.

XX V

То, что Алоиз Глориус нашел Клауса вон Тротта, было не просто случайностью. Это было случайностью, которая сработала только благодаря высокому профессионализму старого адвоката.
Узнав от знакомых своей подзащитной о существовании в ее жизни этого человека, Глориус в первой и пока что единственной беседе с ее несчастным отцом завел речь и о нем. На всякий случай. Оказалось, что морской чиновник в последнем письме Эрне сообщал о своем скором возвращении в Германию из далекой и длительной заграничной командировки.
– Когда вы получили это письмо?
– Около двух месяцев назад.
– И с тех пор ничего?
– Ничего.
Глориус отправился на узел междугородней связи и созвонился со своим старым берлинским приятелем и коллегой, работавшим в Народном суде. Он попросил его узнать по своим каналам, не возвратился ли в рейх некий Клаус Мария фон Тротта. Дело важное, политическое, так что незазорно потревожить и само кадровое управление Кригсмарине, хотя по возможности лучше не засвечивать этого человека.
Ответ пришел быстро. Да, он в рейхе уже две недели. Вначале, вероятно, сдавал отчеты, но вот уже несколько дней как в краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам.
Узнав об этом, адвокат предположил, что семейными обстоятельствами вполне может быть встреча с той, которая, по словам ее отца, провела однажды около месяца возле его госпитальной койки. И этот фон Тротта либо уже в Мюнхене, либо на пути сюда.
Адвокат отправился в бюро регистрации приезжих. Другой бы чиновник его ранга ушел из этой конторы несолоно хлебавши, но только не Глориус. Почуяв, что с ним (вернее, им) затевают игру в футбол, посылая как мяч то туда, то сюда, он рассказал начальнику бюро о скором приезде в их город Роланда Фрейслера (что было похоже на правду) и обрисовал ему перспективу встречи с ним лично.
– Ежедневно сюда, только на мюнхенский вокзал, приезжают не меньше трех тысяч человек, а уезжают лишь две с половиной тысячи, – жаловался пожилой, измотанный заботами чиновник. – Недавно разбомбили привокзальную площадь с беженцами, и мы до сих пор точно не знаем, кого убило, а кого нет. Вы требуете от меня невозможного.
– Этот человек не беженец. Дайте хотя бы команду своим старушенциям обзвонить гостиницы и дома, где сдают комнаты.
И фон Тротта нашелся. Он остановился недалеко от вокзала в чудом уцелевшей гостинице в номере на втором этаже. Самое интересное, что в свой номер он въехал двадцать третьего января, а это значило, что, когда утром двадцать четвертого полицейские волокли фройляйн Вангер в участок, он был уже в Мюнхене.
Большего Глориусу пока не требовалось. Записав адрес и удостоверившись, что постоялец все еще в гостинице, он стал ожидать встречи с уже выехавшим из Берлина судьей, припрятав игральную карту с аристократом в своем рукаве. Опять же на всякий случай.

