Но через секунду я уже усмехался, потому что понял: я сам произношу эти слова. Я семнадцатилетний. Потом он сказал кое-что, от чего мои мысли приняли другое направление.– Тебе придется сильно мне помочь, я же ведь ничегошеньки не знаю.– Ты это о чем?Остановившись, он тронул меня за руку – мимолетное прикосновение, словно против его воли, по необходимости.– Кое-что мне известно, но совсем не так много, как ты, поди, думаешь. Ничего о том, что здесь происходило, после того как я убрался. Я знаю, что было до того, ну, когда я рос и всякое такое, а потом – ничего.– Тогда почему ты здесь?– Посмотри на своего кота. Он тебе рассказывает.Смит все еще был с нами, но шел как-то странно: перебегал от меня к нему, проскальзывая между ног, как будто сшивал нас невидимой нитью. Фокус не из простых, но при взгляде на него казалось, что делает он это без труда, как и большинство котов.– Я здесь, потому что тебе это нужно. Тебе нужна моя помощь. Сейчас налево. Нам надо к дому Скьяво.– Но ведь ты минуту назад сказал – ты не знаешь, что происходит в городе. Так откуда ж тогда тебе известно про Скьяво?– Слушай, я здесь уж никак не для того, чтобы тебя морочить. Я тебе расскажу, что знаю. Не поверишь – твои проблемы. О Скьяво мне вот что известно: они муж и жена и на днях исчезли из своего дома. Вот к этому-то дому мы сейчас и идем, потому как тебе там надо кое-что увидеть.– Зачем?– Без понятия!– Кто тебя прислал?Он помотал головой:– Без понятия.– Откуда ты явился?– Без понятия… Из тебя. Откуда-то из тебя.– Толку от твоих объяснений столько же, как от козла молока.Он развернулся и пошел спиной вперед – лицом ко мне.– Что сталось с Винсом Эттрихом?– Бизнесмен. Живет в Сиэтле.– А Зайка Глайдер?– Вышла за Эдвина Лооса. Они живут в Такахо.– Бог ты мой, так они все-таки поженились! Потрясающе! А как Эл Сальвато?– Погиб. Он и вся его семья попали в автокатастрофу. Вблизи города.– Сколько тебе теперь?– Сорок семь. А то ты сам не знаешь! Разве они тебе этого не сообщили?Он выпятил нижнюю губу.– Ни хера они мне не сказали. Господь не указывал на меня перстом и не говорил: «Ступай!» Это тебе не «Десять заповедей». Никакой я тебе в жопу не Чарльтон Хестон с компанией, чтобы воды жезлом разделять Это тебе не «Десять заповедей». Никакой я тебе в жопу не Чарлтон Хестон с компанией, чтобы воды жезлом разделять. – Имеется в виду библейская эпопея Сесиля Б.Демилля «Десять заповедей» (1956), в которой Чарлтон Хестон (р. 1924) играл Моисея.

