Вы хотите этого, Холмс?
– Ни в коем случае, мой друг.
– В таком случае, вам следует принять это послание.
Подумав с полчаса, Холмс встал, открыл окно, высвободил записку – нитка тут же взвилась в небо.
– Почему вы не читаете? – спросил Ватсон, когда он вернулся в свое кресло.
– Вы знаете, мне кажется, что письмо подписано вами. И это меня убивает.
– Вас убивает то, что кто-то прознал, что вы – Шерлок Холмс?
– Да.
– Я удивлен этим вашим заявлением, не скрою. Вы ведь знаете, что Мегре, Пуаро и Жеглов в свое время проживали в этом самом номере, в котором мы с вами сейчас находимся. И вам известно, что некий Луи де Маар, самозабвенно игравший роли инспектора Люки, бравого капитана Гастингса, а также капитана Шарапова проживали аккурат над этим номером. Из этого можно уверенно предположить, что в настоящее время над нами проживает человек, узурпирующий мое имя.
– Я сказал вам неправду, мой друг, сказав, что меня убивает смерть моего инкогнито. Я сказал вам неправду из дружеских чувств, которые испытываю к вам с незапамятных времен.
– Понимаю. Вы не хотите, чтобы я ревновал?
– Да, именно так, доктор.
– Спасибо, Шерлок, вы согрели своими словами мое несуществующее сердце. Тем не менее, скажу, что никак не могу ревновать к человеку, принявшему мое имя лишь потому, чтобы приблизится к вам так, как близок я. Вы – гигантская планета, достойная многих спутников, движимых тяготением вашей личности.
Холмс мысленно посчитал, сколько у него осталось подушек. Одна в спальне, две малые на диване. Значит, в принципе, у него может быть еще три спутника. Больше чем у Земли, Плутона и Марса, но меньше, чем у остальных планет Солнечной системы. Это обижало. Но с другой стороны 17 спутников, как у Сатурна, было бы многовато, ногу негде будет поставить. Придя к этому выводу, он принялся читать послание свыше.
– Ну и что он там написал? – спросил Ватсон, когда Холмс бросил на стол листок, тут же свернувшийся в трубочку.
– В письме, подписанном доктором Ватсоном, правда, с заместительской закорючкой, написано, что наши с вами жизни, также как и жизни остальных обитателей Эльсинора, находятся под угрозой.
– Какой такой угрозой? – обвисли пухлые щеки Ватсона.
– Нас могут уничтожить так же, как уничтожили прежних обитателей Эльсинора. Некий Орден Бога Неприкосновенного продолжает действовать, и новые его крестоносцы уже внедрены в клинику И я думаю, что этой угрозой не стоит пренебрегать, ведь люди, согласившиеся внедриться в Эльсинор через смерть, не могут не быть достойными противниками.
– Внедриться в Эльсинор через смерть? Что-то новенькое. Вы это недавно измыслили?
– Только что.
– Знаете, что мне кажется, Холмс?
– Что вам кажется, Ватсон?
– Если прочтение этих карточек интеллектуальным образом привело к рождению в вашем уме новой информации, и если Эльсинору грозит уничтожение, то вы, забыв обо мне, должны немедленно написать новые.
– Вы мужественный человек, Ватсон.
– Мне нечего терять кроме куриных перьев, которыми вы меня набили. А вот вам…
– Я не думал о бегстве, мой друг. Ни минуты.
– Секунды думали?
– Секунду думал. И стыжусь этого.
– Зря стыдитесь. Секунду вы, великая личность, были просто человеком.
– Пожалуй, был… Но, честно говоря, я еще не знаю, на чьей стороне правда. Ведь все они, да и мы с вами – крестоносцы. Крестоносцы разных верований, заблуждений, идеологий, наконец… Все мы несем крест, возложенный на нас прошлым или людьми, живыми или умершими – неважно…
– Знаете что, Шерлок, не надо банальных философий… Возьмитесь лучше за перо, изложите все на таких же карточках. Уверен, это поможет нам во всем разобраться.
– Вы правы, мой друг. Карточки на столе перекладываются и складываются гораздо лучше, чем мысли в голове… Где у нас письменный прибор и бумага?
– Бумага в правом ящике стола, письменный прибор – прямо перед вами, – сказал Ватсон, зевая в кулак.
– Вы замечательный секретарь! – расцвел Холмс. Спустя минуту он уже писал.
– А я тем временем, пожалуй, вздремну. Человека-подушку, – снова зевнул Ватсон, – постоянно клонит в сон.
4. От Апекса до кладбища
Закончил он работу ранним утром. Встал, сделал в быстром темпе несколько привычных гимнастических упражнений. Запыхавшийся, постоял у окна, глядя на три дуба и молодую женщину в белом платье, величаво восседавшую под одним из них в шезлонге. Взял с секретера воображаемую скрипку. Поиграл Шуберта, Piano sonata D. 960.
– Для нее играете? – спросил сзади Ватсон.
– А, вы проснулись! – обернулся Холмс, опустив скрипку.
