я у стрельцов, какая будет от них отповедь, ежели бы ты вздумала венчаться на царство, - мне-то какая корысть?
Царевну передёрнуло.
- А без корысти не можешь?
- Не, - просто, от души, ответил Фёдор Леонтьевич. - И рад бы, да претит, потому как я дьяк. Тебе, поди, ведомо, государыня: кой же дьяк воистину дьяк, ежели про мшел не думает!
- А за правду поклон тебе, - через силу улыбнулась Софья и таинственно подмигнула ему. - И неразумен же ты, Федюша! Неужто не догадался, что не об одной себе забочусь?
Она притянула к себе Шакловитого и поцеловала его в заячью губу.
- Да ежели я на царство сяду - вместно ли мне в девицах жить?
Припомнив роль королевы в новом своём сочинении, Софья слово в слово повторила её:
- Свет мой! Сколь сладостно лобзанье сахарных уст твоих! Когда побрачимся, в светлице чистой девичьей (при последних словах дьяк не мог сдержать ехидной усмешки), в светлице чистой девичьей тебя дожидаться я буду, как земля, в снегах потопшая, дожидается челомканья вешнего солнышка…
Она незаметно для себя увлеклась ролью и в порыве вдохновенья опустилась на колени перед Фёдором Леонтьевичем.
Шакловитый был потрясён.
- Ты?! Ты, дщерь государя всея Русии, на коленях перед безродным смердом? - воскликнул он и сам пал ниц.
Это ещё больше вдохновило правительницу. Она закатывала глаза, рычала, как свора освирепевших псов, отдувалась, точно загнанный конь, и забрасывала дьяка потоком напыщенных, цветистых слов.
- Имашь ли ныне веру? - после долгого молчания спросила она.
- Нынче же почну обламывать полки стрелецкие! - клятвенно поднял руку Фёдор Леонтьевич и, горячо облобызав Софью, ушёл.
Вскоре явился с докладом Василий Васильевич. Царевна встретила князя у порога и искренно, от души, обняла его. Польщённый князь благодарно припал к её руке.
- По здорову ль, преславная моя государыня?
- По здорову, мой светик. Чего со мной станется!
Обменявшись любезностями, они уселись под образами. Недавний враг войны, князь с места в карьер горячо заговорил о крымцах.
Правительница хрустнула пальцами.
- Ты всё кипятишься. Как уцепишься за что, так и носишься. А того не подумал, что станется с нами, ежели крымцы нас одолеют? Не быть ли в те поры на царском столе одному Петру?
- Петру? - презрительно поморщился Василий Васильевич. - Да неужто не ведомо тебе, что, опричь потешных, у него и заботушек иных нет? Всех и дел у него, что с конюхами вожжаться!
По лбу Софьи пробежала частая рябь морщинок.
- То так! Воистину бесчестит род наш конюх Преображенский! Но не в нём дело, а в ближних его. Не упустят они часу удобного на меня битвой идти!
Голицын сердечно прижался щекой к груди правительницы:
- Не бойся. Обезмочили Нарышкины. Ничего сотворить не могут. Возьми хоть пригоду со стольником Языковым. Сидит же он в железах за слова, коими обмолвился в Прешбурхе: «Имя-де Петрово видим, а бить ему челом никто не может». Пытались и родич мой, князь Борис, и Лев Нарышкин возмущенье поднять, ан ничего не добились.
После недолгого молчания он вернулся к прерванному разговору о крымцах:
- А гораздо обмыслив, порешил я, государыня, с твоего соизволения, отписать хану Селим-Гирею цедулу.
Царевна взяла из рук князя письмо и внимательно прочитала его.
- Надобно ли Гирею знать, что мы ныне в докончании с ляхами?
- Надо, царевна! - убеждённо подтвердил Василий Васильевич. - Посему я и обсказываю ему, что кто королю будет друг, тот и нам друг, а кто ему недруг, тот недруг и нам.
Он долго, пространно доказывал Софье, что для «дружбы с Еуропой» нужна война с Крымом и Турцией и что весь христианский мир с большой готовностью поддержит Москву в брани с мусульманами.
- А ежели все же одолеют нас супостаты? - тяжело уставилась царевна на князя.
- Не одолеют! Честь моя порукой тому. Не устоять Maгомету противу Христа.
Софья спрятала в руки лицо и глубоко задумалась.
- Ты веришь в победу, Василий? - простонала она наконец.
- Да. Верю. Покуда не верил, сам был супротивником брани.
