Однако я сумел устоять, и чтобы не обидеть равнодушием любящего мужа, мужественно испил эту чашу до дна.

Глава 3

До имения Урусовых мы добрались меньше чем за два часа. Поместье оказалось богатым и ухоженным. Мы въехали в ворота, и я увидел прекрасный барский дом, построенный в стиле ампир. Наша кавалькада рассредоточилась по двору, а карета остановилась прямо против парадного подъезда. В доме тотчас начался переполох, и во двор высыпала толпа слуг, во главе с дородной женщиной, приятной наружности. Она бросилась к карете и с рыданиями припала к груди Николая Николаевича.
Можно было обойтись без пояснений. Герой вернулся с войны, чистая идиллия!
Когда первая радость встречи прошла, князь вспомнил и обо мне. Подтолкнул к жене со словами:
– Maria, ты только посмотри, кого я тебе привез! Марья Ивановна посмотрела на меня заплаканными глазами, похоже, узнала и слепо улыбнулась:
– Алексей Григорьевич, какой сюрприз!
Мне показалось, что обрадовалась мне она значительно меньше, чем этого ожидал муж, что Николай Николаевич тоже заметил некоторую растерянность жены и просительно сказал:
– Мой ангел, Алексея Григорьевича ранили французы, и он потерял память. Совсем ничего не помнит, даже меня не узнал. Если ты не против, пусть он немного поживет здесь, пока не поправит здоровье. Ему сейчас буквально некуда деваться.
Марья Ивановна удивленно на меня посмотрела и кивнула головой, впрочем, не совсем понятно, в каком смысле, однако добряк Урусов просиял и от такой малости.
– Знаешь, мой ангел, Алексей Григорьевич спас меня от французов. Если бы не он, меня могли ограбить и убить! – торопливо продолжил Николай Николаевич, как бы стараясь добавить мне лишних очков в глазах супруги.
– То есть, как это потерял память? – удивилась Урусова, – не заинтересовавшись нашими воинскими подвигами.
– Он ничего не помнит, из того, что было раньше…, – начал объяснять Николай Николаевич, но жена строго на него посмотрела, и он, смешавшись, не договорил.
Пришлось объясняться мне:
– Я случайно попал под обстрел французских пушек, рядом со мной взорвалась бомба, произошла контузия и я, действительно, ничего не знаю из того, что было нынешним летом. Князь говорит, что я вам оказывал какую-то помощь, я же ничего такого не помню.
– Даже меня? – искренне поразилась Марья Ивановна.
– Совершено ничего.
– Разве такое возможно? – оглядываясь на присутствующих, неизвестно у кого спросила добрая женщина. Похоже, я ей не очень нравился и она была недовольна моим появлением.
Ей никто не ответил. Я же, обругав себя за то, что зря сделал такой крюк, решил не пользоваться сомнительным гостеприимством Урусовых и отправиться своей дорогой.
– Так вы вообще ничего не помните, даже кто вы? – задала очередной вопрос Марья Ивановна.
– Нет, я не помню только то, что случилось прошедшим летом, – ответил я, прервал разговор и вытащил из кареты свою амуницию. – А теперь позвольте откланяться. Мне срочно нужно попасть в Калугу, спасибо князь, что подвезли…
– Куда же вы, голубчик? – воскликнул Николай Николаевич, умоляюще глядя на жену. – Останьтесь, прошу вас.
Марья Ивановна строго посмотрела на мужа, и к приглашению не присоединилась. Под пристальными взглядами многочисленной дворни я надел на спину ранец, вскинул на плечо мушкетон, уже собрался распрощаться, как вдруг увидел своего возницу. Тот спокойно стоял среди дворовых Урусовых. Это явление удивило меня даже больше чем странное поведение барыни, кстати, совсем не характерное для хлебосольных русских помещиков.
– А ты как сюда попал? – окликнул я мужика, отворачиваясь от хозяев.
Гордей Никитич оказавшись в центре внимания, смутился и, запинаясь, ответил, что не хотел оставлять меня одного. Кажется, мне сегодня везло на странных людей и непонятные поступки.
– А где твои лошадь и сани? – спросил я.
– Лошадь здесь, – радостно сообщил он, – сама за нами прибежала, куда ж ей деваться! А розвальни, Бог с ними, все одно, оглобля сломалась.
– Это ваш мужик? – спросила Марья Ивановна.
– Нет, он сам по себе, – ответил я, и добавил, почтительно кланяясь, – а теперь позвольте откланяться, честь имею.
– Но как же так, – растеряно сказал Урусов, – Mari , попроси Алексея Григорьевича остаться.
– Право, куда вам спешить, скоро обед, – уже вдогонку, сказала она, – соблаговолите хотя бы с нами отобедать.
– Если только отобедать! – сказал я останавливаясь.
