Тот, как можно было предположить, и ухом не повел. Лошади резво бежали, кибитку кидало по колее, и она мягко качалась на рессорах.
– Ты зачем хочешь остановиться? – спросила Маша.
– Проверить, не твой ли братец присватал нам ямщика, – спокойно ответил я и опять окликнул кучера.
Тот, вновь, не отозвался. Только теперь до Маши дошло, что дело нечисто и она с чисто женской логикой, сказала, что сама ему велит ему остановить лошадей.
– Попробуй, – сказал я, вытаскивая пистолет.
– Мужичок, останови лошадей, – крикнула девушка, – мне нужно выйти!
Понятно, что никакого ответа не последовало. Тогда за дело взялся я.
– Эй, ты, – крикнул я в маленькую, размером в половину почтовой открытки фортку, – не остановишься, пристрелю!
Кучер опять проигнорировал приказ, и я, когда заглянул в отверстие, понял почему. Козлы были устроены так, что толстая доска закрывал спину кучера, и стрелять в него было бесполезно.
– Как ты думаешь, куда он нас свезет? – испуганно, спросила Маша.
– Туда, куда ему приказал твой брат, – ответил я. – Погоди, я постараюсь с ним договориться.
Я открыл дверцу и попытался вылезти наружу, что бы добраться до козел, но кучер оказался начеку и хлестнул меня по лицу нагайкой со свинцовыми кольцами, так что я едва не лишился глаза. Это оказалось чересчур! Я вытащил кинжал и полоснул по кожаному верху кибитки. Обивка оказалась крепкой, сделанной из толстой, скорее всего бычьей кожи, но хорошей стали поддалась. Скоро я смог прорезать большую дыру и спина кучера оказалась прямо перед нами.
Не знаю, слышал ли он что делается за ним, но никак на меня не реагировал, пока я не ткнул острием ему в спину. Возможно после удара по лицу, я слегка перестарался и не очень пожалел шкуру похитителя. Почувствовав, что клинок вонзается в тело, мужик отчаянно закричал и сиганул с козел на землю. Все произошло так быстро, что я не сразу понял, куда он исчез.
– Ты его убил? – спросила княжна.
– Нет, только напугал, – ответил я, прикидывая, можно ли будет вылезти наружу сквозь прорезанную дыру.
Это показалось слишком сложным, расширить прорезь мешала деревянная арматура возка.
Лошади между тем продолжали бежать ровной рысью. На ровной дороге езда без ямщика достаточно безопасна, но если будет поворот или косогор, то кибитке свалиться на бок ничего не стоит.
– Держись крепче, мы можем перевернуться! – предупредил я, княжну и опять полез наружу. Теперь, когда никто не бил меня плетью по лицу, это оказалось несложно, и я довольно быстро переполз на место кучера, подобрал вожжи и остановил лошадей.
Выходи, – сказал я девушке, соскакивая с козел, – приехали.
Пока она выбиралась из возка, я зачерпнул пригоршню снега и приложил к горящему лицу.
Княжна осмотрела кибитку, окружающую местность и только после этого сочувственно спросила:
– Больно?
– Ничего, до свадьбы заживет, – ответил я присказкой, и спросил в свою очередь:
– И что мы теперь будем делать, вернемся назад?
Если бы я знал историю этого княжеского рода, то вряд ли стал бы спрашивать так прямо и постарался решить вопрос дипломатически.
Уже позже я узнал, что прапрабабкой Маши была Евдокия Прокопьевна Соковнина в замужестве княгиня Урусова, родная сестра той самой известной по картине Сурикова раскольницы боярыни Морозовой. Обе сестры обладали несгибаемой твердостью и упрямством. Никакие преследования, увещания, пытки не могли поколебать ни ту, ни другую. Евдокия Урусова, как и ее сестра, княгиня Морозова, была уморена голодом в тюрьме, где просидела в полной темноте два с половиной месяца.
– Назад? Никогда! – твердо, но безо всякой позы, сказала княжна. – Или Иван или я!
– Послушай, зачем же ставить родителей в трудное положение, сама посуди, как им выбирать между двумя детьми? – попробовал я пробудить в девушке голос рассудка.
– Если ты боишься, я тебя не держу, – сказала она. – Сама как-нибудь проживу!
Я подумал, что это был бы для меня лучший вариант. Влезать в семейные разборки самое неблагодарное дело и если бы не выдающиеся странности молодого князя, никакие женские чары меня бы здесь не удержали.
– Потом поговорим, – решил я, – нам нельзя стоять на дороге, не хватает еще нарваться на французов или партизан, садись, поедем дальше.
– Куда? – поинтересовалась она. – Ты знаешь дорогу?
– Я даже не представляю, где мы находимся! Доберемся до какого-нибудь села, переночуем и сориентируемся. Теперь по ночам ездить слишком опасно.
– А можно я сяду с тобой? – попросила девушка, когда я взгромоздился на козлы. – Мне никогда не разрешали прокатиться рядом с кучером!