Не допускающая и тени сомнения вера Голицына в победу невольно передавалась и правительнице.
- Так слушай же, свет мой! - встала она и положила руку на плечо князя. - Коли положено Богом воевать, не властна я судьбу остановить! Что в моей власти, то сотворю! - И с нарочитой напыщенностью объявила: - Повелеваю я тебе быть главным воеводой над всеми полками!
Не ожидавший такой милости князь упал в ноги правительнице. Она приказала ему подняться, поцеловала в губы и трижды перекрестила.
- А обернёшься с победою на Москву - памятуй: Авдотью твою на послух, тебя ж - в церковь венцом брачным венчаться со мной!
На Москву прискакали гонцы от гетмана Самойловича с тревожною вестью о коннице Селим-Гирея, топчущей Украину.
Улицы закипели возбуждёнными толпами. Попы, высоко поднимая крест, полные обиды и гнева, рассказывали «пасомым» об ужасах, чинимых басурманами «над меньшой православной дщерью государей - Малою Русью».
- Нивы сожжены. Храмы разрушены. Кровью христианской насквозь пропиталась земля.
Сняв шапки, слушали убогие людишки безрадостные вести, верили им и глубоко страдали.
Правду знали лишь немногие. Ещё когда царевна только надумала воевать, Иван Михайлович отправил цедулу гетману:
«Ты верой служишь государям, а посему и слово государей к первому тебе. Поеже народу неведомы государственные хитросплетения, гоже, чтобы оный народ на брань шёл охочей, прислать на Москву гонцов, кои государей бы известили, что крымские-де татары вторглись в Малую Русь и чинят великое жестокосердие…»
Самойлович точно выполнил по цедуле и, не задерживаясь, отправил на Москву верных людей.
За Петром приехал в Измайлово Василий Васильевич.
- Великий государь! - отвесил он земной поклон. - Старшой твой брат, а наш великий государь тож кличет тебя.
Он также почтительно поклонился и Наталье Кирилловне.
- И тебя, царица. - И обратился к ближним: - И вас, бояре.
Наталья Кирилловна, едва сдерживая злорадство, покорно сложила на груди руки.
- Поелику глаголы идут о чести Русии, несть места распрям серед нас. Прибудем в Кремль.
С того дня, как неизбежность войны стала очевидной, Наталья Кирилловна преобразилась.
- Конец! Вот когда конец подходит бесчинствам Софьи!
- А ты, государыня, не гомони, - запросто похлопывал Стрешнев царицу по бёдрам. - Чать, знаешь, что подслухов у нас, как клопов в постелях.
Пётр очень огорчился предстоящей поездкой в Кремль, у него было столько неотложных дел, что не только об отлучках, но и о сне не всегда можно было подумать.
Пока в хороминах шли суетливые приготовления в дорогу, царь отправился с Тиммерманом и Измайловской челядью на Льняной двор.
- Что сие? - спросил он, указывая на погнувшийся от времени амбар.
Хромой старик-дворовый коснулся рукою земли.
- Пустое дело, государь. То от добра князя Никиты Ивановича Романова, - упокой, Господи, душу царских кровей, хлам всякий застался.
Царь любопытно заглянул в дверь. На него пахнуло запахом гниющего дерева и прелью. Пётр шагнул в глубину и вдруг остановился с открытым ртом перед невиданной им никогда до того диковиной.
- Может, биль лодка, может, биль барка, - туманно объяснил Тиммерман: Однако, подумав, вспомнил: - А имя носиль: английска бот.
Затаив дыханье и так осторожно переступая на носках, как будто боялся, что может развеять видение, государь обошёл вокруг бота.
- Эка штучка чудесная! И ходит? Так-таки ходит, как наши челны?
Тиммерман пожал плечами.
- Бог его знайт. Не понимай я, гозудар, по корабельный дела. Вот из Немецкий слобод голландец Карштен Брант, тот всё знай. Он при батюшка твой, при cap Алекзей Михайлович, бил строил корабль «Орёл».
- Корабль?
- Корабль, мой cap. Атаманом Степан Разин делал его пожар этот корабль.
Пётр приказал немедленно доставить Бранта в Измайлово, но едва вышел из сарая, как его перехватили Борис Алексеевич и Стрешнев.
- Матушка дожидается: молебен служить и в дорогу.
Одна за другой из царской усадьбы выехали кареты и колымаги.
Царскую семью и ближних провожали далеко за околицу конные роты преображенцев и семёновцев.
