– Ну, как она? – спросили у меня за спиной.
Я подскочил на месте и резко обернулся. Бледный как смерть Петр Кологривов остановившимся взглядом смотрел на раскинувшуюся на постели княжну. Зрелище и, правда, было живописным, но в такой ситуации не стоило рассматривать женские прелести.
– Вы, вы, что здесь делаете?! – возмущенно воскликнул я, стараясь прикрыть обнаженную княжну. – Немедленно выйдите отсюда!
– Простите, – пробормотал он, – я так за нее испугался!
– Я это заметил, – с иронией сказал я, взглянув на его обтягивающие бедра панталоны.
Петр Андреевич иронию не оценил и продолжил попытки заглянуть мне за спину.
– Вы можете мне сказать, что с ней? – дрогнувшим голосом, спросил он. – Она не умрет?
Мне сделалось неловко за низменные подозрения, похоже, парень и, правда, был очень напуган обмороком Маши.
– Не умрет, – успокоил я его. – У княжны обычный обморок.
– У княжны? – с трудом ворочая языком, переспросил он. – Так она?…
– Княжна Урусова и внезапно узнала о гибели своих родителей. А теперь уходите, пусть Марья Николаевна поспит, ей необходим покой.
Кологривов, с круглыми от удивления глазами, начал пятиться и исчез за дверями. Я до конца освободил княжну от одежды, закрыл одеялом и тоже вышел. Возле дверей толпились дворовые. Я выбрал из них девушку со смышлеными глазами, попросил посидеть с больной, после чего спустился вниз. Екатерина Романовна и Сергей Петрович по-прежнему сидели за столом и смотрели на мечущегося по комнате Петрушу. Де Лафер стоял возле окна и сочувственно качал головой.
– Ну, как, что с княжной? – бросился ко мне лейтенант.
– Спит, – ответил я. – С ней осталась ваша дворовая.
– Что еще за княжна? – спросил Сергей Петрович.
Я сделал Кологривову предупреждающий знак, чтобы он молчал, но его видимо так распирало, что он не обратил на него внимания и громко ответил:
– Княжна Урусова, Марья Николаевна!
– Как княжна? – удивленно воскликнула хозяйка.
– Тот молодой человек, княжна Урусова? – спросил вслед за ней чиновник.
– Так утверждает Алексей Григорьевич, – ответил им лейтенант и все, включая ничего не понимающего француза, уставились на меня.
Я пожал плечами и сел на свой стул.
– Но, позвольте, княжна Урусова погибла вместе с родителями, я собираюсь поехать туда засвидетельствовать, так сказать, – пробормотал Сергей Петрович.
– А она, как видите, жива, – сказал я.
– Почему же тогда княжна одета в мужское платье? – задал идиотский вопрос представитель власти.
Ответ я уже придумал, вполне в духе времени, не допускающий и мысли о побеге барышни с любовником и потому не спешил просвещать взволнованную аудиторию, держал паузу.
– Княжна бежала из дома с вами? – тихо, спросила Кологривова.
– Да, – будничным голосом ответил я, – она бежала из дома, чтобы поступить в гусарский полк и воевать с французами. Как кавалерист-девица Надежда Дурова.
– LaFrance ? – услышав знакомое слово, спросил де Лафер, но на него никто не обратил внимание.
– Княжна Урусова хочет стать гусаром?! – в один голос воскликнули Кологривовы.
– Какая дура? – недопонял туповатый Сергей Петрович.
– Именно, – веско объявил я, – и княжна Мария Николаевна хотела поступить в армию инкогнито.
– Кем поступить? – переспросил чиновник.
– Какое несчастье, бедная девочка! – покачала головой Екатерина Романовна. – Это ее спасло.
– Гусаром! Она чудо! – в свою очередь, пылко заявил бледный Петр Андреевич.
– QuelaFrance ? – продолжал настаивать француз.
– Теперь расскажите, что вы знаете о гибели Урусовых? – спросил я уездного страдальца.
Не знаю, мой ли вид не внушал Сергею Петровичу доверия, или он не мог связно говорить ни о чем, кроме фортификации и артиллерии, но ничего более внятного, чем то, что крестьяне сожгли чету помещиков прямо в доме он сообщить не смог.
То, что я сказал Кологривову, кто такая Маша было ошибкой, еще большей ошибкой, было то, что не предупредил его скрыть фамилию княжны. Я просто в запарке забыл о Сергее Петровиче и только теперь понял, что заставить его молчать будет невозможно. Он тотчас раззвонит об этой новости на весь уезд и приятное известие о том, где прячется сестра тотчас дойдет до любящего брата Ивана, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В его главной роли в гибели родителей, я ничуть не сомневался. Не сумев по-тихому расправиться с сестрой, он видимо решил, разом покончить со всеми родственниками. Князь, скорее всего, принудил крестьян взбунтоваться и напасть на имение. Причем, что называется, подставил всех. Не учел он только одного, Маши в ту ночь уже не было дома.
– Что же теперь делать княжне? – спросила меня Кологривова.
– Я отвезу ее в другое их имение, – ответил я. – Марье Николаевне нужно пожить в покое.