Мне стало интересно узнать, почему хозяйка так не хочет, чтобы я остался и, неожиданно даже для себя самого, решил поймать ее на слове. К тому же, если нам сейчас суждено так холодно расстаться, то чего ради, я занимался ее лечением в их прошлом и своем будущем? Странная ситуация с временной путаницей уже начинала руководить моими поступками.
– Вот и чудесно! – искренне обрадовался князь, а Марья Ивановна лишь вежливо улыбнулась и кивнула, тотчас перестав обращать на меня внимание.
Все тотчас двинулись в сторону дома. Я отправился следом за хозяевами. Урусов по дороге громогласно живописал супруге свои ратные подвиги. Слуги почтительно, окружив господ, внимали хозяину, как положено дворне, подобострастно заглядывая в лица помещиков. Мы всей неспешной толпой вошли в просторный вестибюль, из него в парадный зал. Жили Урусовы на европейский манер, с вощеным паркетным полом, картинами на стенах и вычурной отделки «мебелями», что в начала девятнадцатого века было вполне уместно.
Я уже насмотрела на дворянские усадьбы, и воспринимал их роскошь без особого интереса. Даже, старался вести себя, примерно как новый русский, после посещения Версаля: «Скромненько, но жить можно».
В парадную залу вошли только Урусовы и несколько старших слуг и то, сразу постарались слиться с интерьером. Николай Николаевич продолжал с восторгом говорить о победах русского оружия, замечательной стойкости наших солдат, но к своей чести, о собственных подвигах не распространялся. Марья Ивановна рассеяно слушала мужа. Было заметно, что она очень рада его возвращению, но война ее совсем не интересует и, она отчего-то сильно нервничает. Я это принял на свой счет. Похоже, что между нами этим летом что-то произошло, только бы знать что!
По виду княгиня Урусова никак не походила ни на бой-бабу, ни на стерву, хотя как большинство русских женщин, не отказывалась от самого тяжелого беспросветного в женской доле, руководить поступками своего мужа.
– Ты только представь себе, мой ангел, французы палят из ружей, кругом свистят пули, – воодушевленно повествовал Николай Николаевич, как вдруг супруга, глянула на него не то что строго, но как-то требовательно и когда он послушно замолчал, спросила меня:
– Неужели вы, Алексей Григорьевич, так ничего и не помните?
– Совершенно ничего, – покаянно ответил я, – у меня такое чувств, что вас с князем я вижу сегодня впервые в жизни. Такое иногда бывает, когда после контузии.
– После чего? – не поняла она.
– После удара взрывной волной. Рядом со мной взорвалась вражеская бомба, и меня взрывом ударило о землю.
Урусова пристально на меня посмотрела. Я глядел на нее невинным агнцем. Она кажется, мне поверила, но на всякий случай, спросила:
– И вы даже не помните, как меня лечили?
Теперь было впору занервничать мне. Марья Ивановна был женщиной бесспорно интересной, но совсем не в моем вкусе, однако чего не случается в жизни…
– Совершенно ничего не помню! – твердо сказал я. – Николай Николаевич мне сказал, что у вас были сильные боли? А как вы теперь себя чувствуете?
– Хорошо, спасибо, теперь совсем выздоровела, – не вдаваясь в подробности, ответила она и опять переключила внимание на мужа, с нетерпением ожидавшего возможности продолжить рассказ. Однако заботливая супруга не дала ему такой возможности, перебила на полуслове и отправила в покои, переодеться с дороги. Князь, в сопровождении камердинера, тотчас ушел и мы с Марьей Ивановной остались с глазу на глаз. Похоже, сейчас должно было начинаться самое интересное. Княгиня какое-то время молчала, потом спросила надолго ли я лишился памяти.
– Это никогда заранее неизвестно, может быть, на несколько дней, а может быть и навсегда, – ответил я.
– Значит вы можете все вспомнить?
– А что, между нами случилось какое-то неудовольствие о котором вы не хотите помнить? – прямо спросил я, следя за ее взглядом.
– Господь с вами! – быстро ответила она, испугано стрельнув по сторонам глазами. – Ничего такого между нами не было!
– Надеюсь, я вас ничем не обидел? А то давеча, когда мы с вами встретились, вы явно ко мне не благоволили.
Конечно, так наседать на женщину было невежливо, но и мне не слишком понравился недавний прием.
Если я действительно спас ей жизнь, то княгине стоило быть немного любезнее.
– С чего вы так подумали? – с деланным удивлением, спросила она.
– С чего? Вы испугались, когда увидели меня, и никак не хотели, чтобы я здесь остался, – сказал я.
– Вам это показалось, – перебила она.
– Не поблагодарили за лечение, – я намерено не сказал «спасение жизни», – все время пытаетесь что-то выяснить. Вполне может быть, что между нами летом случилось такое, что вы никак не хотите вспоминать!