. Просто я только что был в одном месте, а через минуту – уже здесь.– Информация ценная, ничего не скажешь, – я многое хотел к этому добавить, но замолчал, потому что услышал стук молота. Это в три часа ночи. – Слышишь?Он кивнул.– Это там, дальше по улице, – по выражению его глаз, по тому, как он украдкой огляделся по сторонам и снова уставился на меня, я понял: парень знает куда больше, чем говорит.– Тебе известно, что это?– Давай-ка лучше пойдем поскорее, а? Потерпи, пока мы туда дойдем.Продолжая шагать спиной вперед, он старался больше не встречаться со мной взглядом. Мне стало ясно, что из него больше слова не вытянешь, и я сменил тему.– Не возьму в толк, где ж ты все-таки обретался? Был там, вдруг очутился тут. Но где это – там? – А куда ты попадаешь, когда тебя сморит дремота? Или когда спишь ночью? Вот что-то в этом роде. Точно не знаю. Не совсем чтобы здесь, но и не так чтобы очень далеко отсюда. Все, кто мы есть и кем были, всегда где-то рядом. Не так чтобы в одной комнате, но в одном доме. В одном доме, но не в одной комнате.Прежде чем я успел осмыслить эти его слова, мы оказались в квартале от дома Скьяво. Даже отсюда было видно, что там творятся чудные дела.Среди ночной тьмы дом был ярко освещен со всех сторон. На здание отовсюду были нацелены лучи света. Моей первой мыслью было – катастрофа в шахте. Ну, вы понимаете, по телевизору вечно что-нибудь такое показывают: горная выработка где-нибудь в Англии, или России, или в Западной Виргинии. Где-то там глубоко под землей что-то случилось – взрыв или обрушение. Спасатели тридцать часов пробиваются к выжившим. У шахты и ночью светло, как днем. Понавезли всяких прожекторов на десять миллионов свечей, чтобы рабочим было светло.Именно так и выглядел дом Скьяво. Это зрелище на фоне задника темной ночи было таким необычным и сюрреалистическим, что, чем бы они тут ни занимались, выглядело это все весьма подозрительно.Да и кто они были, эти они? Рабочие. Когда мы подошли поближе, я стал вглядываться – не увижу ли знакомого лица, но такого не обнаруживалось. Одетые кто во что, парни в желто-оранжевых касках устанавливали строительные леса. Они проворно возводили вокруг дома сложную систему переплетающихся металлических труб, опор, креплений. Когда их работа будет закончена, дом окажется внутри причудливого металлического плетения, как насекомое в гигантской металлической паутине. Мы остановились на дорожке напротив дома и смотрели за их работой. Достаточно было понаблюдать за ними минут пять, чтобы понять: эти парни свое дело знают. Никаких тебе лишних движений, никакого дуракаваляния, никакого тебе «круглое таскать, плоское катать». Серьезные ребята – пришли сделать работу и не задерживаться.Они почти не производили шума, и вот это-то и было самое странное. Для полноты странного впечатления было бы лучше, если бы они вообще не издавали никаких звуков, но дела обстояли иначе. Какой-то шум все-таки был: удары металла о металл, скрип и стон труб, прилаживаемых одна к другой, прибалчиваемых, воздвигаемых. Но при таком количестве людей и размахе работ здесь должен был бы стоять оглушительный грохот. А его и в помине не было! Да, кое-что доносилось, но не столько, чтобы поверить в реальность происходящего. Как это было возможно?– Они совсем не шумят.Парень потер себе нос.– Я тоже об этом подумал. Будто на все это какой глушитель надели.– Что это они с домом делают? Зачем эти леса? И почему – среди ночи?– Откуда мне знать, шеф? Я должен был просто тебя сюда привести.– Вранье! – я не верил ни одному его слову, но спорить было бесполезно. Он скажет только то, что сочтет нужным, а об остальном мне придется догадываться самому.Я подошел к рабочим и спросил одного из них, где найти бригадира. Тот указал на высокого смуглого мужчину, похожего на индийца, тот как раз проходил мимо в нескольких футах от нас. Сделав несколько широких шагов, я поравнялся с ним. – Простите, можете уделить мне минутку?Он окинул меня оценивающим взглядом, словно я был баклажаном или проституткой и он прикидывал, стоит ли тратить на меня свои деньги.– Моя фамилия Маккейб. Я начальник полиции Крейнс-Вью.Его это не впечатлило. Он скрестил руки на груди и ничего мне не ответил.– Почему вы здесь? У вас есть разрешение? Что вы делаете с домом? Где Скьяво?Он по-прежнему не произносил ни слова, разве что губы его тронула едва заметная улыбка. Словно я сказал что-то смешное. Я мысленно перемотал назад пленку и прослушал еще раз – ничего смешного.– Я задал вам вопрос.– Но это не значит, что у меня есть ответ,– он говорил с сильным индийским акцентом, когда язык не шевелится во рту, как корова, разлегшаяся посреди дороги, и словам надо его обходить, чтобы выбраться наружу.– Ты не хочешь объяснить, что здесь к чему? – парнишка подступил к бригадиру чуть ли не вплотную. Голос его звучал абсолютно непримиримо – настоящая попытка словесного нокаута.– Я ничего не объясняю. Я работаю! Не видишь что ли, я занят!– Вот врежу тебе поджопник, сразу освободишься, Гунга Дин Гунга Дин – герой одноименного стихотворения Редьярда Киплинга (1865-1936) из сборника «Казарменные баллады» (1892), индиец, служащий водоносом в Британской армии и погибающий в бою.