* * *

– Я узнал все только вчера от ее соседей. Ума не приложу, как ей могло прийти это в голову.
Клаус сидел напротив адвоката. Он приехал в Мюнхен четыре дня назад и снял номер в гостинице на тихой Миттерерштрассе возле свежих развалин. Телефон Вангеров не отвечал. Он позвонил в Красный Крест, и ему сказали, что оберхельферина Вангер по служебным делам за городом. Вернется утром следующего дня. Позавчера он заходил к Вангерам, но дома опять никого не оказалось. Попавшаяся на лестнице полная словоохотливая соседка поведала ему о постигших семью профессора утратах. В конце, понизив голос и смахнув с толстой щеки слезинку, она рассказала и о беде, случившейся с Эрной, об ее аресте и предстоящем суде.
Последнее известие настолько поразило Клауса, что, выйдя на улицу, он некоторое время не мог сообразить, в какую сторону ему теперь идти.
В номере он подошел к зеркалу и долго задумчиво смотрел на свое отражение. Теперь он отчетливо понимал, что два года, проведенные на востоке, отдалили его не только от Эрны, но и от войны. Да и вообще от родины. Вернувшись в Германию две недели назад, он был удручен и подавлен всем тем, что увидел. Сплошные развалины, а в лицах людей обреченная покорность. Он вспомнил свои беседы с профессором Вангером В сущности, он сам говорил что-то о грозящих им разочарованиях, но тогда ему казалось, что он намеренно сгущает краски. Просто так, чтобы показать этому профессору, что он вовсе не из тех, кого можно околпачить бравурными радиорепортажами и военными киножурналами. Потом он понял – его наигранный пессимизм не отражал и сотой доли ожидавших их всех «разочарований».
«Судя по тому, что случилось теперь с Эрной, она тоже совсем другая, – размышлял он, приглаживая тонкие усики над верхней губой, которые носил уже полтора года. – Они все тут психически сломлены и искалечены войной. Воистину прав был Гераклит, утверждая, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Нельзя вернуться в прошлое спустя два долгих года, особенно если их заполняла война».
Этот вывод принес ему тогда некоторое успокоение.
– Еще ничего не пропало, господин фон Тротта, и в наших с вами силах спасти вашу невесту.
– Невесту? – удивился Клаус. – У вас неверная информация, господин Глориус. Мы не виделись очень и очень долго, и называть нас женихом и невестой неправильно. Тем более что мы никогда и не были обручены.
Он закурил и стал, прихрамывая, расхаживать по комнате.
– Как она могла совершить такую глупость? – сокрушался Клаус. – Что с ней произошло за эти два года? Ведь она всегда отличалась умом и способностью здраво рассуждать. А? Вы можете мне объяснить?
«А вам это нужно, господин фон Тротта?» – подумал про себя Глориус и спросил:
– Вы с ней встречались в эти дни?
– Если бы мы встретились, этого бы не произошло.
– А почему вы так уверены, что это произошло?
– Что? – не понял Клаус.
– Почему вы убеждены, что фройляйн Вангер непременно виновна? Я за тем к вам и пришел, чтобы с вашей помощью попробовать поставить под сомнение главный вывод следствия.
Глориус испытующе посмотрел на отпрыска известной фамилии.
– Каким образом?
– Вам нужно заявить на суде, что Эрна Вангер была в ту ночь с вами до шести утра. Только и всего.
– Вы шутите! Из Берлина прислан судья Там уже все решено. Ведь вы прекрасно знаете свои возможности. Скольких человек, обвиненных в измене, вы спасли от эшафота из последнего десятка?
– Ни одного.
– Ни одного? – Клаус посмотрел в спокойные глаза сидящего перед ним человека с нездоровым цветом лица.
– Ни одного, – подтвердил Глориус, – но сейчас есть шанс. Лично я готов рискнуть. А вы?
– Вы? Рискнуть? Чем? Это я должен стать лжесвидетелем!
– Спасителем! Той, что когда-то провела месяц возле вашей постели в госпитале, черт бы вас побрал! – закричал Глориус. – Или вас больше беспокоит моральная сторона лжесвидетельства? А вам не будет противно, когда все это кончится, – он протянул руку в сторону окна, – и вы останетесь живы, а она нет? И это при том, что была возможность ее спасти?
– Успокойтесь. Не нужно кричать. Откуда вы знаете про госпиталь? Это она вам сказала?
– Она не сказала о вас ни слова. – Глориус уже понимал, что их с Кристианом замысел рушится. – Раз вы не встречались, она вообще не знает о том, что вы здесь. Сегодня я мог бы ей об этом сообщить.
– Не нужно спешить. – Клаус снова сел напротив адвоката – Это только причинит ей ненужное сейчас беспокойство. Давайте подождем.
– Подождем? Послезавтра суд!
Клаус опустил голову и помолчал. На улице уже достаточно стемнело. В коридоре послышался голос консьержа, напоминавшего о затемнении. Клаус встал, подошел к окну и стал поправлять шторы.
– Поймите, господин Глориус, я государственный чиновник и просто не имею права подводить своих сослуживцев в такое ответственное время. Через несколько дней мне надлежит быть в Копенгагене. Это очень важная миссия. Я приехал, чтобы попрощаться. Да-да, попрощаться. А вы предлагаете мне увязнуть в этом совершенно безнадежном деле. Мне крайне жаль, что так произошло. Жаль Эрну, и, поверьте, если бы я уезжал отсюда на фронт, это была бы совершенно другая ситуация. Я отвечал бы только за себя и тогда…
Он еще долго говорил о важности своей поездки в Данию, намекая на какие-то секретные приготовления Кригсмарине. Если его имя появится в газетах в связи с этим делом, он молниеносно будет вычеркнут из состава миссии. Сейчас, после всех этих заговоров и покушений, когда люди Гиммлера заняли все ключевые посты в армии, только флот еще оставался в стороне от чистки.
– Нет, вы не должны на меня рассчитывать, господин Глориус. И я еще раз прошу вас не говорить о моем приезде Эрне, чтобы не причинять ей лишнюю боль.
Адвокат поднялся и направился к выходу.
– Я приду завтра. Ближе к вечеру. Подумайте и все взвесьте, господин фон Тротта. На одной чаше весов Копенгаген, служебный долг и все такое, на другой… Впрочем, вы сами знаете, что сейчас находится на другой.
Когда он ушел, Клаус сидел какое-то время неподвижно, устало глядя перед собой в одну точку. Потом он спустился в холл и прошел в кабинку междугородней телефонной связи. В его записной книжке было несколько телефонов Генерального штаба ВМФ с кодами дозвона, и он, собравшись с духом, позвонил прямо в Шелл-хауз, в приемную контр-адмирала Мейера, которого хорошо знал лично.
– Отдел планирования военно-морских операций, корветтен-капитан Брок, – послышалось в трубке.
– Вас беспокоит маринеоберинспектор фон Тротта, Могу я поговорить с контр-адмиралом?
– Невозможно, контр-адмирал на совещании. Вы можете приехать к пяти часам, маринеоберинспектор? Это час приема по личным вопросам.
– Дело в том, что я звоню из Мюнхена. Мне предстоит важная служебная поездка в Данию, корветтен-капитан. Это срочно…
– Могу вас связать с адмиралом Вюрмбахом. Он как раз здесь и находится у себя.
Ганс Дитрих Вюрмбах был командующим силами флота в Дании. Его Клаус знал не очень хорошо, но именно с ним ему предстояло сотрудничать в ближайшее время.
– Буду признателен.
В трубке послышался щелчок, потом длительная пауза, и наконец он услышал голос.
– Адмирал Вюрмбах.
– Здравствуйте, господин адмирал. Вас беспокоит…
– Я уже знаю, фон Тротта, и, признаться удивлен, что вы еще не в Копенгагене и даже не в Берлине.
– Я как раз и позвонил, господин адмирал, чтобы уточнить время моего отъезда.
– Тут нечего уточнять, фон Тротта. Отпуск можно догулять и в Дании. Если ко вторнику тридцатого будете здесь, в Берлине, я заберу вас и вашу команду с собой. Сейчас надежнее летать, чем пользоваться поездами.
– Утром я выезжаю в Берлин, господин адмирал.
Клаус тут же в гостинице заказал билет на утренний поезд и попросил разбудить себя ровно в шесть. Ему стало немного легче. Даже значительно легче. Он зашел в ресторан, выпил коньяку, затем поднялся к себе, отыскал в столе лист бумаги и, немного посидев над ним в раздумье, решительно написал:
«Срочно вызван в Берлин. Попробую вернуться к первому февраля. Постарайтесь оттянуть суд на один-два дня. До моего возвращения ничего не говорите фройляйн Вангер о вашем плане. Фон Тротта».
Он запечатал записку в конверт, наморщил лоб, припоминая имя адвоката, после чего сверху написал. «Господину Глориусу, лично».