– Садись, – согласился я и протянул ей руку.
– Красиво как! – сказала княжна, когда лошади тронулись. – Как в сказке!
Ночь и правда была красивой, белой, лунной, с легким морозцем. Лошади хорошо и ровно бежали. Встречный ветерок жег щеки. Плохо было только одно: я не знал, что делать дальше. Княжна начала мерзнуть в своем легком «романтическом» одеянии и, похоже, была не против пересесть назад в кибитку, но пока терпела, как я думаю, из врожденного упрямства.
– Маменька, наверное, волнуется, куда я делась, – после долгого молчания сказала она. – Как ты думаешь, нас найдут?
– Найдут, если не сменим одежду и лошадей. Зачем ты так странно оделась?
– Ты знаешь, кто такие карбонарии? – вместо ответа, спросила княжна.
– Карбонарии? – переспросил я и так заржал, что напуганные лошади прибавили шага.
– Что здесь смешного? – обиженно, спросила Мария, когда я немного успокоился.
– Значит, братец хочет старь масоном и править миром, а сестрица карбонарием и бороться против деспотизма? – спросил я. – Ребята, вы каких книг начитались? Ты знаешь кто они такие?
– Конечно, знаю, Неаполитанские герои, они борются за свободу!
Отчасти она была права, это было тайное политическое общество революционного оттенка, игравшее видную роль в истории Италии и Франции в три первые десятилетия XIX века. Задачей этого общества было уничтожение политического деспотизма во всех его видах и установление свободных демократических учреждений.
– Но мы ведь живем в России, что у нас своих проблем мало? – спросил я.
– Ты ничего не понимаешь, потому так и говоришь, – рассердилась княжна.
Нет, все-таки мы великая страна! Какая динамика развития! Еще пятнадцать лет назад барышни рыдали над судьбой бедной Лизы, а теперь рвутся надеть гусарский мундир или плащ карбонария!
Между тем мы въехали в небольшую рощицу, быстро ее миновали и оказались на окраине большого села. На взгорке в ее центре стояла большая деревянная церковь с каменной колокольней. Селение мирно спало, только кое-где лениво брехали собаки.
– Ну, вот, в этом селе можно будет переночевать, – сказал я и риторически добавил. – Интересно, тут есть постоялый двор?
– Может быть, заедем в здешнее поместье? – предложила Маша.
– Ты знаешь местных помещиков? – спросил я.
– Я даже не знаю, где мы находимся, но ведь здесь должно быть какое-нибудь поместье, – ответила княжна и добавила, не меняя голоса. – Смотри, нас кто-то догоняет.
Я обернулся. Из рощи, которую мы только что миновали, галопом выезжало несколько всадников. Мне это явление не понравилось, я попросил княжну пригнуться, чтобы ее не было видно из-за верха кибитки, а сам приготовил пистолет.
– Ты думаешь, они за нами? – спросила девушка. Вопрос был хороший! Куда еще могут скакать галопом десяток всадников ночью по скользкой дороге!?
– Посмотрим, – сквозь зубы пробормотал я, лихорадочно думая, что предпринять.
У меня с собой на козлах был только один пистолет и сабля, сущая ерунда, учитывая количество преследователей. Кавалькада быстро нас нагоняла. Я попробовал вожжами взбодрить коней, они чуть прибавили в беге, но не так, чтоб можно уйти от верховых.
– Догоняют? – спросила Мария.
Она спустилась вниз козел, так что теперь ее заметить можно было только сбоку, но и сама она ничего не видела.
– Догоняют, – ответил я, пытаясь рассмотреть, что это за люди.
Несмотря на чистое небо и почти полную луну, подробности я рассмотреть не мог, даже то, чем они вооружены. Всадники прижимались к лошадиным шеям и видны были только из шапки.
– Неужели это папенька послал за нами людей! – сердито сказала девушка.
Я подумал, что это был бы для княжны самый лучший вариант, но ничего по этому поводу сказать не успел, кавалькада нас нагнала. Скакали они по двое в ряд, так что начали нас обходить по обоим бокам. Я увидел лицо первого, догнавшего кибитку, молодого человека в крестьянской шапке. Левой рукой он держал поводья лошади, а в опущенной правой, был пистолет. Когда голова первой лошади поравнялась с козлами, и всадник оказался напротив окна кибитки, он выстрелил внутрь и сразу же съехал с дороги, освобождая место следующему.
Я хотел его застрелить, но не успел, нас догнал второй всадник и тоже разрядил пистолет в пустую кибитку. Вслед за ними затрещали следующие выстрелы. Наших лошадей напугала стрельба, и они рванули вперед. Пришлось вцепиться в вожжи обеими руками. Я элементарно не понимал, что происходит. Преследователи почему-то стреляли не в меня, а в экипаж.
Вдруг все стихло. Я оглянулся через плечо. Кавалькада, отстрелявшись, развернулась назад и неспешно удалялась. Мы уже приближались к центру села, и дорога пошла на крутой подъем к храму. Это немного сбило лошадей с дыхания, они пошли тише и начали слушаться вожжей. Остановил я их почти возле церкви.
