– Я не связал свою судьбу ни с какой страной.Франц подал десерт: клубнику со сливками.– Когда я об этом думаю, то понимаю, что хотел бы жить во Франции. Или в Англии, – вздохнул Себастьян.– Почему же вы туда не едете?– Я пытаюсь усилить масонские ложи, изгнать оттуда амбициозный дух и мелкие дрязги. Они не должны превращаться в клики местных дворянчиков, доступ в которые будет гарантирован по праву крови. Многие из этих людей заняты не философскими размышлениями, а, например, проблемами гардероба или чем-нибудь в этом роде. Во всяком случае, даже при поддержке короля я не могу вернуться во Францию, пока у власти Шуазель. Он находится на службе у братьев Пари-Дювернье. Он ненавидит Англию, как если бы она оскорбила его собственную мать.Александр внимательно посмотрел на отца.– Вы полагаете, что философия возвышает разум? Разве нет философов, достойных презрения?Себастьян улыбнулся, оценив тонкое замечание сына.– Если философию воспринимают как секретное оружие, способствующее завоеванию мира, то нет, философия не возвышает разум. Я читал Платона. Он считает, что понять и овладеть миром возможно, наблюдая за ним. Я не знаю, каким он был человеком, поскольку не был с ним знаком. Но меня удивляет, что служил он тирану Дионисию Сиракузскому. Он совершил ошибку, приняв неверное решение, ибо наблюдатель воспринимает лишь то, что его интересует, и опускает все остальное, то ли потому, что не в состоянии все охватить, то ли потому, что считает это бесполезным. Платон не расслышал сарказма своего предшественника Гераклита, который смеялся над людьми, которые полагали, будто диаметр солнца «длиной с человеческую ступню», как он говорил, поскольку так оно и выходит, если смотреть на солнце, лежа на спине, закинув ногу на ногу. Я читал Декарта: его «Рассуждение о методе» – настоящий военный трактат. Человеческое существо он рассматривает как механизм, а природу – как землю, которую предстоит завоевать.– Но вы же сами занимаетесь химией? – спросил Александр. – Разве не для того, чтобы понять мир и его материю?– Именно так. Но я также совершил открытие, которое мне не удается понять и упоминания о котором я не нашел ни у одного из великих авторов.– Это та таинственная земля, о которой вы как-то рассказывали?– Да.– У вас так и нет никаких объяснений?– Никаких, разве что, возможно, ее материя сродни материи солнца.– Выходит, учиться чему-либо – напрасная затея? А разум всего-навсего иллюзия?– Нет, – решительно возразил Себастьян. – Разум – это всего лишь маленькое окошко, распахнутое в ночь. Но это не солнце. Такое окошко не в состоянии ничего осветить. Однако не будь его, нельзя было бы отыскать свой путь. Чтобы это понять, надо все время познавать: это лучший способ измерить собственное невежество. Для меня это философия философий. Главное в этом мире – избегать страданий, своих и чужих, и усмирять страсти. Другим путем к Господу не придешь. Именно это и есть цель масонства.Себастьян отпил глоток шоколада.– Во всяком случае, от вас я узнал очень много, – признался Александр. – Почему бы вам не написать книгу для тех, кому не повезло быть с вами знакомым?– Я думаю об этом. Думаю. 29. НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ СИЛЫ Театральная смерть карлика Адальбертуса Момильона произвела эффект камешка, брошенного в лужу. С тем только отличием, что круги на воде не затухали, как это бывает обычно, а, напротив, все расходились. Неужели человеческий разум подобен такой луже?Сначала Себастьяну написал герцог Карл Гессен-Кассельский: он заявлял, что для него не представляет никаких сомнений, что духовное могущество графа де Сен-Жермена восторжествовало над силой зла. Вслед за ним король Фридрих V Датский в своем письме выразил пожелание как можно скорее услышать рассказ о происшедшем из уст самого победителя. «Один из наших братьев заверяет меня, что заговор по сути своей до странности похож на тот, что был направлен против вас в Копенгагене».Один из свидетелей, князь Биркенфельдский, судя по всему, особенно усердствовал в том, чтобы история стала достоянием как можно большего числа слушателей. Обычно пищей для сплетен служили выходки такого-то из присутствующих или непристойное поведение другого. Но это было особое происшествие, получившее необычайный резонанс благодаря личности действующих лиц и последствиям, весьма прискорбным, которые не ограничились смертью Момильона. В самом деле, в последующие дни свежая могила карлика оказалась осквернена неизвестными лицами и, к большому возмущению викария, на нее оказались свалены кучи мусора. По слухам, министр курфюрста, обладающий извращенным умом, усмотрел в этом бунт против герцогской власти, поскольку Момильон все-таки входил в окружение герцога и после смерти заслуживал уважения.