– Я поговорю с Петром, может быть он сможет убедить мать, – сказала она, вставая. Потом опять села, решила выяснить мучавший ее вопрос. – Ты меня не осуждаешь?
– Конечно, нет, ты же это делала не по своей воле.
– Но когда мы, ну, помнишь, в той избушке…
– Я что-то не пойму, о чем ты говоришь, – лицемерно ответил я, – это о твоем лечении?
Такой поворот темы ее устроил, и княжна немного развеселилась. Всегда ведь можно свои недостатки представить как достоинства.
– А ты не очень расстроился, что я получила предложение Петра Андреевича? Мне кажется, из него получится хороший муж. Правда Кологривовы бедные и не очень знатные, но меня это не останавливает. Если родители не будут против, я, может быть, соглашусь стать его женой.
Кажется, Маша не поняла или не поверила, что ее родители погибли.
Я не стал ничего выяснять. Тем более что за дверью поднялся шум. Мы прекратили разговор и вышли посмотреть, что случилось.
– Казаки приехали! – радостно крикнула, пробегая мимо нас, какая-то девчонка. – С ружьями и пиками, страшные жуть! Их уже все встречают!
Где «там» догадаться было не трудно, и мы отправились во двор. Казаков оказалось около эскадрона под командой молодого кавалерийского офицера. Мы спустились с крыльца поздороваться.
Казаки чувствовали себя героями и франтили перед женщинами. Французы дворовыми девушками были тотчас забыты, они теперь направили свои чары в новом направлении. Мы с Машей подошли к штабс-капитану, разговаривавшему с Кологривовой. Княжна, одетая в просторное, не по размеру платье хозяйки, кавалериста не заинтересовала, и он поздоровался с нами довольно небрежно.
Разговор у Екатерины Романовны с офицером шел о наших французах.
– Вы можете быть благонадежны, – говорил он, – доставим в нужное место. У нас теперь пленных столько, что хватит на целую армию. Один мой начальник, Александр Самойлович захватил их тысячи!
Имя отчество мне показалось знакомым, и я спросил, о ком говорит молодой человек. Он свысока военного мундира глянул на странно одетого штатского и небрежно ответил, что капитан Фигнер.
– Так вы партизаны, – сказал я. – Я как-то встречал вашего начальника, но больше знаю Сеславина.
– Да-с, конечно, – не заинтересовавшись мной, даже глядя не на меня, а в сторону, формально вежливо проговорил штабс-капитан. – Теперь партизан многие знают.
Меня такое пренебрежительное отношение не понравилось, но затевать ссору с героическим молокососом, офицеру было слегка за двадцать лет, я не стал.
– А не случится ли с ними дурного? – спросила Кологривова. – Они у нас который день и нечего плохого мы от них не видели.
– Это как получится, – засмеялся штабс-капитан, – наш командир французов недолюбливает. Вам же нечего опасаться, вы свое дело сделали, и что будет дальше, тому для вас нет касательства.
Екатерина Романовна многозначительно посмотрела на стоявшего тут же виконта и ободряюще кивнула ему головой. Тот понимал, что его ждут неприятные перемены, но ничего не мог возразить, вполне понимая свое незавидное положение.
В отличие от хозяйки, у меня на душе спокойно не было. Хоть до этих французов мне и не было, в общем-то, никакого дела, но я знал командира отряда, его славу живодера и видел наглого штабс-капитана, который мне совсем не нравился.
– Екатерина Романовна, можно вас на два слова, – нарушая все правила этикета, попросил я. – Дело касается вашего хозяйства и не терпит отлагательства.
Кологривова удивленно на меня посмотрел, пожала плечами, извинилась перед офицером отошла со мной на несколько шагов.
– Если вы разрешите им увести французов, – сказал я, – то они их тут же зарубят.
– Что вы такое говорите, Алексей Григорьевич! – воскликнула она, бледнея. – Как так зарубят? Разве такое возможно?
– Вполне возможно, я знаю их командира капитана Фигнера, он пленных не берет.
– Но что же делать? – испугано сказала она и посмотрела на своего виконта. – Если это правда, то Шарль… Вы, наверное это говорите? Их убьют?!
– Не наверно, а точно. Внимательно посмотрите на того хлыща, – сказал я и посмотрел на штабс-капитана, – и теперь представьте судьбу наших пленников.
Екатерина Романовна послушно посмотрела на молодого человека. Он ждал ее возвращения, скаля в улыбке зубы. Похоже, она мне тут же поверила на слово.
– Я в отчаянье, что же делать? – прошептала она. – Вы мне поможете?
– Ну, не знаю, – с сомнением ответил я, – я вам уже один раз помог, спас жизнь сына, а вы даже не захотели выслушать мою просьбу…
– Это вы о Любаше? Не обижайтесь, но она мне так дорога…
– Мне тоже, – сухо сказал я. – Так что могу предложить вам поменяться. Виконта за крестьянку.
