Обе стороны церемонно поклонились друг другу.
– В качестве секунданта и... хозяина дома я почитаю своей обязанностью еще раз предложить решить ваше дело полюбовно, – сказал Нашкин. – Человек стреляет, а бог пули носит... Не обижая ни в чем господина Вильмовского, я думаю, что спор можно закончить искренними извинениями со стороны господина Голосова.
– Условия дуэли уже обсуждены окончательно. Я готов, – твердо ответил Томек.
– Пожалуйста, – сказал штабс-капитан Голосов. – Однако прошу перед тем соблюсти некоторую... формальность. Вы иностранец, и в случае несчастья могут произойти осложнения. Напишем заявление, что я участвую в дуэли по вашему прямому настоянию, а я подпишу, что если со мной случится что-нибудь плохое, я не буду иметь никаких претензий. Все присутствующие подпишут это заявление в качестве свидетелей.
Тухольский вопросительно посмотрел на Томека и его друзей.
– Мы не возражаем, и со своей стороны просим вручить нам один экземпляр такого заявления, – ответил Смуга.
Все присутствующие подписали заявление. Тухольский достал футляр с длинными пистолетами, и они вместе с боцманом зарядили их. Тухольский поклонился Томеку и сказал:
– Вы, как оскорбленный, имеете право первым выбрать оружие.
Томек взял в руки тяжелый пистолет. Его примеру последовал Голосов. Тухольский отсчитал шаги, а Смуга установил противников на их места.
– Можем начинать, – сказал он, ободряя взглядом Томека.
Штабс-капитан Голосов небрежным движением поднял тяжелый пистолет на уровень головы, направляя ствол в потолок. Томек крепко зажал рукоятку пистолета, опустил дуло вниз и занял позицию.
Боцман внимательно следил за каждым движением юного друга. Заметив на его лице выражение твердости, он облегченно вздохнул.
«Хорошо, парень взял себя в руки», – подумал он.
– Налево кругом! – скомандовал Тухольский. – Я считаю до трех, по команде «готово» прошу повернуться и... стрелять. Предупреждаю, что каковы бы ни были результаты, каждый из вас имеет право лишь на один выстрел.
Томек сосредоточенно ожидал команду.
– Раз, два, три... готово!
Томек молниеносно повернулся. Поднял оружие вверх, целясь в пистолет, который штабс-капитан Голосов еще держал у головы. Нажал спуск...
Раздался выстрел! На момент дым заслонил противника от Томека. Он невольно закрыл глаза и ждал...
– Доктор!
Томек не разобрал, кто крикнул это слово. Открыл глаза. Штабс-капитан Голосов еле держался на ногах. Наклонившись вперед, он руками закрыл лицо. Пистолет лежал на полу у его ног. К нему подбежали врач и секунданты. Подвели его к дивану. Томек подошел как раз тогда, когда доктор отстранил руки раненого от его лица.
– Инструменты и бинты, – потребовал врач.
Томек ужасно побледнел. Отвернулся, чтобы не смотреть на залитые кровью губы противника.
Тухольский подошел к Томеку с пистолетом Голосова.
– Что за необыкновенный случай, – сказал он. – Вы попали в курок пистолета, который отскочил и ударил Голосова прямо в рот.
– Он жив? – спросил Томек, стараясь, чтобы голос его не дрожал.
– Будьте спокойны, отлежится.
Томек присел в сторонке. Вскоре к нему подошел боцман, который вместе со Смугой помогал доктору.
– Курок пистолета выбил у него зубы, изранил губы и язык, – обеспокоенно сообщил он. – Медик кончает начатое тобою дело. Удаляет выбитые зубы.
– Его жизнь вне опасности? – спросил Томек.
– Что ж, его пистолет спас ему башку, но пакостить он сможет не скоро. Рана чертовски неприятная. Он ежеминутно теряет сознание.
– Слава богу, – шепнул Томек.
– Да, что ты, браток? Неужели жалеешь этого... жандарма?! Ты говоришь так, будто и не думал отправить его на тот свет!
– Я не хотел его убить. Целился в пистолет... – искренне признался Томек.
– Тьфу, сто дохлых акул тебе в зубы! А если бы он вышел невредимым?
В зал вошли слуги. Они на руках вынесли стонущего Голосова. Смуга, Нашкин и Тухольский подошли к Томеку.
– Поздравляю вас, Голосов получил болезненный сюрприз, – говорил озабоченный Нашкин. – Придется ему полежать две-три недели. Вы на всю жизнь его проучили.
– Я хотел бы дать вам дружеский совет, – начал сотник Тухольский. – Так или иначе, а дуэли запрещены. Было бы хорошо, если бы вы, на всякий случай, по возможности быстро, уехали из Нерчинска. Завтра дело получит огласку, начнется следствие. Отсутствующих вызывать на дознание невозможно. Я покажу его превосходительству генерал-губернатору заявление, подписанное Голосовым, и надеюсь, что дело тем и окончится.