Себастьян получил даже письмо от сына маршала Бель-Иля, известий от которого не имел со дня смерти его отца, в 1761 году, и который выказывал ему то же дружеское участие, что и покойный министр Людовика XV:«Дорогой друг!Мне стало известно, что вы самым удивительным образом избежали отравления в доме герцога Баденского. Я выражаю свою искреннюю радость и не сомневаюсь, что ваша проницательность еще не раз спасет вашу жизнь. История эта дошла до ушей короля, который увидел в происшествии покровительство вашей счастливой звезды. История эта оказалась приукрашена множеством фантастических подробностей, которые, как я предполагаю, не более чем преувеличения, но я тешу себя надеждой, что в самые ближайшие дни буду иметь удовольствие услышать ее лично от вас.Однако же этому рассказу будет недоставать слушателей. Маркизы де Помпадур больше нет. В результате таинственной болезни, длившейся более двух месяцев, она, на 43-м году жизни, отдала Богу душу 15 апреля сего года, как раз на Вербное воскресенье. Не знаю, какой знак отыщете вы в этом совпадении.Венера философов не верила в потусторонний мир, но, возможно, существуют некие эмпиреи, которые примут ее душу. Я полагаю, король огорчен больше, чем хочет это показать. Что же касается королевы, то в молчании двора она нашла новую причину ненавидеть свою соперницу.Ваш верный друг Эймон де Бель-Иль».Новость потрясла Себастьяна: перед его внутренним взором возникла хрупкая статуэтка, разбитая грубой рукой. Этой женщине посчастливилось получить доступ к самым высшим сферам власти, но, к сожалению, она не обладала достаточным хладнокровием, чтобы удержаться у ее кормила. Ни ее ум, ни обаяние не смогли его заменить. Казалось, ее преждевременная – явно не случайная – смерть была предрешена заранее. Себастьян вспомнил былые застолья, и ему показалось, что в просторном Часовом салоне ходики на стене отсчитывают время для него самого.Затем он задумался о злом роке, который в течение какого-то года отнял жизни у двух женщин, ведущих актрис театра власти, госпожи де Помпадур и баронессы Вестерхоф.Едва справившись с приступом меланхолии, Себастьян подумал о том, что о нем не забыли: письмо де Бель-Иля являлось тому свидетельством. Это одновременно и радовало, и огорчало: Шуазель тоже наверняка о нем помнил, и его ненависть по-прежнему не давала Себастьяну приблизиться к Версалю, особенно после смерти его единственной защитницы при дворе.Сен-Жермен сам удивился тому, какой отклик всколыхнула эта история в его душе: мир власти, механизм, размалывающий слабых, вызывал у него все большее раздражение. Но последовавшие за этим события не оставили графу возможности предаваться этим размышлениям и дальше.В самом деле князь Биркенфельдский не ограничился тем, что поведал всем о противостоянии, которое имело место в доме курфюрста, сравнивая его с битвой «света» и «тьмы». В письме, восторженном до такой степени, что это уже переходило всякие границы и становилось смешным, он приглашал Рыцаря Света – как он величал Сен-Жермена – погостить в своем замке в герцогстве Цвейбрюкен.Рыцарь Света… Это явно масонское наименование заставило Себастьяна задуматься. Выходит, князю было известно о том, к какой организации принадлежал его гость? Но как? Неужели он тоже являлся членом какой-то ложи, а если да, то какой? Затем Себастьян догадался, каким путем могла распространиться информация: княжество Биркенфельдское входило в состав великого герцогства Ольденбургского, которое, в свою очередь, находилось под управлением Дании, – стало быть, некто при дворе Копенгагена предупредил князя.Продолжая надеяться, что основанием для приглашения не было намерение князя устроить очередной «праздник», подобный тому, который едва не стоил Себастьяну жизни, Сен-Жермен ответил, что весьма гордится оказанной ему честью и приедет в Биркенфельд на следующей неделе. Затем приступил к насущным делам.Как только русская кормилица была отправлена на родину и Александр с младенцем Петром и молодой немецкой кормилицей, говорившей по крайней мере на одном из германских диалектов, уехал, Себастьян принялся за воплощение в жизнь своей идеи: избавить внука от интриганов, которые, подобно хищным птицам, неизбежно начнут кружить над двоюродным братом царевича, пусть даже этот ребенок и является незаконнорожденным. В эту битву может оказаться втянутым и Александр.