.Глаза индийца расширились от ярости и изумления.– Ах ты срань…Бах! Мальчишка таким быстрым и сильным ударом двинул ему в пах, что раздался резкий хлопок, похожий на взрыв. Хватая ртом воздух и держась руками за яйца, мужчина рухнул на землю. И парень тотчас же стал лупить его ногой по лицу – бух-бух-бух, – будто пытался открыть дверь. Бригадир, чьи руки были заняты другим, даже не успел закрыть голову, как на него обрушился град ударов.Парень улыбнулся и раскинул руки в стороны, словно крылья, так, будто собирался исполнить греческий танец сиртаки. Грек Зорба Парень улыбнулся и раскинул руки в стороны, словно крылья, так, будто собирался исполнить греческий танец сиртаки. Грек Зорба на твою голову – бах-бах-бах. – Кэрролл не первый раз ссылается на одну и ту же сцену из фильма Майкла Какоянниса «Грек Зорба» (1964) с Энтони Куином в главной роли, экранизации одноименного романа Никоса Казандзакиса (1943); см., например, «Сон в пламени», гл. 3.

на твою голову – бах-бах-бах. Стремительность и злость его атаки были чудовищны. Мальчишка в секунду разогрелся от нуля до ста градусов, от слов тут же перешел к делу. И этот мальчишка был я.При виде того, как он лупит бригадира, какая-то моя часть кричала: «Так его!» Мы это теряем, оно исчезает, испаряется. Безоглядная смелость, черная ярость и самозабвение юности. Головокружение от полноты жизни. Это уходит, утекая как вода сквозь трещины, которых становится тем больше, чем старше мы делаемся. Они появляются, когда мы начинаем страховать свои жизни, берем ипотечные кредиты или узнаем о не самых благоприятных результатах медицинского обследования. Они появляются, когда теплая ванна становится не столько приятна, сколько необходима. Когда мы предпочитаем расчет – спонтанности, удобства – потрясениям. Дело не в том, что мы взрослеем, мы просто делаемся ручными, трусливыми, предсказуемыми, нерешительными, скептичными почти по любому поводу. Отнюдь не малая часть моей души любила этого отвязанного мальчишку, который принялся лупить человека всего лишь за то, что тот ответил нам нелюбезно, не так посмотрел. Эта моя часть жаждала к нему присоединиться. Стыдно ли мне в этом признаваться? Да ничуть.Я схватил парня за шиворот и оттащил прочь от индийца. Его тело было точно наэлектризованное – сплошное высокое напряжение и несгибаемость. Силы мне не занимать, но не уверен, смог ли бы я его одолеть.– Хватит! Довольно, говорю! Ты победил.– Да пошел ты в жопу! – он попытался еще раз пнуть индийца, но не достал.– Уймись же!– Не смей мне… – он повернулся и сунул мне кулак в лицо. Я перехватил его руку и тем же движением заломил ее ему за спину. Другой рукой я обхватил его шею и слегка сдавил.Без толку. Каблуком своего ковбойского ботинка он ударил меня по пальцам правой ноги. Меня точно огнем обожгло. Я разжал руки. Он отпрыгнул в сторону и, приняв боксерскую стойку, стал приплясывать вокруг меня, нанося удары по воздуху, ныряя, делая обманные движения. С кем он сражался? Со мной, с индийцем, со всем миром, с жизнью.– Ты чего это, мудила, о себе возомнил? Думаешь, я тебе по силам? Думаешь, так вот запросто меня одолеешь? Ну, попробуй! Давай, давай!Я стоял на одной ноге, как фламинго, тетешкая ушибленные пальцы, и наблюдал за ним. Индиец лежал на животе, руки внизу, и глухо стонал. Я-юнец продолжал пританцовывать поблизости – ни дать ни взять Мохаммед Али …продолжал пританирвывать… ни дать ни взять МахаммедАли…– Мохаммед Али (Кассиус Клей, р. 1942) – американский боксер, в 1964-1980 гг. чемпион мира в тяжелом весе среди профессионалов, знаменитый своей работой ног.

