Бертран арестован, Падлу на следующей неделе будет кардинально излечен при помощи электрического шока. Вам этого не достаточно?
– Нет. Вся эта история – это надводная часть айсберга.
– Послушайте, Пуаро, вы знаете, где находитесь?
– Знаю, профессор.
– Где?
– В психиатрической лечебнице.
– Значит, вы осознаете, что проводите расследование в сумасшедшем доме?
– Да, осознаю. И отчетливо осознаю.
– А что вы эпилептик вроде Геркулеса, осознаете?
– Осознаю, профессор. Что я – Геркулес-эпилептик.
– И, тем не менее, проводите расследование?
– Да, провожу. По вашей просьбе, между прочим.
– Она аннулирована по состоянию вашего здоровья. Я ошибся, прописав вам обычный для вас образ жизни, то есть детективное расследование.
– Ошиблись?! – вздернул бровь Пуаро.
– Скорее, поторопился. Расследование – это последовательность действий, направленных на выявление причинно-следственных связей. А нервнобольные – это люди, которые поступают не почему-то, а согласно личным умственным вывихам. Вы задаете себе вопрос: кто убил Катэра? Почему его убили? А его убили не почему-то, а потому что в какой-то момент у кого-то баланс химических элементов в крови сдвинулся в ту или иную сторону. Вот, например, Наполеон Бонапарт, поев супа из томатов, богатых калием, мог придти к мысли, что это садовник Катэр, по матери англичанин, в пику ему повернул дорожный указатель с надписью «Ватерлоо» в сторону Пруссии, в результате чего маршал Груши заблудился. Я как специалист вам говорю, что из-за этих томатов он вполне мог придти к этой сумасшедшей мысли и приговорить садовника к смерти…
– В таком случае, профессор, позвольте мне допросить императора.
– Вы сумасшедший, Пуаро… Кстати, мадмуазель Генриетта обожает суп из помидоров.
– В таком случае, позвольте мне допросить госпожу Жалле-Беллем.
– Но и вы, Пуаро, его обожаете? Рабле говорил мне об этом, – Перен все более становился похожим на пса.
– В таком случае, профессор, позвольте мне допросить господина Пуаро. А вместе с ним и месье Леона Клоделя.
– Нет, вы определенно сумасшедший, – профессор сокрушенно покачал головой.
– Это мы уже проходили, – Пуаро решил сделать все, чтобы подвергнуться электрошоку. Который, как он верил, не повредит его мозга, но выжжет телепатические «жучки» профессора.
– Послушайте, мой друг, я ведь вылечил вас от физических болезней? – присев перед сыщиком на корточки, пытливо посмотрел Перен снизу вверх.
– Да, профессор, вы исцелили мои суставы.
– У вас наладился аппетит, вы стали интересоваться женщинами, и женщины стали интересоваться вами, не так ли?
– Да, профессор. Стали интересоваться, потому что вы – великий врач, знающий толк в помидорах.
– Для врача, как и для актера, успех – всего лишь отсроченный провал. Вы хотите провала, Пуаро?
– Если я его заслужил – жажду.
– Вы упрямец, решивший не смотря ни на что стать растением! Я повторю, полиция выявила убийцу, в настоящее время он находится в кандалах под стражей и скоро предстанет перед судом. И потому я настойчиво прошу вас прекратить ваше личное расследование, и вплотную заняться своим здоровьем.
– Послушайте, профессор, чего вы боитесь? – вышел из себя Пуаро. – Положим, я докажу, что Катэра убили вы. И следующей жертвой будет Падлу. Ну и что из того? Все останется на круги своя. Сатанорий останется, вы останетесь. А я, Жозеф Жарри, займу свое место рядом с Ксавье Асленом…
Сказав, сыщик светло улыбнулся и добавил:
– И бедный Луи де Маар выведет на тыльной грани могильного камня печальную для него надпись «Эркюль Пуаро, 1839–1989». Так что дорогой профессор Перен, дайте мне закончить это дело, и ничего не бойтесь.