Прощаясь с государем, потешные трижды выпалили из пистолей и, прокричав «ура», помчались назад.
На пути Пётр выпрыгнул вдруг из кареты и, расставив широко руки, побежал навстречу какому-то немцу.
- Фридрих! - дружески облобызался он со знакомым жителем Немецкой слободы. - Не ко мне ли путь держишь с какой диковинкой?
Бояре, чтобы не видеть, как государь «поганится богопротивным духом», отвернулись. Раздражённая царица резко окликнула сына.
Печальная, с красными от слез глазами, встретила Софья гостей.
- Вот и испытание послал нам Господь! - болезненно покривилась она и, по монастырскому чину, метнула поклон брату и мачехе.
Салтыков сочувственно поглядел на царевну. Ему пришлось по мысли, что Софья в минуту, когда стране угрожает напасть, позабыла о сварах и встретила врагов с «Христовым смирением».
Наталья Кирилловна выругалась про себя: «Лиса! Вздумала ласкою обойти, покель в бранях будет Русь пребывать. Страшишься, распутная, чтоб не сковтнули тебя Нарышкины! Ан не обманешь, лукавая!» И низко поклонилась:
- По здорову ль, царевнушка?
- По здорову, царица. На добром слове спаси тебя Бог.
В палате, на сидении Милославский передал Емельяну Украинцеву для прочтения ответ Селим-Гирея.
- Читай!
Дьяк перекрестился, загнусавил быстро, так что никто почти ничего не понял, и лишь под конец, как на ектений, оглушил всех раскатистым басом:
«Воля ваша, от нас задоров вам не было; мир нарушили вы; а мы к дружбе и недружбе готовы».
Бояре с омерзением сплюнули и засучили рукава.
- Бесчестье! Некрещёный татарин отписывать государям дерзает, что к недружбе готов! Неужто смолчим мы?!
Стрешнев и Салтыков пали на колени перед царями.
- Не попустите! Повелите ратью идти на дерзновенных!
Иоанн потёр глаза и распустил лицо в добродушнейшую улыбку.
- Ратью идти… да на конечках скакать… Всяко можно некрещёных карать. - Он приподнялся и ткнул пальцем перед собой. - Тук - тук - тук! Копытцами - тук!
Пётр трусливо отодвинулся от брата и воззрился на коленопреклонённых бояр.
- А воевать так воевать, - просто, как будто решая вопрос о прогулке, объявил он. - Так ли я сказываю, матушка?
- Так, сын мой и государь!
- Так! - хором повторила палата.
Глава 41
«ЭХ, КАБЫ НА ЦАРСТВО ВЕНЧАТЬСЯ!»
Когда исправленный ботик Никиты Романова был спущен на Яузу, Пётр недоверчиво покачал головой.
- Не может того быть, чтобы диковина сия и по ветру и противу ветру пошла.
Брант поднял паруса и поплыл вниз по реке. На повороте он резко повернул против ветра и, лавируя, пошёл к потешной крепости.
Государь очумело забегал по берегу.
- На меня! - скомандовал он неожиданно и, как был в одежде и сапогах, бросился в воду.
- Зело любо! Отменно, Брант! - Так обнял он голландца, что у того помутилось в глазах. - Таково чудесно да любо, что и сказать не можно!..
Пётр не успокоился до тех пор, пока не научился сам править рулём и парусом. Ни одна потеха не могла сравниться с речными его прогулками. Едва проснувшись, он мчался к берегу, с благоговейной любовью осматривал бот, если нужно было - сам чинил его и уходил на полдня «в плавание».
Вскоре Яуза показалась тесной Петру. По совету Бранта он перевёз бот на Переяславльское озеро.
Царём овладела кипучая жажда деятельности. С топором ли в руке за столярной работой, у кузнечного ли меха, на коне ли перед полками или на парусе - он всегда горел, как в жару, и плохо приходилось тому, кто чем-либо не потрафил ему. Не раз встречал государь на дороге крестьян, запоздавших с выполнением его наряда, и жестоко расправлялся с ними «за нерадивость».
Чёрные людишки, вначале искренно полюбившие Петра за простоту и общительность, уже не только не искали с ним встреч, но трепетали при одном упоминании его имени.
Окрестные селения точно попали в полосу брани. По дорогам в Преображенское, Семеновское, Воробьёво и к Переяславльскому озеру день и ночь тянулись возы с лесом, кирпичом, землёй, песком и провиантом.
Увлёкшись потешными походами, царь объявил, что всё должно быть «по-настоящему».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120