Стрельба разбудила все село. Собаки надрывались в подворьях и со всех сторон к церкви сбегались полуодетые люди. Позже выяснилось, что никаких французов местные жители в глаза не видели, о войне только слышали и торопились не пропустить редкое зрелище.
Вышел и батюшка в рясе надетой прямо поверх ночной рубашки и опорках на босу ногу. Вокруг нас быстро собралась толпа. Мне пока было не до разговоров и объяснений, я рассматривал расстрелянную кибитку. Изрешетили ее так, как будто стреляли из автомата, причем явно целились в седоков. Маша молча стояла рядом, переживая случившееся. Спросить меня она ни о чем не могла, мешали зрители, хмурилась, и ковыряла пальцем пулевые отверстия.
У меня уже появилась версия произошедшего, как казалось наиболее логичная. У нападавших был приказ убить только пассажиров и не трогать кучера. То, что княжне приспичило прокатиться на воздухе, спасло ей жизнь.
Когда крестьяне осмотрели расстрелянный экипаж, внимание переключилось на пассажиров и священник, как самый авторитетный здесь человек, спросил, кто мы такие и что собственно произошло. Пришлось сходу придумывать правдоподобную историю. Я назвался управляющим курского помещика, а Машу представил как своего племянника, благо под ее романтической одеждой определить пол было невозможно. Объяснил, что мы ездил по торговым делам, в дороге у нас заболел и умер кучер, потому мы с племянником были вынуждены сами править лошадьми. При въезде в деревню на нас напали разбойники, и нам с трудом удалось от них ускакать.
Рассказ получился вполне правдоподобным, и ни у кого не возникло сомнений в моей искренности. Раздетые люди начали мерзнуть на ночном ветерке, никаких интересных событий не происходило, и любопытные начали расходиться. Батюшка тоже было, попрощался и собрался вернуться дом, но христианское милосердие вовремя постучалось в его сердце и как добрый самаритянин, он предложил нам ночлег.
Я, само собой, тут же с благодарностью согласился и, взяв лошадей под уздцы, повел на поповский двор. Они уже совсем успокоились, не в пример Маше, которая как только мы остались вдвоем, набросилась на меня с упреками:
– Что ты еще выдумал, какой я тебе племянник, как я теперь смогу раздеться, у меня под плащом платье!
– Откуда я знал, во что ты одета, – огрызнулся я. – Мне что нужно было сказать попу, что ты княжна в мужской шляпе или карбонарий? Просто скажешь, что не можешь раздеваться.
– А как я буду ходить в доме с покрытой головой?!
– Тогда давай откажемся здесь ночевать! Нужно было одеваться по-человечески, тогда бы и не было никаких вопросов! – попытался я как-то решить проблему. – Поехали дальше!
– Никуда я ночью не поеду, ты, что не понял, меня пытались убить! Не иначе братец постарался! К тому же я на ходу засыпаю! – продолжала сердиться княжна.
– А я еще и есть хочу, у меня со вчерашнего утра крошки во рту не было. Давай как-то приспосабливаться, в дороге еще и не то может случиться.
Я передал лошадей и экипаж заботам поповского работника. Он недовольный тем, что его побеспокоили, ворча под нос, повел их на конюшню, а мы направились в дом священника.
Жил батюшка в большой крестьянской избе пятистенке в спартанской простоте. Никаких новомодных мебелей у него не было, спали домочадцы на лавках и полатях, ели за одним большим столом. Кроме людей в избе содержалось пара телят, так что и запах здесь был соответствующий.
Попадья, кряхтя и что-то шепча, я надеялся, что не проклятия, а молитвы, запалила дешевую сальную свечу и, не скрывая звучных зевков, предложила нам ужин. Я поблагодарил и отказался. Разводиться с едой явно не стоило, и так наше присутствие было в тягость.
– Места у нас мало, самим спать негде, батюшке что, назовет людей, а как спать уложить все на мне, – бормотала попадья, шлепая босыми ногами по полу. – Вам где стелить? – спросила она, почесывая под посконной рубахой поясницу. – Клопы, проклятые заели, спасу от них нет!
– Не знаю, где вам удобно, – ответил я, уже жалея, что не попросился ночевать у кого-нибудь из крестьян.
– Так, где ж удобно-то, – сердито, сказала она, – на печи дети спят, на полатях мы с батюшкой, на лавке работник. Разве что с парнишкой на полу ляжете?
– Я на пол не лягу! – прошептала мне на ухо княжна.
Попадья услышала и предложила:
– Разве что в холодной горнице вас положить? Там и клопов нет.
– Там совсем не топлено? – осторожно спросил я.
– Кто ж зимой горницу топит? – удивилась она. – Чай дрова сами в огороде не растут, их в лесу рубить надо. Может и правда там студено спать будет. В баню пойти спать не хотите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38