– С чего вы взяли, что вы – Жозеф Жарри? – сделав паузу, спросил профессор. И кто он такой, этот Жозеф Жарри?
– Считайте, что я это брякнул. Но если говорить серьезно, то, профессор, я знаю, почему вы хотите, чтобы Пуаро прекратил следствие.
– Почему?
– Вы хотите прекратить следствие, потому что теперь не знаете, что для вас и вашего санатория лучше – вывести преступника на чистую воду или оставить все, как есть. Иными словами, вы считаете, что Пуаро слишком далеко зашел. И готов пойти дальше.
– Да, я хочу прекратить ваше расследование. Но единственно ради вашего здоровья.
Перен неуверенно пошел к шкафчику с медикаментами, открыв его, достал из банки большую белую таблетку, проглотил.
– Что поделаешь, профессор, что поделаешь? Il faut que jeunesse se passe…
– Вы и в самом деле считаете, что преступник – это я?
– Если передать дело суду, так и получится. Вас отлучат от Эльсинора навсегда.
– А если суду оно не достанется?
– Если дело после его окончания не будет доведено до суда, меня не станет. Как не стало Мегре.
– Вас не станет, как не стало Мегре?! – искренне удивился профессор. – У вас, мой друг, действительно ум за разум зашел. И потому убийцей Катэра останется месье Каналь.
– Мои маленькие серые клеточки с этим не согласны, – улыбнулся сыщик. – А во-вторых, мне не нравится, что дорожки парка не очищены от снега, и я хочу наказать виновника.
– Послушайте, Пуаро. Неужели вы не догадываетесь, что я знаю все? Теперь знаю? Знаю все, что может узнать об этом деле хороший, даже прекрасный сыщик, коим вы, несомненно, являетесь? Да, с вашей помощью знаю – не зря я поставил на вас. И теперь, чтобы разрулить ситуацию, взять ее под контроль и не допустить изменения последовательности событий, не допустить катастрофы, мне нужна самая малость? Нужно, чтобы вы сошли со сцены, то есть стали просто пациентом, быстро идущим на поправку?
– Der Mohr hat seine Schuldigkeit getan, der Mohr kann gehen?
– Совершенно верно! Сойдите с тропы войны, займитесь каким-нибудь делом, займитесь, наконец, Генриеттой! – большая белая таблетка не помогла, пес внутри профессора, казалось, вот-вот обратится Цербером и вырвется наружу, чтобы порвать на клочки все на свете.
– Пуаро не может волочиться за женщинами, Пуаро должен решить свою задачу. Он должен узнать, кто и почему убил Катэра.
– Я знаю, кто убил Катэра! Вам этого недостаточно? И я знаю, почему татуировали пациентов.
– Эркюль Пуаро должен знать, кто убил Катэра, Эркюль Пуаро должен знать, почему татуировали пациентов. Эркюль Пуаро должен наказать преступника. Эркюль Пуаро должен прекратить преступления навсегда.
– Старый вы осел. Старый глупый осел, готовый умереть ради своего ослиного лаврового венка. Впрочем, хватит слов, у меня есть способ добиться нужного результата. Садитесь туда, – Перен указал на кресло, похожее на стоматологическое. Оно стояло в глубине процедурного кабинета.
Сыщик, тягуче посмотрев в окно, сел. Профессор надел на него маску с наушниками, затянул ремешки и, сказав: – Вам будет хорошо, Эркюль , да и сбросите десяток лет, – отошел к пульту, стоявшему у окна, стал переключать тумблеры. От щелчка одного из них свет в процедурном кабинете медленно сошел на нет. Пуаро мгновенно решил, что для достижения поставленной цели, следует воспользоваться советом коллеги Мегре. Он вытащил из-под ремешка часов трубочку для питья коктейлей, просунул ее под маску, зажал зубами.