– Совет правильный и хороший, – признал боцман. – Когда уходит ближайший поезд?
– Только завтра в полдень... – ответил Тухольский.
– Я распоряжусь предоставить в распоряжение гостей мою карету, – предложил Нашкин. – К полудню вам удастся проехать значительный кусок пути. А там, на одной из станций, вы пересядете в поезд. Вы, господа, оказали мне большую услугу при поимке банды хунхузов. Я не хотел бы, чтобы вас встретили неприятности.
– Большое спасибо, мы сейчас же возвращаемся в гостиницу Клеменсовича, – сказал Смуга. – Через полчаса, не больше, мы будем готовы в дорогу.
– Разрешите попрощаться с вами, господа, мне надо к гостям, которые, вероятно, обеспокоены и удивлены нашим долгим отсутствием, – сказал Нашкин. – Танцы, как всегда, продлятся до утра, а утром все могут болтать сколько угодно! Штабс-капитан Голосов останется у меня, и я постараюсь окружить его всяческой заботой.
Тухольский любезно проводил гостей к выходу через сад. Таким образом, они обошлись без нежелательных встреч с другими гостями. Но, несмотря на эти меры предосторожности, кое-кто заметил выходящих. К ним подошла стройная девушка. Она преградила им дорогу, когда они проходили мимо великолепной оранжереи. Это была Наташа.
– А вы что здесь делаете? – удивился Тухольский.
– Я обязана поблагодарить господина Вильмовского за рыцарскую защиту моей чести, – ответила она.
– Ах, тогда мы не станем мешать, – улыбнулся сотник, увлекая за собой Смугу и боцмана.
Как только Томек и Наташа остались одни, девушка шепнула:
– Вы необыкновенный человек... Если бы не то, что я люблю Збышека, я могла бы влюбиться в вас. До свиданья!
Наташа встала на цыпочки и поцеловала Томека. Прежде чем он опомнился, девушка исчезла в глубине оранжереи.

XVI
Павлов

Павлов с трудом поспевал за боцманом и Томеком, которые шли впереди. Он ускорял шаг и, вытирая платком лицо, покрытое потом, украдкой поглядывал на молчаливых спутников. Особую тревогу возбуждал в нем Броль, этот высокий, широкоплечий укротитель диких животных. Павлов уже давно испытывал чувство страха перед мнимо неуклюжими и добродушными великанами. Несколько лет назад именно такой великан свихнул в самом начале его карьеру в царской охранке. И даже чуть не лишил его жизни. Это было в Варшаве, куда Павлова откомандировали из Петербурга для слежки за польскими революционерами.
Сразу же после прибытия в Варшаву новый начальник поручил ему расследовать дело о таинственном распространении нелегальных, революционных листовок. Молодой, честолюбивый агент с необыкновенным рвением принялся за работу. Судьба ему покровительствовала. Вскоре безошибочный полицейский инстинкт помог ему раскрыть источник, откуда в город поступали запрещенные издания. Не желая ни с кем делиться успехом, Павлов сохранил в тайне результаты своей работы и подготовил ловушку, в которую должны были попасть заговорщики.
Павлову удалось установить, что руководителем тайной организации революционеров был учитель географии одной из варшавских гимназий, а его связным – молодой великан, ученик слесаря, работающий в мастерских Варшаво-Венской железной дороги. Долго Павлов плел свою предательскую паутину. Но в конце концов совершенно точно узнал, когда и каким образом нелегальная литература поступает к учителю. Терпеливость агента была вознаграждена. Вооруженный револьвером, он застал обоих заговорщиков в момент передачи связки запрещенных изданий.
К своему несчастью, Павлов не принял в расчет решительности и отваги молодых революционеров. Рослый и, казалось, мешковатый ученик слесаря неожиданно ловко подскочил к нему и молниеносным ударом кулака по голове лишил сознания. Правда, Павлов успел нажать курок револьвера, но пуля полетела в потолок, никому не причинив вреда.
Случайно в этом же самом доме жил один из чиновников канцелярии генерал-губернатора Варшавы. Услышав выстрел, он по телефону уведомил полицию, которая нашла оглушенного агента охранки. Оба заговорщика успели улизнуть из холостяцкой квартиры, захватив с собой нелегальную литературу и оружие Павлова.
Приключение неудачливого агента вскоре стало достоянием гласности. Начальство Павлова, возмущенное его самоуправством, воспользовалось случаем и отослало агента в Россию с не очень лестным отзывом о нем. Это весьма неблагоприятно отозвалось на дальнейшей карьере Павлова. Несколько месяцев спустя его перевели в Нерчинск.
Шли годы... Способный агент добился в конце концов желаемого повышения. Его назначили чиновником для особых поручений при канцелярии губернатора. Со временем он забыл о постигшей его неудаче.