– Хорошо, – подумав, согласилась Кологривова. – Если вы так этого хотите, я ее отпущу на волю, но единственно из своего человеколюбия!
Меня мотивы ее поступков в тот момент не интересовали, я решил больше не прокалываться и предложил план действия:
– Пригласите офицера и казаков отдохнуть, потом напишете Любе вольную, тогда я посмотрю, что можно сделать.
Кологривовой скрытый ультиматум, очень не понравился, и она попробовала торговаться:
– Зачем же сразу писать вольную. Вы не верите моему слову?
– Не верю, – ответил я. – Люба слишком вам дорога и вы вполне можете передумать.
– Как вам будет угодно! Господин штабс-капитан, – окликнула она гостя, – сделайте одолжение, позвольте просить вас с нами отужинать!
Партизану предложение понравилось и он не раздумывая, согласился.
Мысль об обмене возникла у меня спонтанно, и пока даже на уровне идеи, я не представлял, как отбить противников у своих превосходящих сил. Оставалось, присмотреться к офицеру и действовать по обстоятельствам. В это время в окружении восторженных поклонниц, штабс-капитан и казаки направились в дом.
Я тоже вслед за всеми, вернулся в большую гостиную, где принимали героя. Кологривова была бледна, выглядела расстроенной и пытливо вглядывалась в гостя. Кажется, он ей теперь не нравился так же сильно как и мне.
Начались взаимные представления. Кавалериста звали Иваном Константиновичем Виттенбергом. Впрочем, немецкая фамилия ровно ничего не значила, внешность и повадки у него были чисто русские.
– Александр Самойлович столь много сделал в борьбе с супостатами, – начал рассказывать о своем командире штабс-капитан, – что его знает и ценит не только светлейший, но и в Петербурге. И хотя лета у Александра Самойловича еще молодые, но слава его гремит во всей армии.
Мне оставалось только порадоваться, что сюда приехал не сам Фигнер. Тот был умен, хитер и жесток и справиться с ним, было бы значительно труднее.
Узнав фамилию и титул симпатичной девушки одетой в странное, с чужого плеча платье, Иван Константинович поменял к ней отношение, приосанился и начал делать ей откровенные авансы. Это очень не понравилось Петру Андреевичу, а так как и он не боялся ни черта ни Бога, то скоро обстановка в гостиной стала напряженной. Виконт, который так же здесь присутствовал, не мог понять, отчего так расстроена Екатерина Романовна и старался ее развлечь. Ну, а я ждал, когда она напишет вольную, а до того сидел в сторонке, наблюдая за разворачивающимися событиями.
Как многие нежные, романтические натуры, Кологривова, до последнего момента, тянула резину, занималась гостем, демонстративно прикладывала к вискам пальцы, намекая на внезапную мигрень, но за бюро с бумагами не посылала. Мне это начало надоедать, и я встал, собираясь уйти. Только тогда она вспомнила обо мне, подошла и спросила, почему я ничего не предпринимаю.
– Жду вольную, – ответил я.
– Ах, вы разве не видите, что мне не до того! – сказала она. – Давайте, как-нибудь потом, я обещаю, что не забуду! Будьте же, кавалером!
– Боюсь, что у меня ничего не получится, – объяснил я, умело, скрывая зевок. – Скоро ваш сын поссорится за Марью Николаевну с Виттенбергом, они будут стреляться и тогда уже никак не удастся благополучно решить наше дело.
– Но это не благородно, вынуждать женщину делать то, что она не хочет! – сказала крепостница-помещица, с опаской глядя на петушащихся молодых людей.
– Не припомню, чтобы мне случалось вам говорить, что я благородный человек, – сердито ответил я. – Если вы сейчас же не напишите вольную, я уйду, и разбирайтесь со своими делами сами.
Екатерина Романовна тяжело задышала, но одного взгляда на виконта ей хватило, чтобы укрепить силы и она послала моего кудрявого приятеля Прошку за бумагами.
Я опять сел в сторонке и не вставал с места, пока она не написал, и не отдала мне документ. Только после этого, подошел к общей компании. Здесь дело уже принимало неприятный оборот. Оба поклонника женской красоты и богатого приданного уже стояли в бойцовской стойке. У них сказывалось, не только естественное желание понравиться приглянувшейся женщине, но и извечная неприязнь между простой армией и лейб-гвардией. Формально, спор был о том, кто из них лучше воюет. Я разом взял быка за рога:
– А не пострелять и нам, господа, по цели? Проверим, кто из нас лучше владеет пистолетом. Думаю, что я вас примирю тем, что стреляю лучше и армии и гвардии.
Расчет был безошибочный, какие пацаны откажутся посоревноваться в воинском искусстве! Офицеры посмотрели на меня насмешливо и согласились. Обстановка немного разрядилась.