Через минуту ему стало хорошо.
– Ну, рассказывайте, – послышался откуда-то голос Перена.
Пуаро захотелось рассказать профессору все. Про то, как мама не допускала маленького Пуаро к груди, чтобы сохранить ее в натуральной красе, тем привив ему повышенный интерес к еде, про любимую ночную вазу малыша Эркюля, про детское недержание мочи, первую эрекцию и первый детский грех, про все остальное. Но голосовые связки, оставшись верными Пуаро, стремившемуся к электрошоку, издевательски промычали:
– Му-у-у.
– Ах, так!! – рассердился профессор. – Что ж, обойдемся без откровений.
Щелкнув парой тумблеров, Перен пустил в маску газ. Пуаро со всех сил задышал в трубочку. В наушниках зазвучал монотонный голос профессора:
– Пуаро… Пуаро… слушайте меня внимательно. Завтра вечером я попрошу вас рассказать мне и назначенным мною лицам о ваших намерениях и планах. Завтра вечером я скажу вам: – Рассказывайте, Пуаро, – и вы расскажете нам все, что знаете, в том числе, и о себе. Потом вы обо всем забудете.
Как только профессор это сказал, Пуаро намеренно задергался, попытался сорвать с себя маску. Профессор, стремглав подскочив к креслу, увидел трубочку, торчавшую из-под маски.
– Вы пытались надуть меня! – закричал он истерично. – Вы пытались надуть меня, хотя я спас вас от верной смерти, вернул к полноценной жизни! Нет, так просто вам это с рук не сойдет! Нет, не сойдет! Шок, хороший электрический шок, вот что сейчас вы получите!
Подскочив, он распял растерявшегося Пуаро ремнями, достал из шкафа шлем со шлейфом проводов, водрузил его на голову сыщика, мигом воткнул штекеры проводов в гнезда, открывавшиеся в спинке кресла, и со всех сил вдарил рукой по рубильнику.
Сидевшего в кресле мелко затрясло, он потерял сознание.
24. Ни пенька, ни яблоньки
Пасмурным днем Пуаро лежал у себя в комнате, совершенно довольный собой. Когда он решил поспать еще, над ним склонился Перен.
– Как вы себя чувствуете, my old chum? – спросил профессор, усевшись на стул, стоявший у кровати.
– Я бы сказал замечательно, месье Перен, если бы… если бы не…
– Что если бы не?
– Мои маленькие серые клеточки перестали со мной общаться, – фальшивые слезы навернулись на глаза Пуаро. – Мысль, что они покинули меня навсегда, разрывает мое сердце на миллионы частей. Мне так одиноко без них, так одиноко…
Слезинки одна за другой дружно потекли по вискам сыщика. Перену стало его жаль.
– Я понимаю, тяжело терять друзей, но ведь без них ваш мозг всецело принадлежит вам одному…
– Вам легко говорить, но представьте, у вас есть сад, а в нем – плодоносящая яблоня, которой вы гордились. И однажды вы просыпаетесь и не видите ни яблони, ни даже пенечка, плачущего смолой от тоски по утраченной кроне.
– Свято место пусто не бывает, Пуаро. Теперь у вас нет яблони с маленькими серенькими яблочками, но появилось образное мышление, и, надеюсь, не будет больше припадков… Скажу вам по секрету, что образное мышление гораздо продуктивнее логического, особенно в отношениях с женщинами…
– Вы полагаете, профессор? – с надеждой посмотрел Пуаро.