– Вы так играли…
– Да, вы правы, в последнее время струны что-то дребезжат. Пожалуй, их стоит заменить.
– Думаю, струны тут ни причем.
– Это предсмертная соната Шуберта, она в последнее время не покидает моей головы, – ответил Холмс.
– Не надо мистики, мой друг! – натурально поморщился Ватсон. – Скажите лучше, как обстоят дела с вашим карточным домиком?
– Каким карточным домиком?!
– Вы всю ночь составляли из карточек драму под названием «Сатанорий».
– А… Я ее закончил, И считаю, что предложенное вами название не вполне отражает ее содержание. Хотите, я проговорю его от яиц Леды?
– Разумеется, мой друг.
– Тогда слушайте. Один профессор, пусть Перен, нашел способ продлевать человеческое существование до бесконечности. Другой человек, скажем, Пелкастер, предложил ему оживить всех когда-либо существовавших людей. Профессору, не вполне здоровому психически, – все гении психически нездоровы, – идея понравилась ввиду очевидной неосуществимости, и он принялся за работу. Первым делом у подножья Апекса была создана первоклассная клиника, затем устроено похоронное агентство, поставлявшее профессору материал, то есть трупы. Последние оживлялись им посредством пересадки новых органов или регенерации старых. Затем каким-то образом копировались их память и психика. Конечным результатом этой работы становилась полная цифровая копия человека, которая, не смейтесь, подвергалась терапии с целью избавления ее от болезненных погрешностей и несоответствий реалиям. Следует признаться, что я так и не определился в каком времени все эти события проистекали и проистекают. Судя по высказываниям Пелкастера, движущие силы событий в виде «Бога Рукотворного» или «Всечеловеческого Кристалла», находятся в двадцать пятом веке, то есть в глубоком будущем. Эльсинор же, вероятно, представляет собой форпост этого будущего в прошлом, а именно, в нашем с вами настоящем времени. Скорее всего, он находится в узле завязавшегося в восьмерку времени… И диаметр этого узла равен расстоянию от подножья Апекса до кладбища.
– Восьмерка своей витиеватостью похожа на чудесную петлю Мебиуса, – глубокомысленно вставил Ватсон.
– Совершенно верно, мой друг, – Шерлок принялся снаряжать воображаемую трубку. – Петля Мебиуса имеет одну поверхность, а восьмерка времени – одно время, связывающее все нам известные и неизвестные времена…
– А!.. Это что-то типа игрушки Рубика? В котором каждый составляющий ее кубик может занять положение любого?
– Совершенно верно.
– А кто же тогда крутит?
– Этот ваш кубик, видимо, есть одна из штучек Всечеловеческого Кристалла. Люди, объединенные в нем, и крутят.
– Если время одно, не три, то должно быть не одно, а три пространства… Три пространства не последовательно расположенные, но вложенные друг в друга, – глубокомысленно сказал Ватсон.
– Интересная мысль. Думаю, она со временем наведет нас на другие, – зажег табак Холмс. – Давайте, отправим на время ее в загашники памяти, и проговорим нашу историю от «А» до «Я». Вы не возражаете, доктор?
– Ни в кое мере, Холмс.
– Так вот, на какой-то стадии разработок профессора некоторые силы, персонифицированные господином N, прознали, что в Эльсиноре покушаются на Бога и, более того достигли существенных успехов. Выйдя на похоронное агентство «Кристалл», они получили канал доступа. Первыми сюда были посланы отец Падлу и Катэр, – тонкий орлиный нос придавал лицу рассказчика выражение живой энергии и решимости.
– Судя по всему, последний, являющийся родственником профессора, и многое о нем знавший, был человеком, открывшим господину N способ проникновения в Эльсинор.
– Вполне вероятно. Так вот, в момент проникновения этих людей профессор занимался поиском человека, без личности которого Всечеловеческий Кристалл не мог выйти на плановые показатели. Он нашел этого человека, вернее, нашел людей которые могли стать его родителями…
– Мартена Делу, свою бывшую жену, дочь и внучку? Нашел их и принудил жить шведской семьей?
– Ну, «принудил», это не то слово. Все они, включая Мартена Делу, считали себя богостроителями и потому угрызений совести не испытывали. Катэр с Падлу, естественно, решили устранить Мартена, и тот был убит.
– Как вы думаете, это произошло?
– Перед тем, как высказать свои мысли по этому поводу предположу, что профессор превратил свою клинику в театр, в балаган, намеренно превратил, потому что, играя роли, пациенты максимально проявляли свои качества, и это позволяло ему составлять их достоверные психологические цифровые портреты. Со временем игра вошла в кровь всех постояльцев Эльсинора, они играли везде и везде. Возьмите хотя бы Монику Сюпервьель. Как увлеченно она играла в самоубийцу! Сначала в своем номере, а потом в парке, столовой, процедурном кабинете – это засвидетельствовано в записях Пуаро. Сейчас я вспомнил Модильяни: набравшись вдрызг, этот известный художник падал без памяти не где-нибудь в кустах, или глухой подворотне, он падал без памяти на затопленных толпою площадях, в общем, на круговой сцене – Амадео был великий артист. А как артистично покончила с собой его сожительница Жанна Эбютерн! После смерти художника, она выбросилась из окна на людную улицу, выбросилась, будучи беременной на девятом месяце! На девятом! Тяга к театральности преодолела в ней великий инстинкт материнства. Кстати, Ватсон вы ничего не чувствуете? – помолчав, посмотрел Холмс на потолок.