Марья Ивановна выслушала, не поднимая от пола глаз, и так покраснела, что вспыхнули щеки. Потом заговорила медленно, с трудом подбирая слова:
– Вот значит, о чем вы подумали. Не знала, что мужчины могут быть такими наблюдательными. Нет, если вы говорите о том, что мы строили куры, то могу вас уверить, ничего неприличного между нами не случилось, я люблю своего мужа и ему верна. Дело в другом, кое до вас не касаемо и, слава Богу, что вы ничего о том не помните! И прошу вас, Алексей Григорьевич, ни о чем, ни меня, ни мужа не спрашивайте!
Теперь уже я не мог подобрать слов, теряясь в предположениях, что с нами могла случиться такое тайное и неприятное. Впрочем, все могло быть и много проще, обыденнее. Например, у княгини есть какой-то физический недостаток, явный или надуманный, вроде некрасивого родимого пятна на теле и ей неприятен человек, который мог ее видеть без одежды и о нем знает. Психика человека вещь сложная и мало предсказуемая.
– Хорошо, если вам так угодно, – согласился я. – Я сразу же после обеда покину ваш дом, чтобы не доставлять вам неприятных волнений.
– Теперь, когда мы объяснились, в этом больше нет нужды, – ответила она. – Тем более, что вы без экипажа. Оставайтесь, пожалуйста, вы нас этим очень обяжете.
Меня такая быстрая смена настроения удивила, тем более, что наше объяснение совсем немного стоило, во всяком случае, для меня. Однако мне действительно пока деваться пока было некуда, и пришлось согласиться.
– Спасибо за приглашение, я, пожалуй, и правда, останусь у вас до завтрашнего дня.
Марья Ивановна, удовлетворенно кивнула, улыбнулась и приказала горничной девушку отвести меня в покои для гостей.
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – сделав по всей форме глубокий придворный реверанс, сказала горничная, миловидная молодка с бедовыми глазами и позвала меня за собой.
– Как тебя зовут-то красавица? – спросил я, когда мы остались вдвоем.
– По-нашему или по-французски? – уточнила она, сияя белозубой улыбкой. – Как вам, сударь, больше нравится называть?
– Так как тебе самой!
– Тогда кличьте Аннеткой!
– Тебе сколько лет Аннет? – в рифму спросил я.
– О, я уже старая, – почему-то прыснула девушка, – считай через год будет ровно двадцать!
– Да, ну?! – делано удивился я. – Не может такого быть, люди так долго не живут!
Горничная сначала немудрящую шутку не поняла, посмотрела удивленно, но тут же рассеялась.
– Ну, вы тоже скажете! А вам, барин, сколько лет?
– Я уже лет десять назад как умер, – серьезно ответил я.
Аннет быстро взглянула на меня, но почему-то не засмеялась и даже немного от меня отстранилась. Помолчала и задала совершенно наивный вопрос:
– Вы, правда, десять лет назад померли?
– Шучу конечно, – пошел я на попятный. – Разве люди после смерти не в могиле лежат, а по земле ходят?
Она ответила не сразу, мы как раз поднялись на второй этаж, и вошли в длинный коридор с анфиладой комнат по обе его стороны, и девушка придержала дверь, чтобы я прошел, потом все-таки пробормотала себе под нос:
– В жизни всякое бывает!
– Может и бывает, только я такого никогда не видел! – не без умысла, сказал я.
– А ты что встречала ходящих покойников?
– Ах, сударь, зачем ты такие разговоры ведешь?! Не к добру это!
– Прости, Аннет, больше не буду. Это я просто с тобой шутил! – покаянно сказал я, удивляясь ее странной реакции на невинный разговор.
– Нехорошие у тебя шутки, – сердито сказала она, – днем еще не страшно, а ночью ужас полный, глаз со страха не сомкнешь!
– А ты приходи ко мне спать, я тебя в обиду не дам! – сострил я.
Девушка, ничего не говоря, отворила дверь, и мы вошли в просторную комнату обставленную, как и все в доме, монументальной, богато декорированной мебелью в стиле ампир. Похоже, что хозяева недостатка в средствах не испытывали. Пока я от порога рассматривал все это громоздкое, имперское великолепие, за спиной прозвучал тихий голосок:
– Если велишь, приду.
– Куда придешь? – спросил я, не сразу поняв, к чему Аннет это сказала.
– Сюда, ночью, – тупя глаза, ответила она. – Сам же позвал…
– А…, нуда, конечно, позвал, м-да, – заблеял я, не зная как выбраться из собственной легкомысленной шутки. Не то что бы девушка мне не понравилась, напротив, она была очень даже ничего, но так сразу в чужом доме тащить в постель хозяйскую горничную было явным моветоном. – А господа, если узнают, на нас не рассердятся?
– А зачем им это знать? – удивилась она. – Я хоть и крепостная, но собой вольная, и могу сама себе на орехи заработать!
– Вот оно что! – наконец понял я такой неожиданный для меня расклад. – Спасибо, ради этого ко мне приходить не нужно, а на орехи я тебе и так могу дать.
В подтверждении, я сунул ей серебряную монету в пять франков. Аннет взяла ее, как говорится, бестрепетной рукой и отблагодарила меня реверансом и прочувственным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38