– Это джунгли Ярамы, Пхунг! Здесь может спрятаться небольшое государство, и его трудно будет найти.
Тем не менее охранники со всей тщательностью еще раз прочесали всю местность вокруг болота, и я нажал на кнопку пуска, ожидая вспышку. Нет, обошлось. В широко раскрытом глазу дисплея замелькали цифры кода, которые тут же преобразовывались в даньчжинские письмена. Толковая машина.
– Желтый Раджа, – прочитали разом несколько человек.
Я тут же выключил аппаратуру, а Говинд развернул подробную карту заповедника.
– У каждого тигра есть свой участок охоты, – пояснил он мне с озабоченным видом. – Желтый Раджа не должен быть тут. Абсолютно точно. Его участок примыкает к монастырю, поэтому он и приходит к храму, чтобы пометить свои границы. – Он ткнул пальцем в карту. – Так и есть, вот где мы находимся, а эта зона принадлежит трехлетку по кличке Тайфун.
Хотя по лицу Говинда не было заметно особенного волнения, кончики его пальцев подрагивали, и он сжал руку в кулак. Он боялся высказать вслух страшную догадку. Но что для этих людей, влюбленных в заповедник, может быть ужаснее, чем убитый тигр?
Пока они взволнованно переговаривались, я внимательно изучил карту. Для этого мне пришлось поманипулировать с хомутом. Вся зона заповедника была разбита на неровные разноцветные куски – ареалы каждого из тигров. Это был результат работы прошлой экспедиции. Между владениями Тайфуна и Желтого Раджи находились еще две зоны – Веселой Куклы и Бородатого Отшельника.
Я спросил великого знатока тигров, своего коллегу по хомуту, в каких случаях королевский горный тигр вторгается в чужие владения?
– Или с голоду. Или во время брачного гона. Или когда участок остается без хозяина… – И он прошептал, выпучив глаза:
– Ты полагаешь, их уже нет! Ни Тайфуна, ни Веселой Куклы, ни Бородатого… Поэтому Желтый занял их участки?!
– Ничего я не полагаю.
– Так вот почему он так давно не появлялся возле храма! Ему теперь приходится подолгу обходить свои новые владения…
Мы спускались все ниже и ниже. Впечатление было такое, что долина Ярамы рассекает земной шар пополам и путь наш закончится где-нибудь в Экваториальной Африке. Но добрались мы до глубокой впадины размером с угольный разрез и утонули в душных жарких испарениях, веками не знавших, что такое ветер. Здесь покоилась душа местного тропического климата, тогда как монастырь был душой высокогорных субтропиков, где зимой бывал снег, и детишки поэтому знали, что такое снежные бабы, – у даньчжинов они назывались зимними куклами.
Природа с непонятным умыслом наделила необыкновенно красивую котловину трудным характером. Грудь и голову сжимали стальные виски, легким не хватало воздуха, и временами трудно было сообразить, сколько будет дважды два. Животные тоже быстро уставали, особенно страдал старый охотничий пес, который ехал, как китайский мандарин, в специальной люльке на передней лошади, правда, вместе с хозяином, офицером охраны. Обычно он без устали принюхивался, мечтая, по-видимому, как и люди, поймать хотя бы одного тэурана-браконьера. Пес тяжело дышал, высунув на четверть метра узкий розовый язык – так собаки регулируют температуру своего тела. И вдруг он оставил столь важное занятие – выпрыгнул из люльки и с жалобным воем бросился прочь от каравана, перепугав хозяина и мулов. Этого пса больше никто никогда не видел.
Загадочное происшествие с преданнейшим другом человека взвинтило обстановку. Люди вздрагивали теперь при каждом шорохе в зарослях и хватались за оружие.
Лагерь решили разбить неподалеку от Красных Скал, на том месте, где сохранились пни от сандаловых деревьев, самой ценной древесины в мире. Здесь и произошла последняя стычка с браконьерами, когда в чхубанг привезли гору трупов.
Один из охранников экспедиции, верткий бородач с талисманами на атлетической груди, в который раз рассказывал о подробностях того сражения.
– Сначала отсюда ударили! Начальнику голову раскололо, мозги вот тут лежали… Потом коноводу в спину – вон оттуда. А вот здесь что-то взорвалось… И тогда мы побежали! Потом вернулись… Тэуранов не было, и следов не было… Нигде… Только наши лежали, мертвые! Ни одного раненого, все мертвые! Понимаете? Их добили!..
По его изможденному коричневому лицу катились струйки пота, похожие на слезы.
Я слышал много рассказов о браконьерах, и читал о них, и кинофильмы видел, но рассказ крепыша с талисманами действовал куда сильнее. Может, оттого, что гималайские браконьеры, по крайней мере те, что убили патрульных, никому на глаза на попадались? Хочешь не хочешь, а появлялись мысли о потусторонних враждебных силах.
