– Он перевел взгляд на Красса. – А тебе в глотку вольют расплавленного золота. Правда, еще не скоро. А тебе, Великий, – Элианий повернулся к Помпею, – египтяне должны были в будущем отрезать голову и преподнести её в подарок Юлию Цезарю, которого недавно по ошибке казнил ваш патрон. Ума не приложу, как теперь они станут выпутываться. Кстати, сейчас ты должен быть на Сицилии, а не ошиваться тут без дела.
– Ты что мелешь, ненормальный? Боги лишили тебя разума? – пытался выправить ситуацию Каталина.
– А ты вообще помалкивай, заговорщик. Настанет день, и сенат приговорит тебя за измену к смерти.
Сулла продолжал сосать косточку и пялиться на распоясавшегося патриция. Слюни текли у него по подбородку. Он явно не знал, что делать и как вести себя в сложившейся ситуации. Наконец он собрался с мыслями и нерешительно произнес:
– Я сгною тебя в Мамертинской тюрьме, где Марий стоил Югурту… кхе… кхе… кхе!
Произнося это, Сулла вдруг подавился косточкой и стал синеть. Глаза его выпучились, наливаясь кровью. Ближайшее окружение подхватило диктотора под руки и потащило прочь.
Мимо Элиания прошествовали двенадцать ликторов, эдиллы, префекты, сенаторы, легаты, рабы, трубачи, солдаты. Увидав стремена ведомых мимо лошадей, он обрадовался:
– Ага, стремена! Я так и знал, что вы проколетесь!
«Значит, все это действительно инсценировка», – подумал он про себя и окончательно успокоился.
В конце шествия он опять заметил странного человека, как попало завернутого во что-то отдаленно напоминавшее тогу. Проходя мимо, тот, ухмыляясь, посмотрел на Элиания и подмигнул. На ногах его были не то кеды, не то футбольные бутсы, а из-под одеяния высунулась сжатая в кулак рука с отогнутым вверх большим пальцем.
Замыкала шествие бездомная собака.

Читая на следующий день лекцию о дальнейших коллизиях вражды Цезаря и Помпея, профессор Вангер был часто рассеян. Перед его глазами вставали картины увиденного им в первом римском сне (как он сам стал называть свои видения), и, произнося, казалось бы, обыденную фразу вроде такой: «Цезарь приказал истребить всех защитников крепости…», он вдруг воочию представлял себе это истребление. «Как спокойно повествуем мы об убийствах людей, живших два тысячелетия назад! Для нас они и не люди уже, а историческая абстракция. Нам и в голову не приходит осудить великого полководца за неоправданную жестокость. Более того, нас завораживают его размах и решительность. Мы сами чуть ли не восклицаем: „О, божественное деяние!“ А ведь когда-то и к нашему бесчеловечному времени станут относиться точно так же И мы станем исторической абстракцией – не люди, а безликие миллионы статистов».
Книгу в тот день он не открывал.

XII

Gott strafe England! Боже, покарай Англию! (нем.)