Сен-Жермен отправил Франца в Антверпен, чтобы тот, соблюдая строжайшую тайну, заказал гроб для маленького ребенка и надгробный камень с надписью, которую составил сам Себастьян. Слуга был человеком в достаточной мере сдержанным и преданным, чтобы не задавать лишних вопросов о столь зловещей миссии. Он вернулся пять дней спустя, везя в седле завернутые в одеяло гроб и камень.Затем Себастьян пригласил приходского викария и скорбным тоном поведал ему историю о том, что на опушке своего леса нашел трупик младенца. На несчастного ребенка, сказал граф, напали хищные звери. Из милосердия к чувствам верующих он уже положил тельце в гроб. И теперь хотел похоронить в своем имении и просит викария прочесть над могилой заупокойную молитву. Викарий попросил Себастьяна поклясться, что тот не знает ни ребенка, ни его матери, и Себастьян как можно убедительнее дал эту клятву. Франц вырыл неглубокую ямку, туда поставили гроб, и священник прочел молитву. За упокоение неведомой души Себастьян щедро заплатил викарию, дав двенадцать флоринов, это была цена целых трех месс, и пригласил отобедать. Викарий охотно принял приглашение. Выпив один-два графина вина, священник заплетающимся языком стал жаловаться на безнравственную эпоху, а затем откланялся. Едва он ушел, Себастьян попросил Франца установить над могилой надгробный камень. На нем было выбито: ПЕТР СЕН-ЖЕРМЕН 1764 Франц бросил на хозяина взгляд, в котором явно читалась ирония:– В первый раз, сударь, приходится хоронить пустоту.– Не обманывай себя, Франц. Большинство могил почти пусты. Там лежат лишь кости да изъеденное червями тщеславие.Замок князя Биркенфельдского был обратно пропорционален размерам его княжества: немногим меньше Версаля. Стражи в ярких мундирах, лакеи и слуги в ливреях, вся эта пышность и роскошь была хорошо продумана и рассчитана. Себастьяну отвели самые красивые покои во дворце, «зеленые комнаты», как их называл князь. Были приглашены человек двенадцать с супругами или подругами; гости окружили Себастьяна. Он узнал среди них участников памятного праздника курфюрста Баден-Вюртембергского.Искушенный во французских манерах, князь превратил обычное потребление еды и напитков в настоящее священнодействие. В лоджии зала, где собирались приглашенные, играла музыка, она звучала достаточно тихо, чтобы гости могли слышать друг друга. Все здесь заявляло о роскоши, и, когда Себастьян, еще до того, как сесть за стол, попросил воды, соммелье принес графин, наполненный странной светлой жидкостью, вкусной и пузырящейся, это была минеральная вода из соседнего источника.При этом князь и его супруга демонстрировали влечение к редкостям и диковинам. Так, например, когда в первый же вечер Себастьян переступил порог гостиной, в которой собрались гости, ему показалось, что у него галлюцинации: краем глаза граф заметил, как статуя неизвестного патриарха в углу то поднимает, то опускает руку, приветствуя прибывающих гостей. Сен-Жермен сделал несколько шагов назад: и в самом деле, стоило поставить ногу на одну из плиток пола, чудо повторилось. Он догадался: как только на плитку давил определенный вес, искусно спрятанный рычаг с помощью веревочек приводил в действие механизм. Это хитроумное приспособление было изобретено восемнадцать веков назад механиками александрийской школы. У Рожера Нормандского в садах его Сицилийского королевства стояли статуи, которые кивали головами, когда мимо них проходили гуляющие.Несколько позже, когда Себастьян заканчивал свой правдивый рассказ о поединке с Момильоном, он вдруг обратил внимание, что лица на гобеленах напротив него поменяли ракурс, словно подавая ему знак. Те из присутствующих, которые не догадывались о наличии механизма, не могли сдержать удивленного восклицания. Князь был на седьмом небе от счастья, его супруга тоже выглядела весьма довольной.– Эти маленькие хитрости, – заявил князь, – предназначены нам напомнить, что мир, который мы привыкли называть неживым, на самом деле таковым не является.Он вопросительно взглянул на Себастьяна, явно ожидая одобрения.– Разумеется, господа, – согласился Себастьян. – Этот мир нельзя назвать неодушевленным или неживым. Ибо будь он таковым, мы бы с вами не появились на свет.Какая-то дама вскрикнула от изумления.– Что вы имеете в виду? – спросила она.– Если бы Земля не вращалась вокруг Солнца, мадам, одна ее половина заледенела бы, а другая оказалась сожжена.– Вы хотите сказать, что камни и скалы тоже живые? – изумилась дама.– Как и небесные тела. Что заставляет их вращаться, если не дух гармонии?Потрясение было так велико, что гости какое-то время не могли вымолвить ни слова.– Но материя не может мыслить, – заявил один из них.– Я не знаю, мыслит ли она, но не могу быть уверен и в обратном, – ответил на это Себастьян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51