В следах я немного разбирался. Мы с Говиндом и его подручными обшарили окрестности вырубки, но ничего не нашли. Я сел на низкий, под самые корни, пень, который все еще испускал пряный аромат сандала. Хотя бы один след! Тогда бы мы его упрятали в память Установки. На всякий случай.
– Ты что-нибудь понял? – спросил я Говинда. – По чему они не оставляют следов? Ведь невозможно бродить по джунглям неделями, не оставляя никаких следов!
Начальник охраны лишь развел руками.
Тем временем были натянуты палатки цвета подсушенной зелени, установлены алтари и очаги для приготовления пищи. Монахи сели на поляне между пнями и затеяли громыхающую музыку. Молодой долговязый монах, загримировавшись у походного зеркала на треноге, начал какой-то ритуальный танец. Его движения были плавны и изящны. Почему-то врезалась в память его неестественная поза со слегка поднятой ногой и отведенными назад руками. Он фиксировал ее очень долго, превратившись в бронзовое изваяние, только что побывавшее под дождем. Я, кажется, понял глубинный смысл этого танца и этой позы: люди жаждали покоя. Им не хотелось гоняться за невидимками и проливать кровь, ни свою, ни чужую. Они были готовы заплатить любую цену за мир и покой, как они платили на протяжении своей истории…
После молитвы, обеда и краткого отдыха охранники и монахи разбились на отряды, и командиры начали инструктаж. А самое высокое начальство, Бовин и Духовный Палач, совещались у карты. Удивительно! Последнее слово было за немощным старичком, страдающим от укусов комарья и мошек, которых он боялся побеспокоить, хотя они облепили открытые места его тела. Правда, он пытался защитить свою сверкающую лысину оранжевым монашеским колпаком, но колпак то и дело сваливался с его головенки. Старичок показал тонким неработающим пальчиком на крохотное озерко среди джунглей, которое называлось Утренний Лотос, Радующий Взоры Паломников. Когда-то здесь проходила тропа из Индии к даньчжинским святыням, но после того как появились более удобные дороги, она заросла напрочь.
Сначала будем искать здесь, – сказал старичок уверенно. – Всеми отрядами сразу. Обязательно что-нибудь найдем.
Извините, – сказал я, – не лучше ли будет, если каждый из отрядов отправится в свою зону? Так мы скорее отыщем следы тигров и браконьеров.
Не надо мешать, Пхунг, – с укоризной произнес добрый старик. Другой на его месте стукнул бы, наверное, кулаком по походному столику. – Надо учиться не мешать людям.
Все разошлись и разъехались. В лагере осталось совсем мало людей. И если бы сюда нагрянули браконьеры, нам бы пришел конец. Идиотизм какой-то! Мне не советовали брать в руки огнестрельное оружие. Сделать лук или копье? Джузеппе пояснил: лук и копье тоже нельзя, ибо прикосновение к любому оружию заметно осложнит духовное возрождение индивидуума, особенно когда он чужеземец и на нем деревянный воротник.
Я сильно вымотался за эти дни, хотя только тем и занимался, что ехал на муле и воспитывал в себе новые рефлексы. Так как меня оставили в покое до обнаружения следов, я устроился под роскошным кустом рододендрона (в это время года он не цвел) и собрался поспать, но добрый старичок выкроил время для очередной духовной беседы.
– Ты плохо стараешься, Пхунг, – произнес он с глубоким участием. – Везде лезешь, мешаешь. А должен сидеть возле порученных тебе ящиков, чтобы тэураны не причинили им вреда.
Было заметно несоответствие этих духовных речей с мудрыми решениями возле карты. Опять-таки на ум приходило, что эти совершенные старцы способны видеть то, чего не видим мы, простые грешники.
– Надо стараться, Пхунг. Этот поход – тоже ступень самосовершенствования, маленькая, но ступень. А все большое состоит из малого. Все великое состоит из каждодневного следования по пути, указанному Небесным Учителем…
Он замолчал, так как увидел волосатую жирную гусеницу черно-фиолетового цвета, которая нагло объедала травинку, не обращая на нас никакого внимания.
– Сколько их развелось в этом году! – Он сокрушенно покачал головой. – И вон на цветке сидит, и на папоротнике…
Он снял гусеницу с травинки и осторожно пересадил на сочный листок рододендрона.
В той стороне, куда ушли поисковые группы, послышались резкие крики – я уже знал: так кричат обезьяны, когда хотят привлечь к себе внимание людей.
В сердце ни с того ни с сего кольнуло. Я принялся вспоминать замечательные мгновения своей жизни.
– Ты опять бледный, Пхунг. Это говорит о том, что ты не правильно продвигаешься по дороге, указанной Высшим Наставником…
Старик был ко мне расположен, и я, воспользовавшись моментом, начал расспрашивать его о монстрах и тэуранах.