Вечером одиннадцатого февраля лейтенант фон Тротта занял место рядом с наблюдателем в носовой части крейсера. Он протер бархоткой окуляры своего десятикратного бинокля с надписью на корпусе «Karl Zeiss Jena» и стал вглядываться в темное небо. Запад, куда им предстояло направиться, еще брезжил узкой красной полоской. Через несколько минут она должна была стать бледно-розовой, затем светло-серой и, наконец, полностью раствориться в сумеречном мраке наступавшей ночи.
Они выходили на суточные учения со стрельбой и маневрами. Адмирал Цилиакс отдал приказ «Шарнхорсту», «Гнейзенау» и «Принцу Ойгену» выйти в район между Сен-Назером и Ла-Паллисом с тем, чтобы уже на следующий день вернуться обратно.
Вот уже больше восьми месяцев их крейсер не был в море. Такое бездействие особенно губительно для команды. Она утрачивала былые навыки и постепенно теряла уверенность в себе. При этом не удалось избежать и потерь: прошлым летом, в ночь с первого на второе июля, во время одного из бесчисленных налетов британской авиации в «Принца» угодила-таки бомба. Они стояли тогда в сухом доке под маскировочной сетью. Погибло почти шестьдесят матросов и фрегатен-капитан Штоос. Клаус хорошо помнил похороны на военном кладбище. Несколько сотен человек из их экипажа построились большим квадратом. Внесли венки. Матросы склонили головы, а их командир Бринкман произнес проникновенную речь.
Вспомнив об этом печальном дне, Клаус непроизвольно восстановил в памяти последующие события. Через день ему сообщили о предстоящем отпуске, потом было его долгое ожидание, потом Париж, потом Берлин, Гамбург, Мюнхен…
Мюнхен! Улыбающееся лицо Эрны с вплетенными в волосы красными лентами. Как пламя по бикфордову шнуру, мысль пронеслась по воспоминаниям и взорвалась прекрасным образом его валькирии. Уже пятый месяц он лелеет его в своей душе, пытаясь восстановить каждую секунду, когда они были вместе.
Он не заметил, что уже давно стоит, опустив бинокль, отрешенный от всего окружающего. Внезапно завыли сирены воздушной тревоги. Клаус вздрогнул, взглянул на часы и прильнул к окулярам. Вместе с матросом-наблюдателем он закрутил головой, пытаясь угадать, откуда появятся самолеты. Тем временем на лагуну со всех сторон уже наползал белый туман. Он быстро поглощал всё, что ещё не растворилось в вечерних сумерках. Сотни береговых и плавучих дымогенераторов выбрасывали полые клубы, а ветер расправлял это спасительное покрывало над пирсами и заливом, тщательно разглаживая его складки. Когда подлетели первые эскадрильи вражеских бомбовозов, их экипажи, как всегда, увидели только непрозрачную белую пелену.
Первыми ударили далекие береговые зенитки. Следом застрочили близкие зенитные автоматы, но их тоже накрыл туман, и, ослепнув, они прекратили огонь. Начали падать бомбы. Клаус слышал их разрывы со всех сторон, но ничего не видел. Только тень стоящего рядом молодого матроса, кусок палубы с растворяющимися в двух метрах от них в темно-серой пелене леерами, и все. Иногда разрывы приближались, и тогда он отчетливо слышал свистящий звук, издаваемый стабилизаторами, и шипящий рокот оседающих водяных столбов, В эти мгновения корпус крейсера вздрагивал. Клаус непроизвольно зажмуривался, ожидая, что следующий разрыв станет для него последним. Он ощущал себя фишкой на игровом столе: вот выпадет роковое число, и его просто смахнут из этой жизни.
Они сели, прижавшись спинами к сплошному ограждению в носовой части, и стали ждать. Идти куда-то, да еще в этом непроницаемом молоке, было бессмысленно. От тяжелой бомбы, попади она в крейсер, можно было укрыться, только спустившись глубоко вниз под броневую палубу, прикрывавшую машины, резервуары с горючим и орудийные погреба. Да и она не была столь прочна, как на линкоре, и не гарантировала спасения нет, на боевом корабле не было бомбоубежищ. Здесь каждый и всегда оставался на своем месте.
Налет продолжался более получаса. Потом все стихло. В наступившей тишине еще гудели удаляющиеся бомбардировщики, хлопали дальнобойные зенитки, слышались крики команд. Клаус с матросом встали и обмолвились парой фраз по случаю удачного для них исхода воздушной атаки Теперь нужно было ждать, когда развеется искусственный туман. Время тянулось томительно долго. Прошло еще не менее получаса, пока в разрывах серой пелены они не начали что-то различать. Палуба, постепенно расширяясь, вытягивалась вдаль. Вот уже видны орудия носовой башни «Антон». Еще немного, и стали проявляться размытые очертания уходящих высоко вверх надстроек и фок-мачты. На берегу что-то горело. Сполохи пожаров окрашивали остатки тумана красным.
Клаус повернулся. Уже видны четыре буксира, ожидавших впереди. Вот на них вспыхнули огоньки, и из труб повалил черный дым. Буксиры разом пришли в движение, вырвав из воды мощные тросы, намотанные концами на кнехты крейсера. Один за другим тросы натянулись как струны и мелко задрожали, брызгая загрязненной мазутом водой. «Принц Ойген», уже более часа отсоединенный от береговых коммуникаций, дрогнул всем корпусом и медленно двинулся в сторону от пирса.
Клаус прижал к глазам бинокль. Он и наблюдатели на других постах приготовились отслеживать буи, указывающие границы фарватера, а также возможные мины, которые могли сбросить бомбардировщики.
Корпус крейсера мерно задрожал – заработали на малом ходу машины – и произошла вдруг остановка. Тросы обвисли и снова ушли под воду. Что случилось? Оказалось, что небрежно брошенный в воду причальный конец намотался на один из винтов. Опять тридцать минут ожидания. «Вот они – месяцы вынужденного безделья, – подумал Клаус, – уже не можем нормально отвалить от стенки».
Наконец они у большой воды. Буксиры отцепились и, погудев на прощанье, разошлись в стороны, пропуская своего клиента вперед. А там, впереди, уже высились туманные громады линейных крейсеров: в центре колонны «Гнейзенау», далее – их флагман «Шарнхорст». Корабли, дождавшись третьего члена эскадры, двинулись в открытое море.
Наконец-то Клаус услыхал долгожданный шум разрезаемой форштевнем воды. Нос крейсера начал медленно покачиваться вверх-вниз, почуяв большую волну. 212-метровый корпус, собранный из 14 тысяч тонн германской стали, легко шел вперед. Обороты винтов увеличивались, и это ощущалось по усиливающемуся встречному ветру. Клаус несколько раз, позабыв о своих прямых обязанностях, опирался локтями на ограждение и смотрел вниз на шипящие буруны.
Погода улучшилась, и на небе проступили редкие звёзды. По сторонам от кильватерной колонны тяжелых кораблей шли эсминцы. По три с каждой стороны. Впереди – цепь тральщиков, в промежутках сновали только что подошедшие быстроходные шнельботы.
Становилось холодно. Клаус и его напарник – оберматрос навигационной службы – накинули на головы прорезиненные холщовые капюшоны. Эскадра выполнила несколько маневров и должна была уже повернуть на юг. Клаус отыскал на небе Полярную звезду. Они шли прямо на нее. «Наверное, огибаем минные поля, – думал он, но, всматриваясь в далекий силуэт флагмана, все больше недоумевал. – Почему же он не поворачивает?» Справа проплывали очертания острова Уэссан – самого западного куска суши, принадлежавшего Франции. Он непонимающе посмотрел на матроса и показал ему рукой на берег. Уэссан был от них точно на востоке, а они шли прямо на Полярную звезду.
По палубе застучали подковки матросских ботинок.
– Господин лейтенант, – обратился к Клаусу запыхавшийся старший унтер-офицер, – только что было сообщение экипажу по громкой связи. Мы идем домой, в Германию!
– Как в Германию?
– Приказ адмирала. Через Канал и Дуврский пролив! – Лицо штабсобербоцмана сияло от радости.
Удивлению Клауса не было предела. Что это, тщательно спланированная операция или импульсивный приказ фюрера? Идти в Германию можно разными путями, и все они небезопасны. Но через Английский Канал! К рассвету эскадра будет в самом его центре. А дальше Дуврское «гусиное горло», насквозь простреливаемое британскими береговыми батареями.
– Мне приказано сменить вас, – напомнил о своем присутствии унтер-офицер.
Клаус отдал ему свой бинокль и направился в центральный навигационный пост. Он доложил о своем прибытии с вахты начальнику службы.
– Ну, как вам такой поворот событий, фон Тротта?
– Надеюсь, они знают, что делают, корветтен-капитан.
– Вот-вот, я тоже очень надеюсь. А сейчас вам приказано отдыхать. К семи утра вы должны быть в форме. Вероятно, вас временно откомандируют в службу воздушного наблюдения.