– Чувствую, Шерлок. Чувствую, что некий человек, разобрав паркет, подслушивает нас сверху.
– Этажом выше живет де Маар, он же Люка, он же Гастингс, он же Ватсон, ваш двойник. Пусть слушает, это нам…
Тут в номер постучали, и Холмс погрузился в прострацию. Глаза его неотрывно смотрели на репродукцию картины «Руины Понто Ротто в Риме» своего прапрадеда Клода Жозефа Верне.
5. Поступил Мориарти
Аннет Маркофф принесла завтрак: пару яиц, овсянку в серебряной кастрюле с подогревом, сэндвичи на тарелочке, джем, кофе. Поставила поднос на обеденный столик. Увидела Ватсона. Заулыбалась. Взяла в руки. Повертела. Доктор надулся – ему претило быть игрушкой в руках женщины. Аннет уставилась на Шерлока Холмса. Тот, смотря в пространство, как восковая фигура, подозревал, что круглый шрам на лбу женщины обязан своим происхождением пуле калибра 9 миллиметров.
– Я принесу вам другую подушку, – сказала, бережно положив куклу на место. Подошла затем к картине, на которую продолжал пялиться Холмс. Покивала: – Ничего картинка. Мост обрушенный прям как взаправдашний… Профессор Пикар сказал бы, что у автора с эрекцией непорядки. Ну да, точно. Дерево с обломанными ветками из этой же оперы. А это удилище у рыбака? Оно, клянусь непорочной Девой, с этого самого дерева. Изменяла жена вашему художнику, как пить дать, изменяла. Эх!
Холмс чувствовал, как краснеют его уши.
– А у нас пополнение – поступил профессор Мориарти, – Аннет принялась прибираться в спальне. – Удивительный человек, прямо душечка. Все им восхищаются. Умен, общителен, фокусы карточные показывает. А как играет на скрипке! Кстати, сегодня вечером он великодушно согласился поиграть нам в голубой гостиной последние сонаты Шуберта. Может, придете послушать? А то профессор Пикар расстраивается, что вы носа из номера не кажете.
Холмс представил, как кажет из комнаты нос. Воск его лица слегка оплавился.
– Послезавтра в восемь утра вас повезут на электроэнцефалограмму, потом на новый прибор, мозги ваши записывать, сейчас всех записывают, Пикар приказал, – продолжала стрекотать горничная. – Это не больно, чудно только – мои записывали, но мало очень получилось, метр ленты всего вылез, профессор потом сказал, что меньше надо говорить, больше читать, а с Жюльеном Жераром срочно повенчаться. И как только это машина про него узнала? Ума не приложу. Наверно, много о нем думаю. Да, вот еще новость, мистер Стоун: как только Мориарти появился, наш Маар попросил всех называть его знаете как? Угадайте! – посмотрела пытливо. – Нет, не угадали, он, – вот умора! – попросил всех называть его доктором Ватсоном!
Кукла сжалась от ревности. Перья внутри неприятно зашевелились. Однако внешнюю беспристрастность ей сохранить удалось. В отличие от Холмса, квадратный подбородок которого заметно округлился. Округлился, оттого что он понял: послезавтра его раскроют. Из этой чертовой машины змеей выползет лента, Пикар возьмет ее в руки, просмотрит, злорадно улыбнется, запишет в шпионы господина N, как записали Мегре с Пуаро, и отправит на электросудорожную терапию. Понятно, профессор не может рисковать своим будущим. Как все погано! Шерлок Холмс – шпион. Шпик. Что делать? Так, надо подумать… У меня осталось 47 часов. Если за это время я выловлю всех шпионов, то мозги, пожалуй, сохранить удастся. Но для этого придется выходить в свет…
Горничная ушла. Они остались одни.
– Послушайте, Холмс, – сделав паузу, начал высвобождать накопившиеся мысли Ватсон. – Если Эльсинор есть форпост будущего, то его творцы должны знать, чем все кончится. Ведь для них уже все случилось.
– Не факт, – криво улыбнулся Холмс. – Незнание будущего – кардинальная движущая сила человеческого общества. Творимый Бог не может этого не знать. Если мы с вами, а также президенты и короли, проститутки и девственницы поимеем возможность знать будущее, то все, утратив мотивацию, утратив веру в лучшее, обратимся в баранье стадо, и мир погибнет. Помните Карин Жарис? Она говорила Мегре, что люди, ушедшие в будущее, не то что бы общаются с собой, еще не ушедшими, но могут ориентировать их действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53