– Это покойники, живущие среди людей как люди, – разоткровенничался он, хотя даньчжины о таких неприятностях не любят говорить. – И не мертвые, и не живые. Их души улетели и уже переродились, а они, ставшие тэуранами, ходят по земле, разговаривают, стреляют, ищут женщин, поедают много пищи – больше, чем может съесть нормальный человек. Они ругаются и кричат ужасными голосами, когда им хорошо. Они любят вино и опиум, их песни опасны для слуха детей, женщин и слабых духом мужчин.
По оранжевой чистой тоге рывками ползла фиолетовая гусеница. Старичок зачарованно смотрел на нее.
– Она услышала, что мы о ней говорим… В такие вот гусеницы уходят души плохих людей… когда они становятся тэу… Вот и твоя душа в какой-то из этих тварей. Может быть, в этой. – Он благоговейно двумя пальчика ми снял с подола гусеницу и пересадил ее на куст. – А деревянная колода, что на тебе, помогает душе очиститься и вернуться. Она сделана из очень хорошего дерева. Над ней прочитано много святых молитв, пролито много слез, в нее впиталось много страданий разных колодников, истязавших себя болью. Эта замечательная доска – магнит для души.
Я ударил каблуком в землю, стараясь пробить дерн.
– Вот, смотрите, я оставляю след. А те, которые в лесу, не оставляют. Что из этого выходит?
Он погрозил мне пальцем.
– В старых книгах ничего не сказано про следы тэуранов. Но в них сказано, что князь тэуранов Пу Чжал не виден ни сверху, ни снизу, ни со священной восточной стороны. Если бы он оставлял след, то был бы виден. В книгах Высшей Мудрости Даньчжинов еще записано, что с ПуЧжалом могут справиться только самые совершенные люди.
– Поэтому вы здесь с экспедицией, уважаемый наставник?
– Я не самый совершенный. Таких, как я, – семь. – Он перечислил руководителей монастыря и произнес с сожалением:
– А самый совершенный – это не просто восьмая ступень совершенства. Это восьмая ступень с какой-то тайной добавкой, которую мы не знаем.
Странным образом меня волновали эти мифы, я почуял в них аромат каких-то великих истин.
На нос старичка села полосатая тигровая муха – очень неприятная кусачая пакость. Я сказал ему о мухе, он ответил:
– Я знаю, – и очень вежливо помахал ладошкой возле лица.
Муха нехотя улетела, а его нос раздулся в одну сторону. Удивительные люди, удивительный мир, и я постепенно становился его частицей. По крайней мере, мне уже были понятны лечебные методы Духовного Палача. Разобравшись в моих доминантах, они поймали меня на ту наживку, которую я проглочу в любом случае. И вообще, их принцип: дать человеку то, чего он желает, даже если это крамольные с их точки зрения истины. Истины в роли наживки на крючке религии. Потрясающе!
За мной приехали охранники: найден след тигра! Они были так рады, что мне стало грустно, – след тигра становился уже редкостью в тигровом заповеднике.
Когда я на муле добрался до поисковой группы, люди сидели и лежали в траве, а Говинд смотрел в бинокль куда-то вверх. Тигр на дереве? Оказалось, нет. Начальник охраны, затаив дыхание, разглядывал птичек.
Говинд передал мне бинокль. С трудом приспособившись к нему, я увидел черных скворцов. Они прилетали и улетали, оставляя что-то в гнезде.
– Они приносят в клювах муравьев, чтобы избавиться от перьевых клещей, – пояснил Говинд. – И от пухоедов.
– Это к вопросу о разуме птиц и животных?
Он сразу сел на своего любимого конька и начал рассказывать о птицах, выколупывающих из глубоких щелей добычу, пользуясь прутиками, которые обламывают до нужной величины, об удивительной иерархии в стаях серых ворон. И незаметно перешел на тигров.
– На этой охотничьей территории размером в тридцать пять квадратных миль охотится Одноглазый Князь – у него на лбу рисунок полос похож на китайский иероглиф «ван» – «князь»… Этот Одноглазый умеет считать, я установил точно! До четырех – бесспорно, до пяти-шести – не совсем установлено.
– Да ну! – поразился я.
– Я столько еще о них расскажу, Пхунг, что ты заболеешь от удивления. И мне смешны слова больших авторитетов о том, что у животных возможен только рефлекс или звериный инстинкт на опасность. Есть еще инсайт. Рефлекс – это затвердевший опыт, стереотип. Шаблон…
– А вдруг у них есть какой-нибудь инстинкт нешаблонных действий? А, Говинд? Ты об этом думал?
– Конечно, Пхунг! Думал! Может быть, он существует – инстинкт нешаблонных действий. И этот инстинкт, тренируемый интенсивно, возможно, и есть разум, интеллект? Пхунг! В таком случае, в животных бездна разума. А в зачаточном состоянии он везде, где есть хоть капля мозга.
Мы идентифицировали следы на влажном песке возле озера – наисвежайшие! – и на экране дисплея задергалась надпись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35