Наступившая ночь была бессонной. Его снова терзали сомнения. Правильно ли он поступил? Сейчас, после звонка в Берлин и обещания выехать утром, сделать что-либо было уже гораздо труднее. И все же он мог, конечно, плюнуть на все и завтра же, подготовив через адвоката соответствующим образом Эрну, пойти в гестапо и сделать свое заявление. Мол, она провела с ним ту ночь здесь, в номере, до шести часов тридцати минут утра. Неважно, что нет свидетелей. Из-за беженцев в холле всегда много посетителей, и пройти незаметно к лестнице не так уж и сложно. Постоянно сонный стюард на их этаже тоже часто куда-то пропадает. Вот только эффект от всего этого будет временным. Следователь устроит перекрестный допрос и в два счета поймает их на противоречиях.
Последний вывод позволил ему вздохнуть посвободнее.
Да, но Глориус предлагает иное. Заявление делается на суде, когда его никто не ожидает. Почему тянул до суда? Да потому, что просто-напросто ничего не знал! Его невеста не приходит уже третий день, а ему уезжать. Он отправляется к ней домой, где только и узнает об этом страшном недоразумении.
Судья с ними заодно. Оказывается, это тот самый мальчишка из ее детства. О нем она рассказывала еще в сентябре сорок первого. Он оправдывает Эрну, ее освобождают – и он, Клаус, бежит с ней куда-нибудь в глушь, чтобы дождаться там конца войны.
Клаус вскочил с кровати и отдернул шторы Он стоял, опершись руками о подоконник, и смотрел в черноту ночи. Ни единого огонька, ни звезд, ни луны.
Но в этом сценарии с побегом таилась одна большая закавыка. Клаус при таком развитии событий станет не просто дезертиром и лжесвидетелем, выгораживающим политическую преступницу. Он будет рассматриваться не иначе как предатель! Именно как предатель, сбежавший в самый ответственный момент с важной секретной информацией в голове. Ведь он осведомлен кое о чем. Начнется настоящий переполох. Мало того что на ноги поднимут все гестапо и полицию – на их незапятнанный флот падет черная тень измены. Его уважаемый всеми отец перевернулся бы в гробу, если бы не истлел в морской пучине. Да что отец, все предки по линии фон Тротта будут опозорены навечно! И даже падение рейха не смоет с них этого позора.
Клаус снова вздохнул свободнее. Нет, он поступил правильно. И не нужно никакого вранья с возможным возвращением.
Он взял со стола конверт с запиской и брезгливо разорвал его на мелкие клочки.
Только под утро ему удалось наконец заснуть. Он не знал, что в ту ночь Эрна подписала признание, делая тем самым затею Глориуса ненужной.

* * *

– Лучше бы я занималась своими динозаврами, – сказала, вздохнув, Прозерпина инженеру Карелу, прикуривая сигарету в тропических зарослях Зимнего сада.
– А что такое?
– А вы думаете, легко наблюдать за всем этим? За тем, как несчастную Эрну арестовали и мучают допросами в тюрьме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76