Однажды губернатор назначил его сопровождать экспедицию по ловле диких животных в Приамурье. Это назначение Павлов принял без особого энтузиазма. Девственная тайга, где в изобилии водятся хищные звери, таила в себе множество опасностей. Кроме того, Приамурье кишело тогда бандами бродяг и хунхузов. Но, как только Павлов познакомился с участками экспедиции, он забыл о своих опасениях. Безошибочный инстинкт полицейского агента подсказал ему, что звероловы выдавали себя не за тех, кем они были в действительности. Поэтому он день ото дня все более внимательно стал присматриваться к ним...
Массивный и грубоватый немец Броль и англичанин Броун приводили ему на память какие-то неясные образы. Походка Броля больше напоминала моряка, чем зверолова. Слишком часто у него срывались с уст польские слова, да еще притом с характерным варшавским акцентом, что было странно для немца. Сдержанный и молчаливый англичанин Броун относился к юному участнику экспедиции, Томеку Вильмовскому, почти с отеческой нежностью. Индиец Удаджалак, несмотря на гражданскую одежду, был больше похож на солдата. Руководитель экспедиции Смуга поддерживал среди своих спутников железную дисциплину. Его холодные и как бы предостерегающие взгляды закрывали рот даже многоречивому Бролю.
Через несколько недель постоянного пребывания в обществе таинственных звероловов Павлов пришел к выводу, что ловля диких животных – не единственная цель их пребывания в тайге. Он безустанно, но и безрезультатно напрягал память, пытаясь что-то вспомнить и разгадать правду, пока, наконец, странный случай не вызвал у него конкретного подозрения. Это произошло в тот день, когда Удаджалак прибыл в лагерь с известием, что во время охоты на снежного барса на маньчжурском берегу Амура хунхузы напали на небольшую экспедицию. Едва лишь Павлов услышал, что трое участников экспедиции направились в Нерчинск, в больницу, он сразу же вспомнил одно дело, с которым ему пришлось столкнуться в этом городе. Тогда ему удалось перехватить письмо, написанное польским ссыльным к кому-то в Англии, в котором он просил помочь в организации побега из Сибири. Если память не изменяла Павлову, адресатом письма был некто по фамилии Вильмовский.
Как только это воспоминание промелькнуло в его голове, он судорожно схватился за него, потому что фамилия юного зверолова уже давно казалась ему знакомой. Павлов не стал терять времени. Воспользовавшись случаем, он немедленно послал письмо своему другу, жандармскому штабс-капитану, в Нерчинск с просьбой проверить его подозрения.
Павлов нетерпеливо ждал известий от штабс-капитана Голосова. Раскрытие столь опасного заговора открыло бы ему путь к дальнейшей карьере. Что за великолепная месть за варшавское поражение!
Прошло несколько дней, а от штабс-капитана Голосова все не приходило известие, с таким нетерпением ожидаемое Павловым. Агент стал уже подумывать, кого бы еще послать с новым письмом, как вдруг в лагерь вернулись из Нерчинска Смуга, боцман и Томек. Павлов внимательно наблюдал за ними. Если его подозрения справедливы, то рискованная поездка в Нерчинск должна была закончиться безрезультатно. Ведь ссыльный, подозреваемый в подготовке побега, по предложению того же Павлова был в свое время отправлен в Якутию.
К своему искреннему неудовольствию, Павлов никак не мог заметить на лицах троих смельчаков какого-нибудь выражения разочарования из-за постигшей их неудачи. Они немного устали от верховой езды, но весело приветствовали всех, причем боцман и Томек, перебивая друг друга, с воодушевлением рассказывали о своем маньчжурском приключении. И только лишь тогда, когда все уселись за обеденный стол, Смуга хлопнул себя рукой по лбу и лаконически сообщил:
– Ах, кстати, я совсем забыл! Господин Павлов, жандармский штабс-капитан из Нерчинска просил передать вам одно известие. Вам завтра надлежит быть на пристани, куда должен подъехать на пароходе нарочный.
На следующий день Павлов вскочил с постели на рассвете. Пожираемый любопытством, он даже не возражал, когда Смуга предложил боцману сопутствовать Павлову до пристани пароходов, чтобы обеспечить его безопасность.
Однако в этот день посланец Голосова не прибыл. К берегу приставали по очереди два парохода, чтобы погрузить дрова, но ни один из пассажиров не сходил на берег. Боцман по-приятельски хлопал Павлова по плечу, утешая его тем, что нарочный наверное появиться завтра.
Павлов провел бессонную ночь в шалаше китайских кули. Боцман ежеминутно пытался завязать с ним беседу и не отходил от него ни на шаг. Чтобы разогнать скуку, он подсовывал Павлову свой любимый ямайский ром.
Настало утро. Опять у пристани остановился пароход и, погрузив дрова, отправился в дальнейший путь. Нарочного на нем не было. Вдруг, около полудня, на пристани появился Томек с известием, что два часа тому назад в лагерь прибыл всадник с письмом для Павлова от штабс-капитана Голосова, и ждет его там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36