За ночь погода испортилась и утро выдалось пасмурным и холодным. Низко нависшие облака сыпали мелким дождем. Видимость над морем не превышала одной мили. Постепенно усиливающийся ветер начал срывать с серых холодных волн пенные барашки.
Клаус расположился на наблюдательном посту высоко над боевым мостиком. Все надстройки и даже пышущая жаром труба крейсера находились теперь под ним внизу. Над ним же был только главный дальномер и еще выше радар и верхушка фок-мачты. Чуть ниже, на большой консольной площадке, стоял один из четырехствольных фирлингов – двадцатимиллиметровая зенитная установка. Он постоянно жужжал и крутился, меняя направление и наклон стволов. Здесь, наверху, качка была на порядок больше, чем на уровне главной палубы. Одной рукой приходилось постоянно держаться за поручень, а второй прижимать к глазам тяжелый бинокль. Иногда резко звонил телефон, и Клаус, едва держась на ногах, докладывал обстановку начальнику службы воздушного наблюдения и оповещения.
Только что они обогнули мыс Аг и, прижавшись как можно ближе к французскому побережью, прошли Шербур. Это была самая середина Ла-Манша. Однако ненастная погода благоприятствовала им, укрывая от глаз противника. Вот только от английских радаров она укрыть не могла.
Сразу после Шербура к ним присоединилась еще одна флотилия торпедных катеров, а около девяти появились первые самолеты прикрытия – четыре ночных истребителя «Bf-110». Они подошли к эскадре над самой водой и, немного поднявшись, стали кружить слева по борту на высоте мачт. Клаус немедленно сообщил об увиденном Его предупредили о подлете основного прикрытия и вскоре над эскадрой описывали длинные восьмерки уже шестнадцать истребителей – восемь остались внизу и столько же ушли выше за облака.
Лейтенант навигационной службы фон Тротта не мог знать тогда, что стал участником операции «Церберус». Не знал он и того, что побудительным мотивом этой чрезвычайно рискованной затеи стали ложные опасения Гитлера по поводу готовящейся высадки союзников в Норвегии, фюрер решил перевести основные силы надводного флота из Франции на север, а адмирал Цилиакс, которому поручили выполнение этой задачи, принял решение идти кратчайшим путем, уповая на внезапность и помощь со стороны люфтваффе. Летчики, руководил которыми знаменитый Адольф Галланд, разработали свою операцию – «Удар грома» – и накрыли эскадру постоянным защитным зонтиком, задействовав для этого 250 истребителей, взлетавших из французского Абвиля.
Пока все было спокойно. Час проходил за часом, а никакого противодействия со стороны противника не наблюдалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76