– А сейчас мы это проверим, – мефистофельская улыбка таинственным свечным пламенем озарила лицо Перена. Обернувшись к двери, он позвал:
– Милочка, идите к нам! – и явилась мадмуазель Генриетта в голубом с белым платье. На пальце ее сверкал огромный бриллиант в форме сердечка, мочки ушей украшали бирюзовые сережки. Пуаро, насладившись ее видом без всякого стеснения, проворковал:
– Мадмуазель… Вы прекрасны, как богиня Афродита… Вы всецело овладели моими снами, моим воображением, и, вот, явились, чтобы в который раз всецело завладеть моим зрением…
– Кстати, эта богиня обожает суп из помидоров, – усмехнулся профессор. – И не терпит соперниц, даже если они…
– Вечно вы все испортите, профессор, – положила ему пальчик на губы смутившаяся женщина.
– Не думаю, что я испортил сейчас что-то, – подмигнув Пуаро, сказал Перен и, направился к выходу походкой довольного собой человека.
Минут через пять профессор вернулся. Женщина, нежно что-то шепча, поглаживала щеку Пуаро. Тот млел от счастья.
– Извините за назойливость, Эркюль, но это важно, – сказал Перен, подойдя к кровати. – Давеча я слышал от мистера Гастингса, что вы закончили расследование дела Потрошителя. Не могли бы вы поделиться с нами его результатами?
– С удовольствием, профессор. С удовольствием и огорчением.
– Почему так, дорогой Эркюль?
– С удовольствием – потому что чувствую удовлетворение, находясь в вашем обществе, с огорчением – потому что мне нечем будет вас удивить…
– Ну, вы скромничаете, Пуаро. В моей голове не все укладывается. Например, я не пойму, кто и почему убил Катэра.
– Скромничаете, профессор, все-то вы знаете. Ну, может быть, кроме некоторых деталей, которые любопытно будет узнать каждому обитателю санатория.
– Вот и хорошо, мой друг. Давайте уговоримся на завтра. Скажем, в три у мадмуазель Генриетты. Вас это устроит?
– Конечно! – расцвел взгляд Пуаро, коснувшись приязненно улыбающегося лица женщины.
– В таком случае разрешите откланяться. Участников встречи я определю. Смею надеяться, по составу у вас не будет возражений. Да, забыл, – полез в карман халата, – вот яблочный джем из маленьких серых яблочек. Оставляю его на память о вашей яблоне.
– Спасибо, профессор… – сказал Пуаро, принимая маленькую баночку, плотно закрытую металлической крышкой. – Смотри-ка, джем получился вовсе не серый…
– Я старался, Пуаро, старался. Размышляйте о жизни, размышляйте, глядя на него. А когда все поймете и примете, можете употребить его с чаем.
– Нет, я сохраню… На память…
– Ваше дело. – Поймав тут недовольный взгляд Генриетты, потряс обращенными к ней ладонями:
– Все, все, ухожу.
Они остались одни. Через полчаса Пуаро знал то, что ему давно хотелось знать, он узнал женщину непосредственным осязанием. Когда она ушла, он долго лежал, довольно улыбаясь белоснежному потолку. Потом взял стоявшую на тумбочке баночку с джемом, поднес к глазам, спросил:
– Молчите? – и сам же ответил голосом маленьких серых клеточек:
– Что смотришь? Лучше вставай, давай, приведи себя в порядок, прогуляйся по окрестностям, а вечером нужно к ней сходить.
– К мадмуазель Генриетте?
– Да. Нанести, так сказать ответный визит. А когда заснет, осмотришь там все снизу доверху. И пульверизатор из тумбочки возьми, чтобы заснула наверняка.
Сказав это, Пуаро засмеялся. Ему нравилось потешаться над собой и клеточками, угоревшими в электрическом огне – он не стал без них глупее!
– Что это ты? – сказал за них.
– Никогда не думал, что мои мозги из повидла.
– Да, прав профессор…
– В чем же?
– В том, что был человеком, а теперь стал с воображением.
– Это плохо быть с воображением?
– Для сыщика плохо. Сыщик должен иметь математический ум, потому что воображение всегда приводит не к успеху, но выдумке.
– Да что-то мне сейчас не очень хочется быть сыщиком…
– Но очень хочется потрахаться с этой бабенкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53