. Вокруг нас собрались несколько рабочих – посмотреть на наши игры. Пока я держал себя за ногу, один из них вышел из толпы и огрел мальчишку доской по голове. После этого работяга так и остался стоять со своей дубиной в руках – видок у него был глуповатый, словно он ждал: вот сейчас появится кто-нибудь и скажет, что ему делать дальше.Мальчишка оказался на земле на всех четырех, голова низко-низко. Кто-то помогал индийцу встать на ноги. Я проверил ногу – все ли в порядке. Болела она здорово, но не смертельно.– А теперь всем слушать меня! Кто здесь старший? Что это за строительная компания? Где разрешение на работы? Я хочу видеть все немедленно.– фрэнни? – позвал меня знакомый голос.Мальчишка, все еще стоявший на четвереньках, повернул голову – ведь это было и его имя. Неподалеку стоял Джонни Петанглс, держа в руках большую бутыль содовой. Он бесстрастно меня разглядывал.– Что ты делаешь, Фрэнни?Я посмотрел на него, потом на дом, рабочих, малыша Фрэна на земле. Мне казалось, что все смотрят на меня, но никто не издавал ни звука. И тут меня осенило. Я пальцем указал на дом. – Что ты там видишь, Джонни? Что там такое?Он поднес горлышко бутылки ко рту и сделал большой глоток. Опустив бутылку, он громко рыгнул и неловко вытер рот тыльной стороной ладони.– Ничего. Вижу дом, Фрэнни. Хочешь моей содовой?Я протиснулся к дому сквозь толпу рабочих. Здесь пахло древесной стружкой, раскаленным металлом, бензином. Пахло гвоздями, вбитыми в доски, только что выключенными электроинструментами, пропотевшей фланелью, пролитым на камни кофе. Пахло множеством мужчин, занятых тяжелой физической работой. Я ухватился рукой за один из длинных стальных стержней в лесах и стал его трясти, пока вся конструкция не начала тихонько позвякивать.– Что это такое, Джонни? Ты это видишь?– Я же тебе сказал – это дом.– Ты что, не видишь строительные леса?– Это что такое?– Металлические решетки вокруг дома. Такие бывают на стройках, а еще когда ремонт делают.– Не-а. Никакой здесь нет строительной лисы. Дом, и больше ничего.Последние слова он произнес нараспев – та-та-ти-та-та-та-та – и одарил меня одной из своих редких улыбок.Я указал на мальчишку, лежавшего на земле.– А его видишь?– Кого?– Джонни не может меня видеть, я ведь тебе говорил. Никто ничего этого не видит, только ты.– Почему?Мальчишка вдруг замерцал – стал то исчезать, то появляться, как при помехах на телеэкране. Потом он стал блекнуть. То же произошло и с рабочими, и с металлической паутиной вокруг дома Скьяво. Все стало растворяться, тускнеть, из осязаемого сделалось бесплотным, а потом вовсе исчезло.– Почему только я?– Найди пса, Фрэнни. Отыщи его, тогда и поговорим.Я хотел к нему подойти, но неудачно ступил на ушибленную ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39