– Если вы не против, – неожиданно вмешался в разговор лейб-гвардейский лейтенант, я буду ее, вернее, буду вас сопровождать…
– Петруша, но ты же ранен! – встревожилась мать.
– Ничего мама, я уже почти выздоровел, – ответил он. – Алексею Григорьевичу будет трудно одному, Марья Николаевна, она…, – он покраснел и не договорил.
Кологривова понимающе посмотрела на сына и усмехнулась одними губами. Мне же предложение молодого человека совсем не понравилось. Не то, что он был мне не симпатичен, напротив, парень Петруша казался хоть куда, но присутствие третьего в нашем дуэте, грозило нарушить установившиеся отношения. Думаю, объяснять, более подробно не стоит и так все понятно.
– Я право не знаю, – попытался я, вежливо отказаться от помощи, – сейчас об отъезде говорить рано, пусть княжна Урусова сначала придет в себя. Если вы, Екатерина Романовна, не возражаете, мы с ней еще пару дней погостим у вас.
Согласие было тотчас получено, и я пошел проверить, как себя чувствует больная.
На лестнице меня догнал лейтенант Петруша и, смущенно кашлянув, попросил задержаться на два слова. Я задержался. Он, виляя по сторонам взглядом, извинился за свою настойчивость и огорошил сообщением, что больше жизни любит Машу и только любовь к ней возвратила его к жизни.
Не врачи-немцы и мои экстрасенсорные способности, а его великая любовь!
– Ну и что? – спросил я. – Я-то тут при чем?
– Вы должны меня понять и помочь! – горячо сказал он. – Вы же тоже были когда-то молодым! И тоже, наверное, кого-нибудь любили!
– Был, – согласился я, – и не так давно как вы думаете, еще нынче утром. Да и любил совсем недавно.
Однако он меня не слушал, как и большинству влюбленных ему было важнее, чтобы слушали его. Говорил Петруша горячо и страстно, одной рукой придерживая меня за рукав, видно чтобы не сбежал:
– Я, как только увидел Марью Николаевну, сразу понял, что мы с ней созданы друг для друга! Мы встретились не просто так, нас друг к другу вела судьба! Мы с ней…
– Погодите, – придержал я лошадей, – когда вы узнали, что Маша женщина?
Глаза у парня затуманились сладостным воспоминанием, мне показалось, что он даже облизнулся:
– Тогда, в трактире, когда вы нас лечили. Вы мне велели спать, но я не заснул и все видел.
Я точно помнил, что ничего неприличного мы с Машей не делали и удивленно, уточнил:
– Что вы такое видели?
– Как вы ее, – он замялся, подбирая нужное слово, – как вы ее осматривали…
– А…, – догадался я, что он мог тогда видеть. Мне пришлось раздеть княжну, чтобы послушать ее сердце. – Значит, именно тогда вы в нее влюбились?
– Полюбил, – поправил он, – на всю жизнь!
Если учесть, что в тот момент он был почти при смерти, можно было предположить, что Кологривов далеко пойдет.
– И за что же вы ее полюбили? – не смог я отказать себе в удовольствии, хоть так насолить «счастливому сопернику».
– За большую душу! – не задумываясь, на чистом глазу, сообщил он.
– За одну или за обе? – уточнил я, имея в виду не совсем тоже, что он.
– А разве у человека бывает две души? – не понял Петруша.
– У женщин бывает, особенно когда они топлес, – ответил я, высвобождая рукав, – две такие большие, округлые, нежные души. Простите, мне нужно посмотреть как там больная.
– Да, конечно, надеюсь, вы меня не осуждаете? – спросил он вслед.
– Ничуть, сам такой, – сказал я, уже через плечо, злорадно подумав, что с Машиной железной волей и княжеской спесью, парень, если у них сладится, окажется в крепких, надежных руках.
– Только не знаю, пойдет ли за вас княжна Урусова, – добавил я ложку дегтя в бочку розового меда, – она происходит от Едигея Мангита, а это очень древний род.
– А мы ведем свой род от самого Рокши! «Честна мужа из немцев!», – совсем другим голосом сообщил Кологривов. – Его потомок в десятом колене, Иван Тимофеевич Пушкин, прозванный «Кологрив» был моим…
– Ну, если вы потомок того Пушкина, тогда я думаю, у вас все будет в порядке, – пообещал я, уже входя в Машины апартаменты.
Девушка, что оставалась с Машей, сидела перед кроватью на стуле и клевала носом. Мой приход ее разбудил, и она тут же принялась стрелять шальными, довольно-таки, бесстыжими глазками.
– Спит? – спросил я, кивнув на больную и нарочно не обращая внимания на миловидную сиделку.
– Спит, – кокетливо, подтвердила она.
Я вытащил из-под одеяла Машину руку и проверил пульс.
– А ты что такое, барин, делаешь? – заинтересовалась шустрая сиделка.
– Слушаю, как стучит сердце, – объяснил я.
– Шутишь, – засмеялась она, – сердце разве в руке? Оно вот здесь, – объяснила девушка, положив руку на свою высокую грудь. – Не веришь? Можешь сам послушать, как стучит!