Петруша Кологривов послал слугу прибить к каретному сараю игральную карту, и мы вышли во двор. Дамы заинтересовавшись предстоящим состязанием одели теплое платье, а мы проверили свои пистолеты. Теперь соперники говорили между собой изысканно вежливо и дружно дискредитировали меня как наглого штафирку.
Я же собрался продемонстрировав свое владение оружием, припугнуть штабс-капитана дуэлью и спровадить отсюда подобру-поздорову. Однако в последний момент мне пришел в голову более эффективный план, рискованный только с финансовой точки зрения.
– Может быть, господа, заключим пари, – предложил я. – Сделаем равные ставки, и выигравший получит приз? Стреляем из трех раз, чтобы не было ошибки. Все по очереди, по одному выстрелу. Осечка не в счет. Долг, если у кого он будет, приравнивается к карточному.
– Я согласен, – первым, не раздумывая, сказал Кологривов. Виттенбергу не осталось ничего другого, как тоже кивнуть головой.
– Каков сделаем заклад? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.
Я вытащил свой кашель с серебром и подкинул на руке.
– Давайте, рубликов по пятьсот серебром!
Сумма пари была непомерно высокая, но потерять лицо было еще страшнее, чем лишиться таких денег и оба офицера небрежно кивнули.
– А не боитесь, Алексей Григорьевич, всего лишиться? – насмешливо спросил штабс-капитан. – Я долги не прощаю.
– Боюсь, но что делать! Риск благородное дело. Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – добавил я, в наше время навязшую в ушах банальность.
Шутка оказалась новой и понравилась.
– Ну, что, приступим, господа, – нетерпеливо предложил Виттенберг. – Кто будет стрелять первым?
– Я думаю, нужно тянуть жребий, – сказал гвардейский лейтенант.
Мне показалось, что он уже начинает жалеть, что поддался своей горячности и ввязался в авантюру.
– Принеси-ка, любезный, пук соломы, – попросил я кучерявого лакея и тот, забыв о своем обычном достоинстве, трусцой побежал в конюшню.
Пока он не вернулся, мы мирно стояли рядом, обсуждая достоинства разного оружия.
– С такими пистолетами как ваши, я не стал бы рисковать, – подколол меня Виттенберг, – это же обычные французские армейские пистолеты. Вот, посмотрите, каковы мои. Настоящий аглицкий мастер Томсон!
Пистолеты у него и правда были отменные, как он стреляет, я не знал и невольно нервничал. На кон я поставил почти все свои деньги.
– Вот-с, солома-с, – доложил запыхавшийся лакей. – Самая лучшая!
Он так волновался и хотел чтобы его рвение заметили молодые красавцы, что над ним можно было посмеяться, но никто из нас даже не улыбнулся. Я выбрал три соломинки, подровнял их по длине и у двух обломил разной длинны концы.
– Первым стреляет тот кому достанется длинная, последним короткая, вы согласны господа? Прошу, тяните.
Каждый вытянул свою соломинку. Первым номером выпало быть Кологривову, второму мне. Штабс-капитан надкусил свою короткую соломинку и недобро усмехнулся.
– Господин лейтенант, прошу, к барьеру! – шутливо предложил он.
Петруша подошел к лежащей на снегу оглобле, означавшей огневой рубеж, и встал в позицию. Мне было его немного жалко. Он только начинал оправляться после ранения, был еще слаб, а на него так и сыпались приключения. При дневном свете стало видно как он бледен, да и руки у него заметно дрожали.
– Может быть, вы, Петр Андреевич, откажетесь от пари, вы еще нездоровы, – предложил я.
– Нет, отчего же, рука у меня твердая, – упрямо сказал он и начал поднимать ствол.
Все многочисленные зрители – местная дворня, казаки, французы, заворожено ждали первого выстрела. Наконец он прозвучал, и Петр Андреевич досадливо прикусил губу. Его пуля легла в сантиметре от карты.
– Отменный выстрел, – снисходительно похвалил его Виттенберг, – теперь ваш черед, господин Крылов.
Пистолеты у меня были пристреленные, заряды, после ночной осечки я проверил, свежий порох на полки подсыпал, кремни подвинтил, осталось сделать сущую малость, точно попасть в цель.
Я безо всякого пижонства старательно прицелился и выстрелил. Пуля легла слева, как говорят стрелки, на девять часов, слегка зацепив карту.
Все участники состязания подошли к мишени. О таком варианте, как неполное попадание договора у нас не было. Соперники замялись, не зная признавать ли выстрел. Мне было интересно наблюдать, как они будут себя вести.
– Пожалуй, попадание есть, – наконец, сказал честный Кологривов.
– Какое же это попадание! – возразил Виттенберг. – Вот если бы пуля зацепила карту хотя бы половиной, тогда я бы не спорил. А так, это чистый промах.
– Ну, что же пусть будет промах, теперь ваш выстрел, – сказал я.
Штабс-капитан вскинул пистолет и выстрелил. Его первая же пуля пробила карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38