Похоже, нравы в доме Кологривовых царили не слишком пуританские.
– По руке тоже можно проверить, – вежливо отверг я предоставляемую заманчивую возможность «пальпировать» сельскую шалунью, – сама приложи палец к жилке на запястье и почувствуешь.
Девушка приложила, но ничего не почувствовала.
– Нет, у меня сердце только в груди бьется, – сообщила она, выгибая спину, чтобы эта часть ее тела не оказалась незамеченной.
– Нужно вот так слушать, – объяснил я, беря ее за руку и пристраивая палец на нужное место. – Теперь чувствуешь?
– Ну, надо же, в руке сердце бьется! – поразилась девушка невиданным открытием. – А еще где-нибудь бьется? – игриво поинтересовалась она.
Я многообещающую исследовательскую деятельность не поддержал и погрешил против истины:
– Больше нигде, – и попросил, – ты мне, пожалуйста, не мешай, я сейчас буду лечить боярышню.
– А можно я посмотрю? – умоляющим тоном попросила она.
– Хорошо, смотри, только не разговаривай, – не смог отказать я симпатичной представительнице прекрасного пола.
Похоже, известие о смерти родителей оказалось последней каплей переполнившей резерв сопротивляемости организма, и Маша всерьез заболела. Определить, что с ней я сразу не смог и вынужден был водить ладонями над всем телом, пытаясь по своим ощущениям понять, что с ней случилось. Ничего так и не определил и решил провести, что называется, общеукрепляющий сеанс терапии. Со стороны такое лечение, наверное, выглядело не очень убедительно. Я не касаясь кожи, просто медленно водил над телом руками. Когда устал, прикрыл княжну одеялом и сел в кресло отдохнуть.
– Барин, – прошептала над ухом сиделка, – а что ты такое делал?
– Лечил, – ответил я, откидываясь на спинку кресла. – Теперь барышня поспит и выздоровеет.
– А меня можешь полечить? – лукаво, спросил она.
– Тебя то зачем? Ты и так здоровая, кровь с молоком. Вон, какие щеки румяные!
– Не скажи, – грустно сказала она, – иной раз так в груди щемит! Страсть!
– Это у тебя не от болезни, а по другой причине щемит, – невольно включился я в разговор. – В тебе так кровь играет.
– А, правду, бабы говорят, что ты из парня можешь девку сделать? – задала она новый вопрос.
– Какие еще бабы? – спросил я.
О том, что Маша не мужчина, стало известно узкому кругу лиц меньше часа назад, все это время девушка не выходила из комнаты и ни с кем не общалась. Вопрос: как неведомые «бабы» обо всем этом узнали и сообщили моей новой знакомой.
– Наши, бабы, из людской, – чуть громче, чем нужно, ответила она, и Маша беспокойно зашевелилась во сне. – Уже все про то давно знают.
– Тише, – попросил я, – тебя, как звать?
– Любой, – ответила она, озорно блеснув глазами. – А называть можешь, как понравится, хоть Любушкой, хоть Любашей.
– Вот и хорошо, Любаша, если тебе так хочешь поболтать, пойдем в будуар.
– Куда пойдем? – кокетливо переспросила девушка.
– В ту светлицу, – перевел я на русский язык, подозрительное слово.
– А ты, барин, приставать не станешь? – непонятно с чего испугалась она.
– А ты как хочешь?
– Я девушка честная и ничего такого себе делать не позволяю, – твердо сказала она.
Я не стал уточнять, кому она ничего не позволяет делать «ничего такого». Себе или с собой, пожал плечами и остался сидеть в кресле.
– Вольному воля – спасенному рай!
Поговорка Любе почему-то не понравилась, она нахмурилась, поправила платочек на голове и, решившись, спросила:
– Скажи правду барин, ты из бабы мужика можешь сделать?
– Могу, только не здесь, – серьезно ответил я, показал глазами на княжну и прижал палец к губам.
Сиделка понимающе кивнула и сама пошла в соседнюю со спальней комнату. Я двинулся вслед за ней. Судя по меблировке дома, Кологривовы жили значительно скромнее Урусовых, но, последний кусок еще не доедали. Я осмотрел довольно уютный будуар и опустился на мягкую кушетку, обитую лиловым бархатом. Девушка устроилась на другом ее краю.
Мы уже включились в игру, но оба делали вид, что сидим здесь просто так, чтобы не тревожить спящую барышню.
– А из меня сможешь парня сделать? – вдруг попросила она.
– Тебе это зачем? – засмеялся я, с удовольствием глядя на ее милое, круглое лицо с ямочками на щеках.
– Просто так, хочу побыть мужиком, – игриво, поведя плечом, сообщила она.
– Не знаю, – нарочито серьезно, ответил я, – сначала нужно посмотреть получится ли из тебя мужчина.
Не могу сказать, зачем мне нужен был этот мимолетный почти виртуальный роман. Может, только по тому, что в чужом доме кроме флирта заняться было просто нечем. Слушать любовные излияния лейтенанта я не хотел, по понятным причинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38